Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович. Страница 46

   Помню, — это было после Рождества 1921 года, т. е. в начале 1922 года, шли мы несколько человек с собрания. Один из нас — Володя Чертков — сильно был увлечен идеей создания занятий по знакомству с Православием — и приглашал нас. Меня это тронуло мало и, как сейчас помню, идя Собачьей с Кречетников, я высказался об этом в том духе, что я еще мало разбираюсь в вопросах церковных, что для меня по существу нет разницы между католицизмом, Православием, протестантизмом.

   В Кречетниковском переулке на Арбате было общежитие студентов — членов Христианского студенческого кружка. Там же и происходили занятия по Евангелию.

   Кружок согрел благодатью Христова учения, благими примерами радостной христианской жизни, минутами чувствуемой и мною, но он не смог дать мне главного — помочь побороть личный грех, который так удручал. Была борьба, но ее исход был еще смутен. Воля была слаба и немощна, но Господь помог. Начались беседы о. Сергия  [20]. Первая беседа была о мире, вторая — о грехе, затем — о рассудительности. Чувствовалось что–то новое, хорошее, на эти беседы тянуло, но они еще не вполне целостно доходили до сознания и сердца.

   После благословения Батюшки слово о рассудительности подействовало более глубоко, а вопрос о воле Божией уже теоретически был разработан мною в докладе в Студенческом кружке, но у меня было больше головного, чем истинного, серьезного, а, главное, хотя и смутно, оставался неразрешенным вопрос о том, как же практически узнать волю Божию и как ее творить. Путь, указываемый Друммондом, не разрешал вопроса так, как этого требовала душа, хотя ценно у него было указание, что самое достойное в человеке — это желание творить волю Пославшего. Характерно, как Господь Сам ведет неопытных и блуждающих людей к Себе. Вот, что читал я в заключение своего доклада: Человеческая природа по существу своему уклонилась от нормального пути развития, и в мире появилось так называемое зло. Поэтому все мы часто склонны впадать в грех и уклоняться от истины. Св. Писание во многих своих местах предвидит все эти моменты, — так ап. Иаков (гл.1, ст.12) говорит: «Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его». Кроме того, в Евангелии от Иоанна, гл.15, говорится: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел», — однако это не должно смущать христианина, так как «сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16:33).

   Одному человеку бывает трудно бороться и быть совершенным. Поэтому Христос и здесь идет ему навстречу и дает новую заповедь взаимной любви. Эта братская любовь поможет и нам в достижении совершенства во Христе. Апостол Петр (гл.1, ст.2) говорит: «Послушанием истине через Духа, очистивши души ваши к нелицемерному братолюбию, постоянно любите друг друга от чистого сердца». Эта сила любви помогает нам как познать волю Божию в каждом отдельном случае, так и научить быть послушными той истине, которую принес Христос. 

   Два пути познания воли Божией, указанные в беседе о рассудительности, — путь самоличного спасения, связанный часто с опасностью гордости, и путь смирения через послушание духовному отцу, были как бы естественным заключением того, что не было мною постигнуто в вопросе о воле Божией.

   Через несколько дней, в пятницу на Страстной неделе, я пришел к Батюшке на первую исповедь.

   К церкви я пришел еще тогда, когда она была заперта, и пришлось ждать на бульваре около Ильинских ворот. На соседней лавочке читал газету Н. А. Бердяев  [21]. Я все время следил за дверями церкви, и вот, наконец, они открылись. Я хотел было сразу же встать в очередь, но потом решил сделать это после вечерни. Последнюю совершали все соборне. После выноса плащаницы и окончания службы очередь оказалась очень большая, — а я в конце ее. Было у меня много волнений. Батюшка долго исповедывал Бердяева и затем ушел отдохнуть на час. Очередь моя уже подошла близко. Исповедывал в это время о. Сергий Дурылин. Мне все же очень хотелось попасть к Батюшке. (Не помню, перед этим ли или несколько после на этот вопрос мне удачно ответили слова Иоанна Лествичника: «По гнилости ран потребен для нас и врач весьма искусный»). Наконец, после многих волнений с моей стороны, Батюшка снова начал исповедь на обычном месте, и я, по милости Божией, попал к нему и излил душу, как мог. «Веруешь ли в Бога?» — первый вопрос Батюшки. Батюшка утешил меня, и большой груз снял с меня. В облегченной душе, может быть впервые, зародилась настоящая надежда. Господь подал помощь. Что мне тогда сказал Батюшка, — не помню, — очень я волновался и, к сожалению, ничего не записал потом.

   Не могу обойти молчанием и самую Пасху. Заутреню мне пришлось, чтобы не разделяться со своими, быть у Спаса  [22]. Долго не мог я примириться с мыслью встречать заутреню у Спаса и сосредоточиться вполне, но великие слова торжественнейшей службы пасхальной растопили остатки сомнений, и я молился под конец утрени умиленно и радостно. Но душа рвалась туда, где получила только что духовное возрождение и опору. Бывают моменты, когда время как бы утрачивает свое значение. Таким моментом и был тот «полет», который как бы уничтожил расстояние от Сухаревки до Маросейки, и я, радостный, очутился в битком набитом, маленьком, но таком светозарном храме, каким бывает Маросейка в дни Пасхи. Здесь чувствовалась необыкновенная гармония, та гармония, которая охватывает целиком все существо человека, без разделения или преобладания отдельных сторон его личности. Здесь все, начиная с самого Батюшки до самого последнего богомольца–пессимиста, каким по натуре был я всегда до Батюшки, дышит радостью, той «совершенной радостию», в которой весь человек целостно сливается в словах пасхальных песнопений: «Сей день, его же сотвори Господь: возрадуемся и возвеселимся в онь!» «Воскресения день, и просветимся торжеством и друг друга обымем, рцем, братие…»

   И самые эти песнопения, исполняемые от чистого сердца, и все внешнее убранство храма, в котором так отражается внутренняя любовь к нему, и эта залитость светом, пронизывающим всю пасхальную атмосферу, — все это вместе взятое красноречиво свидетельствует о том величии внутреннего богослужения, которое здесь совершается, живым выражением которого является сам Батюшка о. Алексей, — эта воплощенная христианская любовь, радость и действенность.

   Литургия кончается. Батюшка выходит с крестом и мощно, дерзновенно, «по–мечевски» осеняет им паству.

   «Христос воскресе!», — гремит заключительный аккорд его богослужения, и чувствуется, что этот аккорд врезается не только в души молящихся Маросейки, но и всей России, может быть всей вселенной, — он силою Креста Христова, через рассечение мечом любви отца Алексея сердец людей и всей твари, доходит до самых отдаленных тайников души, расплавляет до последней все оболочки окутавшего ее греха, и уже не устами, но всей сущностью бытия вызывает ответное: «Воистину воскресе!»

   За праздниками настали будни, началась обычная жизнь: университет, лаборатория, паровичок, «Петровка» и снова университет, — но к ним прибавилась Маросейка, — потянуло к церковным службам.

   9–го июля попал на вторую исповедь к Батюшке. Снова тот же вопрос: «Веруешь ли в Бога?» Я не знал, что Батюшка задает его часто. Напоминаю о своей первой исповеди. На этот раз исповедь идет покойнее; осаждаю Батюшку рядом вопросов. Батюшка благословил меня оставить погоню за двумя зайцами и вместо совмещения университета и Петровки остановиться на последней, потому что в Университете больше теории, а Петровка ближе к жизни. «Все будете сыты», — заключил Батюшка. За счет несоблюдения строгости поста внешнего (в пище) советовал углублять духовный: молитву, борьбу со страстями и т. п. Благословил читать Иоанна Лествичника  [23] и Духовный Алфавит Димитрия Ростовского [24], о которых я спросил Батюшку, и кроме них посоветовал читать «Псалтирь» Ефрема Сирина  [25].