Гавр – сладость мести (СИ) - "Ка Lip". Страница 43

— Но разве такое может быть? Я парень… не девушка…

— А разве, когда любишь кого-либо, важно — парень это или девушка, толстый или худой, красивый или страшный… ведь ты просто любишь человека.

— Гавр, я не понимаю такой любви… Когда любишь девушку — на ней хочешь жениться, хочешь создать семью; хочешь, чтобы она родила от тебя детей…

— А я хочу, чтобы ты был со мной, заботиться о тебе, все делать для тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе, мне хорошо с тобой… — Гавр видел растерянные глаза Лекса. — Я дам тебе все, все, что ты захочешь. Просто позволь заботиться о тебе…

Алешка понимал, что сейчас ему признается в любви парень, даже уже не парень, а молодой мужчина. Он вспомнил, что Гавру тридцать три года, он слышал это в клубе. И этот мужчина сейчас признается в чувствах к нему… предлагает жить с ним… предлагает… Алешка задумался о том, что Гавр хочет близости с ним, того, что он вообще не понимал между парнями. Он вспомнил об изнасиловании: неужели все это Гавр хочет делать с ним?..

Видя, как Лекс побледнел, Гавр решил, что мысли того, наверное, перешли к вопросу секса.

— Я понимаю, о чем ты вспомнил… но близость между парнями намного приятней, чем даже с женщиной. Поверь мне. Не нужно вспоминать то, что тогда с тобой делали эти уроды. Вспомни, что ты чувствовал, когда я целовал тебя…

Лешка вспыхнул аж до кончиков ушей и вспомнил — да, тогда ему было хорошо, да, он возбудился… Но это все неправильно.

— Гавр, если я откажусь… ты уволишь меня?

— Нет. Не считай меня настолько низко павшим. Ты можешь не переживать за свою работу. Все останется как прежде. Я просто хотел объяснить тебе, что вчера произошло и что все это время я к тебе чувствую.

— Я не могу ответить на твои чувства… для меня все это неправильно… так не должно быть… И потом, смерть Ани… слишком много всего свалилось…

— Я понимаю тебя. Не нужно оправдываться. Я же сказал, что просто должен был объяснить тебе свое вчерашнее поведение. Когда я вчера видел, как тебе больно, я хотел утешить… Прости, я не должен был это делать вчера, но не смог сдержаться.

— Я все понимаю. Я не обижаюсь за вчерашнее.

— Хорошо, тогда оставим все как есть. Ты спокойно продолжаешь работать, а мне оставляешь маленький шанс добиться твоей взаимности… может, через какое-то время.

— Я тогда пойду.

Алешка встал и направился к двери. Он не хотел больше продолжать этот разговор. Ему хотелось как можно скорее уйти отсюда.

— Конечно, иди, Лекс. Подожди, — Алешка замер у двери, чувствуя, как опять больно резануло его это чуждое ему имя, — ты должен знать… я всегда буду ждать тебя. Тебе лишь стоит сказать "Да" и принять то, что я могу тебе дать, а дать я готов тебе все, все, что ты хочешь, о чем мечтаешь. Хочешь, я куплю тебе еще коней? На соревнования будешь ездить. Уйдешь с этой работы и будешь только спортом заниматься. И бабушке твоей лучших врачей найму, и уход…

— Спасибо, Гавр. Я пойду.

Алеша вышел и закрыл за собой дверь, понимая, что сейчас Гавр объявил ему его стоимость. Ведь Леша уже привык, работая здесь, что все здесь покупалось, у всех была своя цена. Алеша и не знал, что так дорого стоит… ему стало очень больно и обидно. Но он проглотил это и пошел переодеваться. Нужно было работать — это хоть какая копейка, честно заработанная им.

В эту ночь Алеша не спал, он думал о своей жизни. Ему нужно было принять решение, как жить дальше, хотя это было больше похоже уже не на жизнь, а на выживание. И опять слова о рыбе, которая бьется об лед, всплыли в его сознании. Он понимал, что уже давно вот такая рыба, которую выбросило на обочину жизни, а он все бьется и бьется в надежде вернуться к нормальной жизни. Да только сил становится все меньше и меньше…

"Неправда. Я сильный. Я выживу. Я не сломаюсь"

Алешка долго произносил в уме эти слова, пока не заснул. Он принял решение — он будет бороться до последнего, он не сдастся. О предложении Гавра он даже и думать не хотел. Такое было для него неприемлемо: это как потерять себя, стать другим, таким, каким его хочет видеть Гавр. Но он никогда не пойдет на это. Никогда.

С утра Алеша приступил к исполнению своего плана по выживанию. Хорошо, что сегодня у него был выходной, и поэтому весь день был в его распоряжении.

Первое, что он сделал — это позвонил Петровичу и попросил поставить коней к нему на конюшню, на ипподром. Петрович с радостью дал добро и сказал, что найдет под его лошадей два денника. Они договорились, что Петрович пришлет за ним коневоз, с водителем, которого Алеша хорошо знает. Коневоз должен был приехать после обеда в ЦСКА.

Далее Алеша поехал в контору к юристу, который вел дела по его квартире. Он, не объясняя причин, отказался от его услуг и, заплатив за уже проделанную работу, с легкостью на душе и практически пустыми карманами вышел из здания офисного центра.

Оттуда он поехал в ЦСКА, где к приезду коневоза собрал вещи и всю амуницию лошадей. Когда подъехал коневоз, он был уже собран и ждал его. Водитель открыл трап, и Лешу порадовало, что ни Валюша, ни Зяма не стали выделываться, а спокойно позволили завести себя внутрь машины. Наверное, кони тоже чувствуют, откуда лучше уехать.

До ипподрома доехали достаточно быстро, даже особо не стояв в московских пробках.

При разгрузке кони опять вели себя хорошо, а когда заходили в конюшню — радостно ржали, видно, вспомнив, где они стояли раньше.

Для Алешки это тоже было как возвращение домой. Он и не думал, что так соскучился по всему этому. Ведь здесь прошли его лучшие годы, здесь он впервые увидел Назара… Почему-то мысли о нем все чаще возникали в голове. Наверное, он очень соскучился по нему, хотя как это глупо. Впереди еще столько лет, прежде чем выпустят Назара, да и неизвестно, что будет дальше…

— Леха вернулся, — заорала толстая Маха на весь проход конюшни и, добежав до него, повисла у него на шее. — Слышь, я так рада. Молодец, что вернулся. Давай, я тебе помогу с амуницией. Все разложим, а потом в каптерку к Петровичу… посидим, как положено, выпьем, а ты расскажешь, что да как.

Лешка кивнул. Как же приятно возвращаться туда, где тебе так рады. Петрович тоже обнял его и даже смахнул с глаз слезу, а Раиса Петровна расцеловала в обе щеки.

Завершив с амуницией и убедившись, что кони довольные и едят сено, Алешка пошел в каптерку. Там его уже ждал их скромный коллектив, состоящий из Маши, Раисы Петровны и Петровича. На столе, как всегда, было море закуски и выпивки.

Лешку усадили на стул. Раиса Петровна положила ему на тарелку салат оливье из пластикового контейнера. Видно, она и принесла его из дома, угостить коллектив. Также, несмотря на его сопротивление, на тарелку была положена колбаса трех видов, а в руку ему дали вилку и хлеб.

Маша в этот момент разливала водку. Лешка покосился на пузатую красивую бутылку в ее руке. Она перехватила его взгляд и деловито пояснила:

— Абсолют Курант с черной смородиной. Ты, я надеюсь, не побрезгуешь, выпьешь с коллективом?

Лешка опустил глаза, вспомнив о том, что еще не сказал им. Он положил на стол вилку и хлеб, и, не поднимая глаз, тихо произнес:

— Аня умерла… та, которую я тренировал. Она была моей девушкой… мы этим летом пожениться хотели…

За столом все замолчали, Лешка понимал, что никто не хочет заговорить первым, но от него ждут продолжения. И он опять заговорил.

— Она под поезд метро бросилась… на Тверской станции. Я не знаю, почему… у нас с ней все было хорошо… мы о свадьбе мечтали…

Опять неловкая, гнетущая тишина воцарилась в каптерке Петровича. Только из-за двери было слышно, как в конюшне лошади, поедая сено, шумно фырчат, когда травинки щекочут нос.

— Давайте помянем, — Петрович встал и взял полную рюмку. — Хороший человечек был… Тренировал я ее, помню, хорошая девушка была. Тихая такая, скромная, не то, что сейчас — оторвы, а не девки. Пусть земля ей будет пухом.

— Царствие небесное, — Раиса Петровна перекрестилась и утерла с глаз слезы.