Девять (СИ) - Сенников Андрей. Страница 40
— Привет, — бросил Валька, махнув рукой. Жест напоминал падение дерева в лесу. По кабинету прошелестел лёгкий ветерок. — Чего домой не идёшь?..
— А ты? — уклонился от ответа Горохов.
— Да типографские меня подводят. Завтра лечу в Москву, на день всего, а они выход монографии задержали — станок у них, понимаешь…
— А… — протянул Горохов. Валька готовил защиту докторской диссертации, и последний месяц в столицу мотался регулярно. Курировал его сам Пыльников из МГИМО. Попутно Валька служил оказией для коллег: кому что передать, привезти… — Постой, постой. Валентин… Валя!..
Горохов осторожно выбрался из-за стола. Охрименко недоверчиво сощурился, наблюдая за его приближением. Недоверие сменилось лёгким испугом, когда Горохов нежно прихватил его за лацканы, приподнимаясь на цыпочки и заглядывая в лицо.
— Ты чего, Горохов?
— Христом Богом… — выдохнул Горохов. — Чем хочешь! Выручи, не погуби! До гробовой доски коньяком поить буду!
— Да что случилось-то?! — Охрименко пытался осторожно отнять чужие руки.
— Подарок. Девочке. Девять лет, любит читать…
— Тьфу, ты! Чёрт малахольный! Напугал, — сказал Валька и заулыбался. — А что конкретно-то?
— Ну, Валь, ну! Не мне тебя учить… У тебя самого девочки-погодки, — подпустил елея Горохов. — Сам я книгу хотел, но не нашлось подходящей для подарка, особенной…
Охрименко кивал, уже что-то соображая.
— Однако, как всё интересно, — сказал он неопределённо, улыбаясь ещё шире, и заторопился уходить, — Договорились! Чип и Дэйл спешат на помощь!
Без пяти минут доктор выкатился из кабинета.
«Скорее — Рокфор», — подумал Горохов, но успокоился. Вальке можно доверять на все сто. — «Пойду-ка, и я».
Люся проверяла курсовые работы, покусывая авторучку с красной пастой. Горохов чмокнул её в теплую душистую макушку и пошёл переодеваться в домашнее. «Хэппи бёз дэй ту ю», — напевал он фальшиво, пристраивая пиджак на плечики. Не удержался, просто. — «Пам-парам-пам ту ю»…
Без слов выходило не лучше, и он замолчал. В комнату заглянула Люся, взгляд поверх очков пытливый. Выглядела она донельзя заинтригованной, и сама походила на девочку, у которой скоро день рождения. Горохов состроил невинную физиономию.
— Пойдём ужинать, — позвала жена.
Через день, улыбающийся, Охрименко протянул Горохову объёмистый пакет.
— Спасибо, Валентин, — благодарил Горохов, а пальцы рвали обёрточную бумагу, — Про коньяк я не шутил…
— Ты посмотри сначала, — отмахивался Валька, довольно жмурясь, — Всё бы вам философам водку пьянствовать. Гаудеамус вам, ферштейн зи, игитур… Вредно это. А потом, ты знаешь, меня раньше пообещали кормить фирменным гороховым супом. До конца дней…
Горохов снял последний слой бумаги…
— Ух, ты! Класс! Спасибо! — скороговоркой выкрикивала Катя, когда Гороховы на правах соседей и близких друзей пришли поздравлять девочку с раннего утра. Умытая, но ещё в пижаме, она с усилием удерживала в руках пухлый том — полное собрание сказок Волкова о Волшебной стране и Изумрудном городе с иллюстрациями Леонида Владимирского, включая редкий в отдельных изданиях «Жёлтый туман» и совсем неизвестную Горохову сказку, «Тайна заброшенного замка». Накануне он её прочитал, прячась от Люси на кухне под предлогом срочной работы.
— Поздравляем тебя Катенька! — Людмила протянула девочке ещё больший свёрток. Горохов изнывал от нетерпения едва ли не больше девочки. Друг другу они свои подарки не показывали — держали марку.
— Тетя Люся!!! — завизжала девочка, отбрасывая в сторону очередной ком блестящей оберточной бумаги. Горохов зачарованно смотрел на нарисованную дорогу из желтого кирпича, уводящую в изумрудную даль, где высились сверкающие на солнце шпили; смотрел, как Катя нетерпеливо снимает крышку с коробки, как одну за другой вынимает из углублений подложки яркие фигурки — Элли, Страшила, Железный дровосек, Трусливый лев, Тотошка. А вот здесь Урфин, верхом на медвежьей шкуре и отряд деревянных солдат во главе с Лан Пиротом; Бастинда в волшебной шапке и предводитель отряда летучих обезьян, и ещё и ещё… Больше всего места в коробке занимали пластиковые стены Изумрудного города с зубцами и башнями, подъёмным мостом и воротами.
Радости девочки не было предела. Велосипед, подаренный родителями, ревниво поблёскивал в полумраке прихожей хромированным звоночком. Игорь улыбался.
— Господи! — воскликнула Инна в притворном испуге. — Мы же её в школу теперь не выпроводим….
На улице Люся взяла Горохова под руку. Некоторое время они шли молча, переживая снова и снова приятные мгновения. На остановке Горохов очнулся.
— Меня терзают смутные сомнения, — сказал он, глядя жене в лицо.
Люся отвернулась, делая вид, что высматривает трамвай.
— Какие? — спросила она легкомысленно, поправляя воротник плаща. Жесткий ветер колол шею…
— Относительно горохового супа, которым будут закармливать одного будущего доктора нашей многострадальной новейшей истории…
— Трамвай, — сказала Люся, поворачиваясь. Оранжевые искры в её глазах сверкали…
Катины гости пришли через два дня, в субботу. Полтора десятка девчонок и мальчишек, чинных и опрятных, немного смущённых присутствием взрослых и ответственно исполняющих ритуал поздравления. Люся помогала Инне: готовили на двух кухнях, двери в квартиры не закрывались. Ароматы блюд беспрепятственно проплывали по комнатам, вслед за музыкальными аккордами, приглушенными детскими выкриками и смехом. Чуть позже ребячий гомон поднялся выше, заглушая собою остальные звуки. Дети затеяли какие-то игры с беготнёй и поисками.
Горохов с Игорем укрылись в кухне, за закрытыми дверями и шахматами.
Когда партия перешла в эндшпиль, Игорь крепко задумался над очередным ходом, и Горохов вышел в туалет. В ванной комнате черноволосый и большеглазый мальчик, почему-то уже в болоньевой курточке с двумя красными полосами через грудь — может, собрался уходить? — мыл руки. Он обернулся к Горохову, щека чем-то выпачкана.
— Извините, — сказал мальчик. — Я грязный. Мне бы умыться…
— Ничего, — улыбнулся Горохов. — Пожа…
Краны были закрыты. Детские ладони мыли воздух под носиком смесителя. Что-то невидимое скользнуло по щеке мальчика, оставляя за собой мертвенно-бледный след. Горохов отшатнулся, поворачиваясь и падая в ломкие, истлевшие листья…
Минут через тридцать Игорь нашел его в ванной без сознания, лежащим на полу. Пальцы с сорванными ногтями сочились кровью. Кафель над телом испещрен буроватыми полосами…
Низкое небо в черных трещинах от перепутанных ветвей, словно вата облаков слезла с проволочного каркаса и в прорехи вот-вот посыплется снег. Ветер резвился над головой, насвистывая на костяных флейтах заунывную мелодию — гимн злому божеству полузаброшенного храма, чьи древесные колонны подпирали остатки фронтонов, балок, перекрытий, части разрушенного свода…
Пальцы в карманах пальто окоченели, но всё равно саднили. Лейкопластырь на кончиках, словно фальшивые отпечатки пальцев из воска. Колонны-стволы раскачивались перед воспаленными глазами, каблуки цепляли выступающие из земли корни, прель набивалась в низкие ботинки. Серый свет сочился на плечи, дыхание вырывалось изо рта облачками пара.
Где это место?!
Поваленное дерево, пень с расщепом, остатки кирпичной стены…
Глаза закрывались. Холодно…
Горохов привалился к ближайшему стволу плечом, поднял лицо и смежил-таки веки.
Пожалуйста, ну, пожалуйста!
Губы кривились и дрожали, но это не только его мольба-шепот. Не только…
Третий вечер он месил грязь на дне Ямы в поисках места, которого здесь, возможно, нет.
«Не лги, не лги себе! Оно здесь. Ты знаешь, что оно здесь. Как этот тихий и тонкий, умирающий шепот…
…пожалуйста, ну, пожалуйста…
что засел в твоей голове раскалённым гвоздём. Она знает тебя. Она играет с тобой…»
Холодные иглы кололи лицо, веки вздрагивали. Горохов зажмурился сильнее, горячие, запёкшиеся губы ловили едва ощутимые капли начавшегося дождя.