Южная роза (СИ) - Зелинская Ляна. Страница 43
-Да так, ничего.
Но Габриэль уже поняла.
Дэлья роса – южная роза. Вот значит как! Мессир Форстер даже при слугах насмехается над ней?
...Вот же подлец!
Она задула свечи и залезла под одеяло, и в то же мгновенье услышала какую-то возню в коридоре, а затем дверь осторожно отворилась, и в комнату вбежал Бруно. Нисколько не смущаясь, помахал хвостом, прыгнул на кровать и улёгся рядом.
-Фуу! Ты ещё как здесь оказался?– воскликнула Габриэль, натягивая одеяло до подбородка и не зная, что делать. – Уходи! Брысь! Ну же, Бруно! Уходи! Фу! Фу!
Но пёс никак не реагировал на её слабые протесты, только вытянул лапы и положил на них голову. Она попыталась столкнуть его с кровати, подтягивая одеяло на себя, но проще было столкнуть гору – пёс оказался неимоверно тяжёлым, и лишь посмотрел на её потуги с искренним недоумением. Идти и просить помощи ей было стыдно: она ведь не трусиха, именно об этом она только что говорила Форстеру. А признаться в том, что она не может выгнать из кровати собаку - это дать повод всей усадьбе смеяться над глупой «южной розой». Пришлось оставить большую часть кровати Бруно.
...Ну уж нет! Завтра она обязательно запрёт дверь на засов.
Так она и заснула на самом краю, накрывшись едва ли не с головой, и надеясь, что этот огромный зверь не загрызёт её ночью. А под утро, когда дрова в камине прогорели, и стало холодно, Габриэль и сама не заметила, как прижалась к тёплой спине пса.
Форстер своё слово сдержал.
Следующие две недели он почти не попадался Габриэль на глаза. Вставал вместе с рассветом и уезжал задолго до того, как она спускалась к завтраку. В какие-то дни он и вовсе не ночевал дома. Почти всё время в поездках его сопровождала Ханна, иногда Йоста или Бартли – мрачный хромой старик, который всё время курил трубку. И, конечно же, следом бежала приличная свора собак.
Прибыли остальные участники экспедиции, они заняли всю гостиницу и надежда Габриэль на то, что они смогут туда вернуться, растаяла. Она пыталась поговорить с синьором Миранди о том, чтобы сменить жильё, но он лишь ссылался на сроки работ, что им нельзя потерять ни одного дня, и слушала её весьма рассеянно, а вскоре тоже стал исчезать на рассвете и появляться дома только к закату. Каждое утро Кармэла готовила ему с собой корзину еды, и наскоро перекусив, он радостно уезжал в небольшой двуколке любезно предоставленной мессиром Форстером.
А Габриэль оставалась предоставленной сама себе и это её полностью устраивало.
В первые дни она старалась больше времени проводить в своей комнате, чтобы лишний раз не попадаться хозяину Волхарда на глаза, но потом, когда поняла, что он почти всё время отсутствует, осмелела и стала больше гулять. Поначалу - возле озера, по той самой дорожке, где она так испугалась Бруно, а затем, когда берег был исследован полностью, Габриэль принялась осматривать усадьбу.
Большой двухэтажный дом из серого камня имел два крыла. За ним, отделённые небольшим парком, виднелись хозяйственные постройки, а поодаль стояло ещё несколько домов, принадлежавших семьям из клана Форстеров.
...«…они живут кланами в своих замках и поклоняются духам гор».
...«Вон у того же Форстера на заднем дворе растёт огромный дуб. Поверите ли вы, синьорина, что его люди молятся этому дубу?»
Раньше Габриэль так и думала, что все горцы живут в мрачных замках, в которых холодно, сыро и водятся приведения, а вокруг стоят каменные идолы. Но дом Форстера был построен в традиционной классической архитектуре, с большими окнами, колоннами на входе и подъездной аллеей, и глядя на него со стороны можно было подумать, что ты находишься где-то в центральной Баркирре, если, конечно, не обращать внимания на мохнатые разлапистые ели и белоснежные вершины гор на горизонте.
Этот дом немного её удивил. Ей хотелось расспросить кого-нибудь, почему он так не похож на всё, что она знала о кланах горцев, но расспрашивать было некого - все жители Волхарда оказались крайне молчаливы, и на Габриэль смотрели с опаской и недоверием. Большинство из них говорили на горском диалекте, половину их слов она понимала с трудом. А те, кто изъяснялся достаточно хорошо, обычно отвечали односложное: «Да» или «Нет», а ещё вездесущее: «Надо думать, что скоро», «Более-менее», «Так-то оно так», и поминали Царицу гор во всех вариантах. Ну и конечно, говорили они все медленно, неторопливо и при этом, все как один, смотрели в потолок или на небо, или куда угодно, только не в глаза. Смотреть синьорам в глаза тут считалось почему-то крайне неприличным.
И что бы Габриэль ни хотела узнать, получить она могла только какой-то невнятный ответ. Всё в их горном мире было очень приблизительным: время, расстояние, важность и скорость…
На вопрос о том, когда починят мост, Натан посмотрел в угол, где висела голова большого оленя, и произнёс степенно, выпятив нижнюю губу:
-Надо думать, что скоро, синьорина Миранди.
-А много ли уже сделали?
-Да более-менее много.
-А сколько людей чинят мост?
-Да много, синьорина.
-Натан, ну хоть к середине лета-то починят? – спросила почти умоляюще.
-Так-то оно так, да всё же, человек предполагает, а Царица гор может и враз всё порешить по-другому, синьорина Миранди.
И означать такой ответ мог что угодно. Что починят мост, хорошо, если к середине лета, а может, и не починят вовсе. Или что ещё никто к этой починке и не приступал, как выяснилось позже. А «много» - это два человека, которые ходят к реке раз в два дня и замеряют насколько спала вода. От этих ответов Габриэль совсем потеряла надежду, и понимала только, что при всём желании, повлиять она на эту ситуацию не может.
А ещё она заметила, что в усадьбе в большинстве своём живут женщины и старики, и это тоже показалось ей странным. Единственным мужчиной, полным сил, и среднего возраста, кроме хозяина, был только управляющий - Кристофер, но и его Габриэль за две недели видела, хорошо, если пару раз. Он был вечно в седле и в мыле, словно за ним кто-то гнался: приезжал, топтался в гостиной, гортанно раздавал какие-то указания на заднем дворе, пил бульон на ходу, совал пирожки, вынесенные кухаркой, в сумку и быстро уезжал.
-Так время стрижки овец, синьорина Миранди, - ответил на её вопрос Натан, - все более-менее заняты.
Вскоре после приезда Габриэль собралась написать письмо Франческе, но обнаружила, что перья, чернильницу и бумагу отец увёз с собой в полевой лагерь, и она решила попросить их у Натана. Дворецкий, как обычно, задумался, а затем произнёс степенно, снова глядя на оленью голову в углу:
-Приборы и бумага в кабинете хозяина, синьорина, вы спросите у него, надо думать, он разрешит.
-А вы не могли бы… сами спросить у него? А то мы с мессиром Форстером обычно… не пересекаемся. Я была бы очень вам благодарна, мне нужно-то всего пару листочков.
Самой просить Форстера об этом ей не хотелось. Натан сказал, что постарается. И в самом деле, на следующее утро к ней явилась Джида – служанка, что обычно приходила растапливать камин, и на подносе у неё оказались чернильница, перья в керамическом стакане и листочки бумаги.
-Хозяин просил вам передать, - Джида поставила поднос на столик и удалилась.
Но когда Габриэль села писать письмо Фрэн, то обнаружила, что бумаги хозяин Волхарда пожертвовал ровно два листочка.
-Да чтоб вы провалились, мессир Форстер! – воскликнула она, и посмотрев на Бруно, который сидел рядом, добавила: - Твой хозяин просто невыносим!