Созвездие Волка. На Сумеречной Стороне. Часть 1 (СИ) - Тавор Миа. Страница 9

Майк слегка притормозил возле шкафа. Я знала, что он был у него сегодня утром, но почему-то ни словом не обмолвился об этом в машине.

— Он ничего не расскажет. Ради тебя.

Его голос прозвучал холодно. Я прикусила губу. Мысль, что Джейк знал о волке, вызывала странное волнение. Но я не отрывалась от окна, так как не хотела, чтобы Майк это заметил.

— Что он сказал? — как можно более равнодушным тоном поинтересовалась я.

Майк громко задвинул ящик комода.

— Что хотел бы, чтобы ты рассказала ему сама.

В животе что-то предательски перевернулось. Я попыталась представить, как выглядел этот разговор — и не смогла. Но мне очень хотелось знать больше.

— И все?

— Да, и все, — сухо отозвался он. — Я принесу таблетки.

Когда он ушел, мои глаза скользнули на прикроватную тумбочку. Туда, где стояла деревянная фигурка.

Я снова подняла руку и нарисовала внутри звезды форму созвездия Волка.

С силами для следующего визита я собиралась долго. Очень долго. Возможно, эта инициатива должна была быть проявлена мной сразу, как только я смогла встать с постели. Но вряд ли кто-то может меня упрекнуть, что я не сделала этого в первый же день. Я просто не могла.

— Уверена, что выдержишь?

Майк поддался на тихую просьбу. Казалось, даже ждал ее. Но с тех пор, как мы вышли из дома, он несознательно выказывал признаки беспокойства: то и дело проводил руками по уложенным волосам, хмурился, сильно сжимал руль. И только я сидела, не шелохнувшись.

— Не знаю. Но должна.

Мы съехали на аккуратную дорожку. Мое сердце застыло, ладони заледенели, в грудной клетке возник ком, и стало трудно дышать.

— Наверное, будет лучше, если я подожду здесь, — негромко произнес он, поворачивая ключ зажигания.

Я кивнула. Но сама не могла оторвать глаз от обшитого деревом дома с черепичной крышей, обнесенного невысокой сосновой оградой. Вся дорожка к широкой входной двери была выложена цветами и мягкими игрушками. На мои глаза навернулись слезы.

— Хочешь, я провожу тебя? — спросил Майк, потому что я вцепилась в дверную ручку.

Он тоже смотрел на усыпанную букетами и плакатами тропинку.

Я помотала головой и через силу заставила себя открыть дверь.

Пока я шла, я старалась ни на что не наступить, аккуратно обходила заботливо разложенные здесь букеты и открытки с надписями: "Выздоравливай, Лин", "Мы с тобой". От их вида в горле снова возник комок. Из-за вибрирующего внутри острого, болезненного страха и слабости в ногах меня покачивало. Но спиной я чувствовала прикованный ко мне взгляд Майка, поэтому просто переставляла ноги и старалась не смотреть вперед, туда, где уже приоткрылась входная дверь. Наше присутствие не осталось незамеченным.

У самого порога я вдруг заметила в снегу бутон красной розы. Наверное, оторвался у кого-то от букета. Контраст нежных алых лепестков и белизны снега — словно кровь.

Должно быть, я застыла на месте, потому что кто-то мягко взял меня под руку. Невысокая, спокойная женщина с таким же раскосым разрезом глаз и прямыми, черными, мягкими, как шелк, волосами, как у Лин, поприветствовала меня молчаливым поклоном и плавно повела за собой.

Ее прикосновение легкое и невесомое, как дуновение ветерка. Мы двигались вперед по длинному темному коридору, будто плывя в невидимом теплом потоке. Везде царила тишина. Но она не давящая и не тяжелая, как та, в которой я проводила свои дни. Здесь она естественная. Принимающая и ненавязчивая. Странно, но та боль, с которой я проделала путь от машины Майка до двери, перестала быть такой острой, словно царящие здесь безмолвие и покой каким-то образом притупили ее, сделали менее мучительной. Вынули из меня несколько осколков.

Перед небольшой раздвижной дверью женщина остановилась. Плавным движением приоткрыла ее в сторону и ласково проводила внутрь.

Бамбуковые светильники отбрасывали вокруг приглушенный свет. Большая часть пространства была пуста. Но мои глаза различили что-то у дальней стены, и слезы навернулись на глаза.

Мы подошли ближе, и я вдруг осознала, что это не Лин.

Передо мной маленькая пожилая женщина. Сидя на низком стульчике и склонив голову, она что-то вышивала на лоскутке бамбуковой ткани.

Моя молчаливая спутница поклонилась ей и так же тихо удалилась, оставив нас вдвоем.

Почему меня привели не к Лин? Может, они винят меня в том, что случилось, и теперь хотят сказать мне это в лицо? От этой мысли мне стало больно, но я была к этому готова. Я здесь именно для этого. Я пришла сказать им, как я виновата, что допустила это.

Пожилая женщина не спешила поднимать ко мне голову. Она сидела в странной позе, поджав под себя сухие ноги. Игла поднималась и опускалась над шитьем, но она сама будто бы смотрела куда-то поверх него.

— Мы ждали тебя, Александра.

Вопреки всему, в ее голосе не было упрека. Но он был удивительным. Сильным, могучим, даже величественным, как ветер, в одиночестве парящий меж своих исконных владений — скалистых гор.

Такой голос не ожидаешь услышать от скрутившейся над вышиванием старушки.

— И нет, мы не виним тебя, — вновь произнесла она, чуть приподнимая голову. — И тебе не стоит. Мы знали, что ты нанесешь нам визит сегодня. Это правильное для всех время.

Загадочность в ее голосе была почти осязаема.

Ее слова ошарашили меня. Она что, умеет читать мысли?

Уголки ее сморщенных губ смешливо приподнялись. Она вновь склонилась над своим неторопливым занятием.

— Вы?.. — Я вдруг поняла, кто передо мной. — Вы — бабушка Лин.

На звуке ее имени мой голос сорвался. Захотелось опуститься на дощатый пол и плакать, плакать, избавляясь от яда внутри. Здесь я почему-то почувствовала, насколько он явственный внутри меня. Что-то не так. Я опустила глаза — и увидела свой живот в рентгене. Во мне шевелилось что-то черное, с уродливыми щупальцами. Вид его был настолько ужасен, что я забыла обо всем остальном и застыла в немом отвращении к самой себе.

— Это отражение того, что ты считаешь своей виной. — Игла поднималась и опускалась над материей.

— Это… это настоящее? — в ужасе прошептала я. В этой комнате все казалось мне возможным.

Может, я скоро умру? Эта мысль одновременно пугала и придавала надежду. По крайней мере это безобразный нарост на моих органах умрет вместе со мной.

— Как поглядеть. Реальность многогранна, — прозвучал туманный ответ. — Кто-то принимает для себя одну ее сторону и живет в блаженном неведении, не желая знать, потому что знание — боль. Кто-то способен увидеть сразу несколько плоскостей жизни и продолжить влачить существование, смирившись с ними. Но хуже всего приходится тому, у кого хватит смелости заглянуть в бездну. Оказавшись там раз, поневоле или по собственному выбору, он навсегда потеряет целомудрие и чистоту души. Но слепой души. Пустой души.

Смысл ее слов не достигал моего сознания. Мои глаза были прикованы туда, где внутри меня пульсировал постоянно мутирующий опухолеподобный нарост.

— Это уйдет. Когда ты простишь себя.

Ее слова возмутили меня. Я забыла про страшное отражение в своем животе.

— Я никогда себя не прощу. Я должна была остановить ее. Должна была заставить ее шагнуть к той решетке, — Я обняла себя за плечи, которые содрогались от беззвучных рыданий. — И мы все были бы в безопасности.

Это и были мои кошмары. Это я своей рукой безжалостно толкнула ее в пропасть.

Слезы текли по щекам на дощатый пол. Мне было плохо. Не помогала даже мысль о присутствии где-то рядом Майка. Я вдруг ощутила его беспокойство — он смотрел на дом, будто знал, что что-то не так. Но здесь я находилась в другой вселенной. В другом времени. Он был не в силах мне помочь.

Руки пожилой женщины остановились. Она опустила вышивание на колени.

— У этой истории не было другого конца, девочка. Все сложилось так, как должно было. Лин должна была принести эту жертву.