Жизнь Исуса Христа - Фаррар Фредерик Вильям. Страница 84

В виде трогательного и прекрасного толкования на свои высокие слова и для сильнейшего удостоверения, что брак есть честен и ложе нескверно, мы читаем вслед за этим описание сцены с детьми, восхищавшей поэтов и живописцев всех веков. Для уничтожения ложных и ненатуральных понятий об исключительном прославлении религиозного действа, Он, еще в начале своего учения удостоив своего благословления брачный пир, в последнее время благословил брак лаской, оказанной детям. В Перее, по-видимому, известно было о близком Его удалении. Поэтому матери и отцы, принимая к сердцу слова, которые Он только что высказал, принесли к нему плоды святого супружества, маленьких детей и даже младенцев, чтобы Он прикоснулся к Ним и помолился над ними, прежде чем оставить их навсегда [518]. Они хотели проститься с Ним торжественно; хотели получить отдельное благословение для будущего потомства. Ученики, считая такой поступок преждевременным и официальным, не хотели, чтобы толпа без нужды беспокоила и стесняла их Учителя; не хотели, чтобы она развлекала Его среди высокой проповеди. Им казалось недостойным, чтобы простые женщины и дети мешали более важным личностям и интересам. В древние времена женщины не были в таком почете, дети в такой любви, как у нас; их не окружали песни и нежности; очень нередко бывали они подвергаемы постыдным жестокостям и грубому пренебрежению. Но тот, кто пришел, чтобы быть другом всех грешников, спасителем страдальцев и больных, пришел и для возвращения женщине должного ей почета, пришел для того, чтобы быть защитником и другом беспомощного младенчества и невинного детства. В церковь Его, посредством таинства крещения, допущены даже ничего непонимающие младенцы, чтобы быть ее членами и наследниками Его царствия. Выговоры, делаемые учениками толпе, Он обратил на них самих и настолько же был недоволен ими, насколько они недовольны родителями и детьми. Пустите детей, — сказал Он, в выражениях, которые со всей их бессмертной благостью сохранены для нас каждым из евангелистов, — и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть царство небесное. Собрав их вокруг себя, возложив на них руки и благословив их, Он произнес необходимое для всех и с тех пор постоянно всеми повторяемое бессмертное выражение: кто не примет Цapcmвия Божия, как дитя, тот не войдет в него [519].

Евангелист Матфей рассказывает, что когда кончилось это полное благости и глубокого поучения зрелище и Он собрался уже в дорогу, вероятно, для путешествия в другую Вифанию, о который мы говорили в предыдущей главе, то встретили случай, который до того глубоко врезался в памяти слушателей, что рассказ о Нем мы слышим от трех евангелистов [520].

Молодой человек с большим состоянием и высоким положением в городе, получив, по-видимому, внезапно убеждение, что среди них находится Тот, кто один только мог объяснить Ему истинный смысл и тайну жизни, и что этот человек готовился уже в путь, не захотел пренебрегать таким драгоценным случаем. Решившись не откладывать своего намерения далее, он пришел поспешно, задыхаясь, так что удивил всех присутствовавших, и, простершись у ног Иисусовых, воскликнул: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?

Если в быстром порыве и смирении этого молодого и знатного, чистосердечного и ревностного юноши есть нечто привлекательное, то в вопросе его проглядывается много неприятного. Мнение, что он должен получить вечную жизнь посредством «совершения добрых дел» имеет радикально ложное основание. Если сравнить смысл ответа Спасителя у евангелиста Матфея с ответом Его, переданным другими евангелистами, то увидим, что Господь, по-видимому, хотел сказать юноше: «зачем спрашиваешь меня относительно добра и зачем называешь меня добрым? Истинное добро есть одно — Бог». Иисус настолько же мало желал принимать на себя титул «доброго», насколько и титул Мессии, если тот или другой дается в ложном смысле. Еще менее желал Он быть приятным, как простой «добрый раввин», за которого в это время больше, чем когда-либо прежде, хотели принимать Его люди. Таким образом, Он хотел показать юноше, что если тот пришел к Нему, как к такому, который был больше, чем человек, то все его обращение, точно так же как весь вопрос, были ошибочны: для получения вечной жизни нет других оснований, кроме тех, которые существуют. Если же этот молодой начальник впал в заблуждение, удивясь Иисусу, как простому раввину высокой святости, то никто из раввинов, как бы свят ни был, не привык слышать титул доброго, потому что такой эпитет для раввина был неизвестен евреям и не встречается ни разу в Талмуде. При этом надо заметить, что никто из них не давал особых секретов для сохранения добродетельной жизни. Вследствие этого Иисус продолжал разговор в том же самом духе: если же хочешь войти в жизнь вечную: соблюди заповеди.

Юноша не ожидал такого ясного и простого ответа. Он не мог поверить, чтобы Ему указали прямо на десять заповедей, а потому и спросил с удивлением: какия? Так как юноше, по-видимому, хотелось непременно сделать что-нибудь особое, то Иисус рассказал ему важнейшие обязанности из второй скрижали: Он посылал гордых к закону и приглашал смиренных к Евангелию. Все это, отвечал юноша с удивлением, сохранил я от юности моей. Нет никакого сомнения, что действительно все это было исполнено им, как и миллионом других людей, придерживаясь только к букве закона, но он очевидно знал мало из объяснений, данных Иисусом относительно смысла и значения заповедей. Взглянув на юношу, Иисус полюбил его за его чистосердечие и дал ему краткий совет о кресте. Так как юноша был недоволен общими обязанностями и желал или предполагал совершить что-нибудь необыкновенное, то Иисус предложил ему подвиг. Одного тебе недостает, сказал Он, пойди, все, что имеешь, продай, и раздай нищим, и приходи, последуй за Мною.

Это было слишком много. Молодой начальник удалился с мрачным видом, с печальным сердцем, потому что у него было большое имение. Он предпочел земные удобства сокровищам небесным; не хотел приобрести вечное посредством потери временного; сделал, как говорит Данте, «великое отречение». После этого он исчез из евангельской истории бесследно, дальнейшей судьбы его не рассказывают евангелисты.

Мы можем, или лучше сказать, мы могли бы надеяться и веровать в лучший конец для того, кто полюбил Иисуса, только взглянув на него. И действительно, уныние юноши, вследствие первого затруднительного предложения, крайне опечалило Иисуса. Поглядев на своих учеников, Он сказал, что трудно богатому войти в царствие небесное. Слова эти поразили всех своей строгостью. Неужели ни один человек не может быть богатым и ни один богач — быть добрым? Но Иисус, смягчая грусть и строгость слов, задушевным названием их детьми ответил: дети! как трудно надеющимся на богатство войти в царствие Божие! Или лучше, как читается в признанных за достовернейшие манускриптах: «дети! как трудно войти в царствие Божие», то есть войти не только богатым, но всякому человеку; причем добавил: удобнее верблюду пройти сквозь игольныя уши, нежели богатому войти в царствие Божие! Замена в этом выражении слова «верблюд» канатом не имеет никакого основания, потому что в Талмуде существует подобный рассказ о слоне и игольных ушах. Толкование, что небольшие ворота в городе, через которые с величайшим трудом проходил вьючный верблюд, назывались «игольными ушами», более вероятно, но нуждается в подтверждении. Однако же слова Иисуса поразили слушателей чрезмерным удивлением. Неужели ни Никодим, ни Иосиф Аримафейский не могут надеяться на получение царства небесного? Разумеется, могут. Невозможное по природе возможно по благодати; невозможное для человека возможно для Бога.

Тогда Петр, желая ли выразить свое удовольствие или отчаяние, высказал: вот мы оставили все и последовали за Тобою: что же будет нам? Ответ Иисусов был одновременно одобрением и торжественным предостережением: одобрением, потому что нет ни одного случая самопожертвования, который бы и в этом мире, даже среди преследований, не получил во сто раз больший урожай при жатве духовных благословений и в будущем мире не был вознагражден бесконечно великим даром вечной жизни [521]; предостережением потому, что при этом многие первые будут последними и последние первыми [522]. Для более полного и глубокого напечатления в их сердце той мысли, что царство небесное получается не вследствие торговых рассчетов или точного учета эквивалентов, — что нельзя торговаться о нем с Его небесным Владыкой, — что на всевидящем и глубоко проницающем суде Божием язычники могут быть предпочтены иудеям, мытари — фарисеям, молодые неофиты — маститым апостолам, — Он рассказал им достопамятную притчу о работниках в винограднике [523]. Из этой притчи, среди прочих уроков, почерпается уверенность что так все служащие Богу не обманутся в справедливой, полной и богатой награде, то на небесах не будет ни ропота, ни зависти, ни ревнивых сравнений относительной заслуги, ни унизительных состязаний за первенство, ни жалких споров о том, кто совершил «наибольшую заслугу», кто получил «наименьшую милость».