Семь горных воронов - Алхимова Ванда. Страница 58

Три ночи Красный не мог спать. Он находил себе занятия, чтобы не думать о том, что, может, как раз в эту минуту воины Лугайда рубят жителей Твердыни. Прикусывал до крови внутреннюю сторону щеки, сжимал в бессилии кулаки. Ворон чувствовал себя старым израненным зверем, который упал в глубокий снег и не может даже встать на ноги, чтобы оказать сопротивление приближающимся охотничьим собакам.

Долгое время разведчики не приносили никаких известий. На девятый день поздним вечером Красный сидел в своей спальне, бездумно глядя в темноту, где волновалось под холодным упорным ветром море. Вдруг мелькнули черные перья, и в окно ударилась большая птица. Исчезла… И снова стукнулась о стекло.

Красный поднялся и настежь распахнул ставни. Словно порыв сквозняка, в комнату влетел большой ворон, каркнул, заметался и сел на спинку кресла. Красный почувствовал, как в груди рождается горячая радость — так, словно вдруг увидел издалека башни Твердыни. Он приблизился к птице и протянул руку. Ворон глянул черным блестящим глазом, переступил лапами, подавшись навстречу. Птица была очень большой, а еще Красный с удивлением заметил, что черное оперение отливает ржавчиной, как бывает иногда у животных вороной масти, когда они выгорят на солнце. Такого оперения у воронов он не видел никогда.

Между тем ворон снова хрипло и негромко каркнул и поднял правое крыло. Сердце забилось глуше, когда Красный увидел, что к телу птицы привязан небольшой пакет из толстого пергамента.

Он осторожно разрезал тонкую веревку и освободил ворона. Тот сразу взлетел и сел на одну из ставней. Красный разорвал пакет, и сердце едва не выскочило через горло: письмо! Он развернул плотный лист и пробежал глазами. Потом прочитал второй раз, медленнее, а затем сразу третий, уже смеясь от радости. Ворон каркнул ему вслед, когда Красный бегом бросился в кабинет Кулена.

— Бреса разбили в Серых горах! — кричал Красный, хохоча от восторга.

Он ворвался к Кулену, едва не ударив дверью одного лорда, который находился там же, и сунул письмо под нос испуганному принцу.

— Вот! — возбужденно сказал Красный. — Это пишет миледи Воронов из Твердыни. Войско Бреса разбито в ущелье. Брес бросил своих мертвецов и сбежал в Тамврот, поджав хвост. Значит, Приморье спасено!

Красный засмеялся и в порыве чувств обнял принца. Кулен тоже стиснул его в ответ, счастливо смеясь.

— Но это еще не все, — торопливо добавил Красный. — Трое моих братьев живы и вернулись домой! О-о, теперь нам есть с кем выйти против Бреса! А еще миледи пишет, что жива маленькая Финела.

— Не может быть! — Кулен сунул нос в письмо и вслух прочел соответствующее место, а потом поднял радостное лицо на Красного. — Какие радостные новости! Надо наградить гонца!

— Ну, мой гонец в награде не нуждается, — усмехнулся Красный, снова пробегая письмо глазами. — Его принес ворон. Мне надо написать ответ и завтра отправить птицу матери.

— С ума сойти! Я и не знал, что вороны могут носить почту как голуби! — поразился Кулен. — Погодите, обязательно передайте миледи от меня поклон и заверения в дружбе.

— Конечно-конечно, — убегая, отмахнулся Красный.

Он заперся у себя в покоях и накинулся на бумагу, стараясь вместить в одно короткое письмо все то счастье, которое сейчас разрывало ему грудь. Дикий был жив, и более того — проявил себя героем, разбив Бреса! От таких новостей голова шла кругом. Красный хихикал себе под нос и ласково обзывал далекого брата разными словечками, которыми они щедро бросались друг в друга в лучшие времена. Конечно, Красный понимал, что пишет матери, но знал, что Дикий тоже прочитает его ответ.

Поэтому он сначала перечислил всех, кому слал привет, потом подробно расписал то, что произошло с ним, рассказал о Роне и Альпине, а также о том, как он в Приморье готовится к войне. В конце письма Ворон спрашивал совета.

Ворон дремал на своем высоком насесте, а Красный несколько раз рвал и переписывал письмо, не в силах расстаться с ним и не в силах наговориться с Диким через расстояние, что их разделяло. Сейчас брата не хватало до боли. Так хотелось почувствовать на плече его руку, услышать его резкий голос, посмотреть в наглые серые глаза и посмеяться над грубой шуткой.

Наконец, когда серый рассвет за окном отразился в серых же морских волнах, Красный тщательно запечатал письмо в тот самый сверток из пергамента, бережно привязал ворону под крыло и выпустил птицу в открытое окно. И потом долго глядел ей вслед. Он отдал бы все что угодно, лишь бы обрести сейчас такие же сильные крылья, которые донесли бы его до Твердыни.

Радостные вести разнеслись молниеносно. Вечером снова решили собрать совет, чтобы понять, что дальше делать с наемниками с островов и куда девать ополчение с границы. Утром за завтраком Кулен спросил:

— Вы написали миледи о мальчике?

— Да. Думаю, она обрадуется этому известию, — кивнул Красный.

— Да, да…

В голосе Кулена прозвучала горечь, и Красный поднял голову, взглянув тому в глаза.

— Вы боитесь, что моя мать захочет забрать Альпина? — прямо спросил Красный.

— О, — покраснел до корней волос Кулен, пряча глаза. — Видите ли, это будет вполне объяснимо…

— Поверьте, — сказал Красный и сжал его руку через стол, — моей матери вполне хватит и внучки. Она всегда относилась к сыновьям Старшего более чем прохладно. И вряд ли захочет во что бы то ни стало заполучить Альпина. Кроме того, я вам обещаю — слышите? — вот вам моя рука в том, что Альпин останется у вас и никто его у вас не отнимет.

— Спасибо. — Кулен снова залился краской, робко взглядывая на Ворона. — Понимаете, этот малыш — все, что у меня осталось от сестры. Мы с ней были так близки…

— Я вас понимаю, — кивнул Красный, вспоминая Дикого. — Альпин останется с вами. В конце концов, у миледи есть еще шесть сыновей, так что внуков ей хватит. Правда, неясно, куда делись еще два моих брата, ну да рано или поздно отыщутся. А вот то, что Финела жива и каким-то образом попала к миледи Воронов, — большая радость. Ведь она была любимым ребенком Эннобара, и сейчас это его единственная уцелевшая дочь от второй королевы.

— Но прав на престол у нее нет, — пожал плечами Кулен. — По сути, сейчас корона должна принадлежать Роне, а вернее — ее будущему супругу. И мне думается…

— Нет! — перебил его Красный. — Вы не знаете, принц, но Эннобар хотел отдать трон только мужу Лорны. Сам он считал своей наследницей только старшую дочь от второй жены. Я видел этот документ. Туда уже было вписано имя Лорны, и должно было быть вписано имя одного из нас, братьев-Воронов.

— Но Эннобар мертв, и Лорна тоже, — горячо возразил Кулен. — А по старому закону трон и корона переходят по наследству старшему ребенку. И это — принцесса Рона. Именно она сейчас королева Тамврота!

— Тамврота, который занят грязными свинопасами Лугайда, — фыркнул Красный.

— Его можно освободить. — Тут Кулен подался вперед и тоже стиснул локоть Красного. — Вы стали мне словно брат, вы так помогли мне, лорд Красный Ворон! И я вижу, что Рона с вас глаз не сводит. Женитесь на ней с моего благословения — с благословения короля Приморья, — и я сам засвидетельствую ваш брак. Вы получите корону Тамврота. Уверен, что Эннобар сам бы хотел этого, он хотел породниться с родом Аодха, хотел, чтобы сыновья его друга стали и его сыновьями. И неважно, на Роне вы женитесь или на Лорне. Главное, что на престол Тамврота сядет Ворон!

Красный откинулся на спинку стула, чувствуя, как кровь приливает к лицу, а сердце начинает бешено колотиться в груди. Кулен озвучил его самые тайные мысли, те, которые он в свое время раскрыл брату. Сейчас все складывалось как нарочно: стоило взять Рону на брачное ложе, как вместе с ее рукой он сразу же получит корону и трон.

Ворон смотрел в глаза Кулена и вспоминал братьев. Ради кого ему отказываться от такой возможности? Ради Гордого? Третий по старшинству брат, который ему не ближе, чем чужой по крови лорд. Ради Дикого он бы отказался от всего, но ведь тот сам сказал, что не желает становиться королем. Дикий всегда заявлял, что ему нужны только горы и свобода, и вот теперь он в Твердыне, сидит на троне Аодха, пока миледи лежит в постели, борясь с недугом. Фактически Дикий правит Серыми горами и вряд ли будет примериваться к трону Эннобара. Младшего, Мудрого и Белого братьев Красный в расчет не принимал.