Ювелир. Тень Серафима (СИ) - Корнева Наталья. Страница 109

Кровь дракона была сродни огню: густая, горячая, пряная, она опаляла изнутри. Эдвард мучительно застонал, мечтая потерять сознание от боли, но отчего-то этого не происходило. Маг отчетливо осознавал, как меняется его организм, как древняя кровь вливается в жилы, смешиваясь с его собственной кровью, подавляя, преобразуя её. Это было невыносимо: войдя в вены, ток солнечной крови сотрясал всё его существо. Алая человеческая кровь трансформировалась, трансмутировала, переплавлялась в сияющую царственную влагу, наполнявшую жилы вечноживущих светоносных существ.

Только в эти мгновения заклинатель осознал до конца, на что решился. Человек чувствовал дракона каждой клеточкой тела, он сделался будто бы его частью. Он стал зависим! И более того - в любой миг ящер мог потребовать большего, и тогда разум человека сольется с сознанием дракона и перестанет существовать. Казалось, смертная плоть не в состоянии выдержать такого притока энергии, притока чуждой, недоброй силы. Но Эдвард, упрямо стиснув зубы, только твердил себе, что сотни людей за историю мира становились стражами, а значит - это возможно… возможно. Возможно! Альварх внимательно наблюдал за корчившимся у его ног смертным, не издавшим более ни единого крика боли, и в холодных глазах его мерцало удивление.

Глава 22

- Так значит, вы работаете на господина Лукреция Севира? - Винсент провел посреди листа длинную ровную черту, словно подводя неутешительный итог.

За последние три с половиной часа, пока длилось дознание, канцлер уже успел задать множество самых различных, крайне неудобных для собеседника вопросов: наводящих и косвенных, зондирующих и уточняющих, зеркальных и контрольных, и даже риторических, умело направляя беседу в нужное русло. Он обращал внимание не только на непосредственные ответы, но и на тон, мимику, длительность и характер пауз, микродвижения глаз и другие признаки, позволяющие проникнуть во внутренний мир допрашиваемого. Теперь же пришел черед вопросов заключительных, которыми глава особой службы неизменно завершал свои допросы, каждый из которых был исключительным, неповторимым произведением следовательского искусства, достойным найти своё место в учебниках.

- Да, господин канцлер, - тяжело выдохнул Стефан, полностью подтверждая обвинение. - Лично на него.

Глядя на измученный вид ювелира, можно было подумать, что его долго и жестоко пытали. Лицо и шею покрывала ледяная испарина, шумное дыхание с трудом вырывалось из груди, в воспаленных от слез глазах застыли отчаяние и печать безысходности непередаваемый. Прикованный к стулу, мужчина был совершенно обездвижен и не мог даже утереть заливающий лоб пот. Тем не менее, это было ложное впечатление: к задержанному и доставленному в Рицианум подозреваемому не притронулись даже пальцем. Однако само это место производило необыкновенно удручающее впечатление. Наземные этажи здания, повергающего в трепет весь Ледум, предназначались для личных кабинетов сотрудников, архивов и служебных помещений, сразу под землей располагались комнаты для допросов, ниже - помещения для пыток, которыми чрезмерно увлекались некоторые молодые следователи, а в самых недрах земли - глухие казематы для содержания задержанных.

В совершенном молчании ювелира переодели в казенную серую одежду с номером, надели кандалы и препроводили к одной из камер, по крутым, уводящим глубоко вниз винтовым лестницам и мрачным коридорам, вдоль рядов идентичных безликих дверей. Все встречающиеся на пути стражники как по команде отворачивались от вновь прибывшего. Стефан понимал, в чем дело, и это повергало в тихий беспомощный ужас. Всякий, кто переступал порог Рицианума, переставал существовать. С ним не разговаривали, на него не смотрели, он становился пустым местом. Одиночество и лишение всякого человеческого контакта было самым страшным наказанием, именно оно оказывало на заключенных сильнейшее воздействие, быстро разрушая волю и психику.

На нижних этажах Рицианума всегда царила тишина.

Запрещены были любые звуки, даже стук шагов заглушался особой обувью и напольным покрытием, а стражи общались между собой системой специально разработанных условных знаков. Все камеры были одиночными, лишенными какой бы то ни было обстановки. В ведомстве особой службы не проводили много времени, поэтому о комфорте задержанных нимало не заботились, и эти несколько часов, дней или недель, без сомнения, могли считаться худшими в жизни несчастных. Пребывание здесь было невыносимо. Условия содержания в обычной камере, независимо от её назначения, были строже, чем в карцере рядовой тюрьмы, а про карцер Рицианума, который также имелся, и вовсе лучше было не думать.

Камера Стефана оказалась крохотной глухой нишей размерами два на два метра, стены которой отсыревали и текли. В кромешной темноте ювелир задохнулся от приступа клаустрофобии, которой раньше, в общем-то, не страдал. На полу едва можно было уместиться лежа, но лучше было этого не делать, конечно, если в списке твоих желаний среди первых пунктов не значится умереть от тюремной чахотки.

Несмотря на всё это, когда к допросу приступил глава особой службы, уже вскоре Стефан сам добровольно и с благодарностью вернулся бы в свою камеру или принял любую пытку, только бы это издевательство кончилось.

Однако ожидания его всё не оправдывались. На столе дознавателя находились небольшие песочные часы - единственное, что давало представление хоть о каком-то движении времени, которое, по всей вероятности, в комнате для допросов застывало напрочь. Песчинки даже не сыпались, а флегматично перетекали, просачивались через узкую витую горловину. И всё бы ничего, только движение происходило из нижнего сосуда в верхний, что в первый миг шокировало и без того надломленную психику собеседников Винсента. Как легко догадаться, это были не обыкновенные часы, а магические: вместо песка в них использовалась сияющая пыль драгоценных минералов - алмазная и рубиновая, смешивающаяся необыкновенно живописно. Некоторое время Стефана даже занимал сей необычный процесс, который длился ровно пятнадцать минут, но постепенно диковинка перестала развлекать его. В какой-то миг ювелир даже начал ненавидеть безделицу, отмерявшую время его мучений. И вот, уже в четырнадцатый раз за сегодня, механическим движением канцлер перевернул часы, а это означало, что невыносимая пытка разговором с канцлером вновь была продлена.

Вечер определенно переставал быть томным.

- Вы признаете также, что, помимо регулярного сбора сведений для господина Севира, осуществляли профессиональную деятельность ювелира, будучи не зарегистрированным в официальной Гильдии? - Винсент методично перечислял все преступления своей сегодняшней жертвы, постукивая по столу кончиком остро отточенного карандаша.

- Признаю, - обреченно вздохнул Стефан. О, как хотел бы он отвести глаза или даже зажмуриться, - лишь бы не видеть это чудовище, вытянувшее по одной все жилы. Узкие ястребиные скулы и впалые щеки придавали облику Винсента изрядную долю хищности, холодные глаза пронзали насквозь. Проклятый канцлер не отрывал от него взгляд ни на секунду, и металлический блеск монокля уже сводил ювелира с ума. Что ни говори, а человек в этом страшном существе давно кончился. Если вообще когда-то начинался.

- И вы подтверждаете, что принимали непосредственное участие в покушении на правителя Ледума, изготовив на заказ копию украденного черного турмалина, известного как “Глаз Дракона”? - тон канцлера был близок к утвердительному, не являясь, однако, ни обвинительным, ни обличительным - голос был попросту лишен всякой эмоциональной окраски. Так же, как и лицо, похоже, лишенное какой бы то ни было живой мимики. - Вы поставили в известность своего хозяина и получили от него разрешение на выполнение этой работы?

- Подтверждаю, - глухо простонал несчастный, обливаясь холодным потом. - Но, клянусь всем святым, я не имел понятия, для каких целей будет использоваться копия! И имя заказчика мне неизвестно.

Глава особой службы в легком недоумении выслушал эти жалкие оправдания. Если это была попытка вызвать в нем сочувствие, то она провалилась, лишь изрядно повеселив.