Бремя чести (СИ) - "Darling Jen". Страница 76

Понравился Дариану меч, обозвал он его в шутку «Талиндар», сказав: «Называют по-всякому господа мечи свои, будет и у меня меч с именем любимой».

Ушел он на войну.

Три года ждала его Талинка, и не увядала ее красота. Все глаза выплакала она, а голова ее всегда была повернута на запад, откуда должен был воротиться Дариан. Но он не возвращался.

А кузнец неизменно был рядом, и опутывал ее паутиной сладких речей да любовных признаний, медовой патокой умасливаний да посулов. И через день говорил, что Дариан умер на поле брани, не вернется он живым с войны.

Три долгих года Талинка не верила кузнецу. Не принимало ее сердце слов кузнеца, но на четвертый год смирилась она с горькой правдой. Приняла и предложение о замужестве. Об одном просила она — чтобы свадьбу на зиму назначили. Не хотела она воспоминаний о подснежниках.

Пришла зима. Кузнец устроил пир по случаю венчания и пригласил священника Талуса из соседней деревни.

Не один приехал священник, с замужней парой, которую встретил по пути. То был Дариан, возмужавший в дальних краях и разбогатевший. С ним была жена-чужестранка.

Не был счастлив Дариан. Все эти годы ела его непонятная тоска. Не доставляла ему счастья слава от ратных подвигов, не смеялся он на пирах. Но и Талинку не вспоминал. Жена его была знатного рода, богатая да красивая, но Дариан не любил ее, сам не понял, как она его окрутила. Должно быть, в дело было замешано колдовство, а, может, и нет. Забыл Дариан Талинку, а все же тянуло его что-то в родные края. И решил он привезти сюда жену свою, показать ей отчий дом.

А как приехал в родные места, так вспомнил он все. Увидел речку, где плавал с Талинкой, увидел лес, в котором они землянику и грибы собирали, увидел поле, на котором плел венки из ромашек для любимой, — и словно спала пелена с его глаз, зашипели на них горючие слезы. По-новому взглянул он на меч, невинно сидящий в ножнах, вспомнил имя его. Но рядом сидела нелюбимая жена, и ничего не сказал Дариан, только вздохнул судорожно.

Пышной была свадьба Талинки и кузнеца. Девушка узнала Дариана в приезжем, но даже поприветствовать не подошла, увидав рядом с ним разодетую в меха женщину, красивую чуждой красотой.

Два сердца сгорали пламенем утраты, когда непослушные губы Талинки тихо произносили слова нерушимой клятвы кузнецу.

Допьяна напился Дариан на пиру, травил от отчаяния байки о дальних походах своих. Заслушались его люди. Не смотрел он в сторону Талинки.

Пришла пора уединиться молодым. Повел кузнец Талинку в новый дом, перенес ее через порог на сильных руках и ногой захлопнул дверь за собой.

В Дариане словно зверь проснулся. Зажегся взор его лютой злобой. Обнажил он Талиндар, оттолкнул от себя жену-чужеземку и ворвался в дом к новобрачным.

А увидав, как кузнец Талинку целует да к себе прижимает, и вовсе словно с ума сошел. Занес меч и опустил!

«Моя ты, Талинка, моя суженая!» — закричал он, и стекала с Талиндара кровь кузнеца.

«Нет, Дариан, не твоя. Вдова я теперь, и буду мужа своего оплакивать, — ответила Талинка, набрасывая на золотые волосы черный платок. — А ты, мужний человек, ступай от меня прочь».

Пуще прежнего рассвирепел Дариан, и зарубил Талинку.

Повесили его за это.

А Талиндар с тех пор сменил десятки владельцев, но мало кому принес радость и удачу.

Так Тсея закончила свой рассказ и потупила глаза, расправляя платье. Некоторое время никто не решался заговорить, все были очарованы простой историей, которая, тем не менее, затронула в душе каждого какие-то струны. Впечатление усиливалось благодаря голосу царевны, негромкому, мягкому, во время рассказа ставшему завораживающе бархатным.

Царь удовлетворенно кивнул. Счастливое спасение единственной дочери заставило разгладиться скорбные складки возле рта, и даже тени под глазами куда-то исчезли, сменившись лукавыми морщинками.

Толлирен поднялся на ноги и опустил ладонь на плечо Экроланда:

— Я вижу, тебе пришлись по душе слова Тсеи. Так вот, от первого и до последнего слова это все — чистая правда.

— Твоя история слишком грустна для меня, царевна, — сказал, коротко вздохнув, Слэм. — Недаром больше всего на свете мне по душе веселые сказания. Но позволь поблагодарить тебя. Редко кто обладает даром вытащить из груди сердце и играючи перебросить его между ладонями, а потом вернуть назад, потрясенное от переживаний.

Экроланд склонил голову, соглашаясь с другом. Но он понял, что Толлирен неспроста велел Тсее рассказать историю, очень далекую от гномов.

И впрямь, царь взял со стола большой сверток, доселе никем не замеченный, и протянул его рыцарю:

— Прошу тебя, прими этот меч в знак моей благодарности. Ты знаешь, что мои кланы поклялись никогда не продавать и не дарить людям нашего оружия, но этот меч не гномьей работы. Это и есть Талиндар, выкованный кузнецом с душой змеи.

Экроланд нерешительно протянул руку и замешкался, смотря царю прямо в глаза. Толлирен отгадал причину его колебаний и, склонив голову набок, проговорил:

— Не бойся. Этот меч попал к нам законным путем, и лучшие кузнецы избавили его от проклятия. Я вижу, что у тебя больше нет твоего меча, и потому повторяю — прими Талиндар. Он сделан нечистыми руками, но никаких проклятий на нем нет.

Сверток оказался неожиданно тяжел. Экроланд опустил его на стол и, распутав узлы бечевки, развернул шелковую ткань.

Меч, оказавшийся внутри, выглядел именно таким, как в рассказе Тсеи — вычурным, но одновременно изящным. По ровному клинку бежали старинные руны, а в рукояти темнел небольшой красный аслатин. Остальные камни давным-давно выпали, но без них рукоять казалась еще интереснее. Экроланд сделал мечом несколько пробных махов, и словно молния сверкнула в покоях. На его лице расплылась улыбка:

— Славный меч, Твое величество. Я с благодарностью принимаю этот изумительный дар, Толлирен.

Царь с улыбкой наклонил голову и прижал к себе Тсею.

— Я знаю еще много историй, папа, — пролепетала она.

— В другой раз, малышка.

Внезапно царь насторожился.

— Вы слышите?

Слэм завертел головой, прислушиваясь, но ничего необычного не услышал.

— Что? Что такое?

— Божественная музыка! Она перестала звучать!

Действительно, гул исчез. Толлирен в крайней тревоге обратился к друзьям:

— Что-то случилось! Скорее за мной, в тронный зал!

Горничная царевны, Лайса, поспешила увести Тсею в ее покои, по дороге то и дело оглядываясь назад. В ее глазах виднелась паника.

Возглавляемые царем, люди поспешили по бесконечным туннелям покоев. Для небольшого роста и коротких ног Толлирен бежал очень быстро, на ходу отдавая приказы стражникам и успокаивая придворных, сгрудившихся на каждом перекрестке. К счастью, спустя минут пять музыка возобновилась, царь немного расслабился и слегка замедлил шаг.

Слэм, не слишком обеспокоенный тем, играет музыка или нет, поделился на ходу с Экроландом своими мыслями:

— Слушай, а ведь давненько, должно быть, все это было! Возможно, даже не здесь, на Кольдии?

— Я тоже так думаю, — кивнул рыцарь. — К тому же, я слышал, что в Эсмалуте есть обширная равнина, которая называется Тал-Дариан. Возможно, именно в честь этих двух несчастных возлюбленных?

Навстречу им появился запыхавшийся гном в доспехах:

— Ваше Величество, храм подвергся осквернению! Чуть было не была украдена секира Мондара!

Царь потрясенно замер, выпучив глаза и раскрыв рот.

— Что?!

— Это был человек, Ваше Величество!

Эти слова заставили остолбенеть Экроланда и Слэма.

— Единственные люди, находящиеся в данный момент здесь, это Сегрик и твой оруженосец, Эри! — жестко сказал царь и повернулся к стражнику. — Кто из них? Мальчишка или рыцарь? Да, и где он?

— Это молодой человечек, — отрапортовал тот. — Он схвачен и брошен в тюрьму.