Евангелие от святого Бернарда Шоу - Кроули Алистер. Страница 71

С другой стороны, государства не могут в полной мере лишить себя религии или даже догм. Сказав, что люди должны не только иметь жизнь, но и иметь с избытком, Иисус установил догму; и многие мудрецы-пессимисты (включая Шекспира, герой которого просил друга воздержаться от самоубийства, сказав: «Отстранись на время от блаженства» ) называли догматизацию весьма губительной. На самом деле множество проповедников и святых утверждают (а некоторые — от имени самого Иисуса), что этот мир — долина слёз, и что нам лучше прожить нашу жизнь в печали и даже в мучениях, дабы подготовиться к жизни лучшей, грядущей. Создайте уют для этих несчастных; и они поразят вас, облачившись во власяницу.

Однако государствам приходится исходить из догматических установок, называют они их догмами или нет; и установки эти, без сомнения, должны быть достаточно общепринятыми, дабы можно было заклеймить отвергающих их как чудаков или безумцев. И чем больше и разнороднее популяция обывателей, тем большими должны быть допущения. Монастырь траппистов может держаться на установках, которые за двадцать четыре часа соберут всё село у своих ворот на восстание. Ибо монастырь выбран своими обитателями; и если трапписту в нём не нравится, он волен уйти из него. Но житель Британской Империи или Французской Республики не выбирает; и если страна ему не нравится, ему придётся терпеть; ибо эмиграция реальна лишь в узких пределах и редко эффективна: все цивилизации сейчас почти на одно лицо.

Всякому здравомыслящему правительству и без доказательств ясно, что определение

фундаментальных установок, записанных в тридцати девяти положениях или в Вестминстерском договоре, абсолютно невозможно в качестве политической конституции для современных империй. Их утверждение в частном порядке со стороны любого лица, склонного всерьёз принимать такие заверения, несомненно, сделает такового почти полностью непригодным для высоких имперских кабинетов. Кальвинист в роли вице-короля Индии и партикулярный баптист на посту министра иностранных дел погубят империю. Стюарты со своей шотландской логикой и богословским догматизмом привели к краху даже крохотный островок, бывший ядром империи; и очень похоже на правду, что предполагаемая пригодность англичан к самоуправлению, противоречащая каждой главе их истории — на самом деле лишь неустранимая непригодность к теологии и, по правде говоря, к связному мышлению в каком бы то ни было направлении, делающая их одинаково нетерпимыми и к систематически деспотичному, и к систематически доброму правительству: их история — история сильного правительства и случайно свободных людей (относительно).

Поэтому наш успех в колонизации (в такой степени, в которой не приводил к уничтожению туземцев) есть следствие нашего безразличия к спасению наших подданных. Ирландия — исключение, подтверждающее правило; ибо Ирландия, неизменный пример бессилия англичан колонизировать без искоренения коренных жителей, тоже всего лишь одна из стран под британским владычеством, где завоеватели и колонизаторы исходили из установки, что их задача — насаждать протестантизм, а также делать деньги, тем самым обеспечивая хотя бы минимальными средствами к существованию тех несчастных жителей, чьим трудом они делаются. В наше время Ольстер отказывается принять ассоциативное подданство вместе с другими ирландскими провинциями, поскольку юг верит святому Петру и Боссюэ , а север — святому Павлу и Кальвину. Представьте себе результативность попытки управлять Индией или Египтом из Белфаста или из Ватикана!

Такая позиция, возможно, важнее для Франции, чем для Англии, ибо шестьдесят пять процентов французских подданных, не являющихся ни французами, ни христианами, ни модернистами, включает около тридцати миллионов негров, подверженных (а говоря по правде, весьма подверженных) обращению в те сальвационистские формы псевдохристианства, которые и зачинали все преследования и религиозные войны пятнадцати прошедших столетий. Когда ныне покойный исследователь сэр Генри Стэнл поведал мне о волнующей победе христианства над племенами баганда и прочёл мне их письмена, в точности похожие на средневековые записи своей буквальной верой и неизменной набожностью, я спросил: «Эти люди умеют обращаться с винтовкой?» На что Стэнли ответил с некоторым пренебрежением: «Конечно, умеют, так же хорошо, как всякий белый человек». В это самое время (1915 год) идёт война в Европе, в которой французы используют сенегальских солдат. Я спрашиваю французское правительство (которое, как и наше собственное, умышленно оставляет религиозное воспитание этих негров в руках миссий петровских католиков и павловских кальвинистов), считает ли оно возможной новую серию походов (со своими горячими африканскими сальвационистами), дабы спасти Париж от власти современного научного «неверия» и возгласить: «Назад к апостолам: назад к Карлу Великому!»

Нам повезло более, ибо подавляющее большинство наших подданных — индусы, магометане и буддисты; в качестве профилактики от сальвационистского христианства у них есть собственные и весьма цивилизованные религии. Магометанство, которое Наполеон в конце своей карьеры определил как, возможно, лучшую для нужд современной политики популярную религию, могло бы в какой-то степени стать исправленным христианством, если бы Магомет имел дело с христианским населением семнадцатого века, а не с арабами, поклоняющимися камням. Потому люди не отвергают Магомета ради Кальвина; а предложить индусу столь грубую теологию, как наша, вместо его собственной, или нашу еврейскую каноническую литература в качестве усовершенствования индуистских писаний, равносильно предложению старинных светильников взамен ещё более старинным на том

рынке, где самые старинные светильники, как старая мебель в Англии, всего ценнее.

Но, повторюсь, государство немыслимо без религии; то есть — без органа общественных установок. Непредвзятое мышление бездейственно: сделав всё возможное, чтобы прийти к разумному заключению, мы в тот же миг (если уже не можем больше рассуждать и исследовать) вынуждены захлопывать свой разум и действовать догматично, исходя из наших выводов. Тот, кто стремится действовать целиком в согласии со своей разумной волей, умирает без завещания. Человек, достаточно разумный для того, чтобы судить непредвзято о воровстве и убийстве (или о потребности в еде и размножении), может стать законодателем или должностным лицом так же легко, как дураком и негодяем в чужих руках. Современный псевдодемократический государственный деятель, заявляющий, что властен лишь выполнять волю избирателей, и вкрадчивый, словно кошка, — несомненный политический и интеллектуальный разбойник. Власть бессильного человека без убеждений означает на практике власть всесильной толпы. Свобода совести — отличная штука, как говаривал Кромвель; однако если кому-то вздумалось бы применить свободу совести, скажем, к каннибализму в Англии, Кромвель растоптал бы его столь же стремительно, как и католик, хотя в Фиджи в подобной же ситуации он сердечно поддержал бы свободу совести вегетарианца, недооценившего священную диету «долговязой свинины» .

Теперь перейдём к отказу Иисуса от прозелитизма. Его правило — «Не выбирайте плевелы,

чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы» — единственное возможное правило для государственного деятеля, управляющего современной империей, или избирателя, поддерживающего такого деятеля. В учении Иисуса нет ничего, с чем не смог бы согласиться брахманист, магометанин, буддист или иудей без всякого их обращения в христианство. В некоторых вопросах магометанину согласиться с Иисусом легче, нежели британскому пастору, ибо идея профессионального священника неведома и даже чудовищна для магометанина (турист, упорствующий в расспросах, кто такой настоятель Собора Святой Софии, до потери речи ошарашивает служку, подносящего ему тапки); кроме того, Иисус никогда не советовал своим ученикам отделять себя от мирян: он избрал их на тех же обочинах, на которых за ним мог последовать любой мужчина или женщина. Для священников у него не находилось приличных слов; они же прекрасно чувствовали его враждебность, предав его смерти при первой возможности. Иначе говоря, он был предельно антиклерикален.