Спартак (Роман) - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем". Страница 59

В своем объятом лихорадкой уме он сейчас услышал этот хор. Он услышал нарастающий тембр голосов всего человечества, хор, который эхом отдавался от гор…

Он наедине с Варинией. Когда он смотрит на Варинию, реальный мир растворяется, и остается только эта женщина, жена Спартака. Для Давида, она самая красивая женщина в мире и самая желанная, и его любовь к ней подобна паразитам во чреве. Сколько раз он говорил себе:

— Какое презренное существо, ты любишь жену Спартака! Всем, что у тебя есть в мире, ты обязан Спартаку, и как ты платишь ему? Ты отплатил ему, любя его жену. Какой грех! Какой ужас! Даже если ты не говоришь об этом, даже если ты не показываешь вида, тем не менее это ужасно! И, кроме того, это бесполезно. Посмотри на себя. Держи зеркало перед лицом. Что за лицо, резкое и дикое, как у ястреба, одно ухо отсутствует, все в порезах и шрамах!

Теперь Вариния говорит ему, — Какой ты странный парень, Давид! Откуда ты? Все ваши люди похожи на тебя? Ты всего лишь мальчик, но ты никогда не улыбаешься, никогда не смеешься. Как это может быть!

— Не называй меня мальчиком, Вариния. Я доказал, что иногда я больше, чем мальчик.

— В самом деле? Ну, ты меня не обманешь. Ты просто мальчик. У тебя должна быть девушка. Ты должен обнимать ее за талию и гулять с ней, ранним и прекрасным вечером. Ты должен целовать ее. Ты должны смеяться с ней. Здесь недостаточно девушек?

— У меня есть моя работа, у меня нет времени для этого.

— Нет времени на любовь? Да, Давид, Давид, что ты говоришь! Что сказанул!

— И если никто не задумывается ни о чем, — отвечает он яростно, — где мы окажемся? Как ты думаешь, это просто детская игра, возглавить армию, найти провиант для этих многих тысяч людей на каждый день, тренировать людей! У нас самые важные дела в мире, и ты хочешь, чтобы я смотрел на девчонок!

— Не смотри на них, Давид, я хочу, чтобы ты занимался с ними любовью.

— У меня нет на это времени.

— Нет времени. Как бы я себя чувствовала, если бы Спартак сказал, что у него нет на меня времени? Мне захотелось бы умереть, я думаю. Нет ничего важнее, чем быть человеком, просто незамысловатым, обычным, человеком. Я знаю, ты думаешь, что Спартак — это что-то большее, чем человек. Это не так. Если бы он был таким, тогда он вообще не был бы хорош. У Спартака нет великой тайны. Я знаю это. Когда женщина любит мужчину, она многое знает о нем.

Он собирает все свое мужество и говорит:

— Ты действительно любишь его, не так ли?

— Что ты спрашиваешь, мальчик? Я люблю его больше, чем люблю жизнь. Я бы умерла за него, если бы он этого хотел.

— Я бы умер за него, — говорит Давид.

— Это другое. Я иногда наблюдаю за тобой, когда ты смотришь на него. Это другое. Я люблю его, потому что он мужчина. Он простой человек. В нем нет ничего сложного. Он прост и нежен, и никогда не повышал на меня голос и не поднимал на меня руки. Есть люди, которые полны жалости к себе. Но Спартак не скорбит по себе и не жалеет себя. У него есть только жалость и печаль о других. Как ты можешь спрашивать, люблю ли я его? Разве не все знают, как я его люблю?

Таким образом, временами, во время своих страданий, этот последний гладиатор вспоминал с большой ясностью и точностью; но в другое время воспоминания были дикими и ужасными, и битва стала кошмаром ужасного шума, крови и агонии дикой людской массы в диком и неуправляемом движении. В какой-то момент, в первые два года их восстания, к ним пришло осознание, что массы рабов, населявших Римский мир, не станут или не могут восстать и присоединиться к ним. Тогда они достигли максимальной силы, но силе Рима, казалось, не было конца. Из того времени он вспомнил битву, в которой они сражались, ужасную битву, столь великую по своим масштабам, столь огромную по количеству участвующих в ней людей, что большую часть дня и всю ночь Спартак и его окружение могли только догадываться о ходе сражения. Во время этого воспоминания, Капуанцы, наблюдавшие за распятым гладиатором видели, как его тело извивалось и скручивалось, белая слюна пенилась на его искривленных губах, а конечности содрогались в судорожной агонии. Они слышали звуки, исходящие изо рта, и многие говорили:

— Ему недолго осталось. Он очень хорошо справился.

Они заняли позицию на вершине холма, длинном холме, длинном, покатом с обеих сторон гребне, и их тяжелая пехота расположилась на гребне холма на полмили в любом направлении. Довольно красивая долина с текущей посреди нее мелкой речкой, извилистой речкой, изгибающейся взад и вперед, с зеленой травой, покрывающей долину и жующими ее коровами с тяжелым выменем, а на другой стороне долины, на земляном хребте, заняли свою позицию Римские легионы. В центре своей армии, Спартак установил командный пункт, белый шатер на пригорке, откуда открывался обзор на все поле. Здесь было задействовано все то, что сейчас является повседневной необходимостью боевого командного пункта. Даже секретарь со своими письменными принадлежностями и бумагой. Пятьдесят бегунов готовы сразу бросаться к любой части поля битвы. Для сигнальщика была установлена ​​мачта, и он стоит рядом со множеством ярких флагов. И на длинном столе в центре большого шатра, приготовлена большая карта поля битвы.

Это методы принадлежат рабам, которые их отработали в течении двухлетней ожесточенной кампании. Так же, они разработали свою боевую тактику. Теперь вожди армии стоят вокруг стола, глядя на карту и просеивая информацию о размере и качестве противостоящих им сил. Вокруг стола восемь мужчин. На одном конце стоит Спартак, рядом с ним Давид. Увидев его в первый раз, незнакомый с ним сказал бы, что этому человеку, Спартаку, не менее сорока лет. Его вьющиеся волосы поседели. Он исхудал, и темные круги под глазами, говорят о бессоннице.

— Время догоняет его, — сказал бы наблюдатель. Время сидит на его плечах и погоняет… Это было бы замечательным наблюдением, поскольку время от времени, однажды в мешке лет, веков, человек взывает ко всему миру; а затем, проходят века, изменяется мир, но этот человек никогда не забывается. Недавно он был просто рабом; теперь, кто не знает имя Спартака? Но у него не было времени остановиться и основательно поразмышлять о том, что с ним случилось. Меньше всего он успел подумать о том, что произошло, за два года, внутри него, изменив его с того, кем он был, на того кто он сейчас. Теперь он командует почти пятидесятитысячной армией, и в некотором смысле это лучшая армия, которую мир когда-либо видел.

Это армия, которая борется за свободу в самых простых и неприкрашенных условиях. В прошлом существовали армии, бесконечные армии, армии, которые сражались за народы или города, за богатство или добычу, власть или контроль над той или этой областью; но вот армия, которая борется за свободу и достоинство человека, армия, которая не называет своими земли или города, потому что люди в нее приходят со всех земель, городов и племен, армия, где каждый солдат разделяет общее наследие рабства и общую ненависть к людям, которые делают других людей рабами. Это армия, которая стремится к победе, поскольку нет мостов, по которым она может отступить, никакой земли, которая даст ей убежище или отдых. Это момент изменения течения истории, начало, волнение, шепот безмолвия, предзнаменование, вспышка света, означающая оглушительный гром и ослепительную молнию. Это армия, которая внезапно осознает, что победа, которой они добиваются, должна изменить мир, и поэтому они должны изменить мир или погибнуть.

Возможно, поскольку Спартак стоит над картой, в его голове возникает мысленный вопрос о том, как эта армия собралась. Он думает о горстке гладиаторов, вырвавшихся от толстого ланисты. Он думает о них, как о брошенном копье, которое приводит море жизни в движение, так, что внезапно устойчивое спокойствие и стабильность рабского мира взрывается. Он думает о бесконечной борьбе за превращение этих рабов в солдат, чтобы они работали вместе и вместе думали, а затем он пытается понять, почему движение прекратилось.