Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 10

-- Мне кажется, вы слишком усердно служите, господин Оуэн, -- произнес Дойл неторопливо, изучая лысину управляющего.

-- В с-самом деле, милорд?

-- Несомненно. На вас лежит так много обязанностей, так много забот.

Лысина покрылась блестящим потом.

-- Ничто не ускользает от вашего чуткого взгляда, ни один уголок замка, ни одна щель в стене, -- продолжил Дойл ласково, а потом коротко и резко добавил: -- и так должно быть впредь, господин Оуэн, иначе вы будете изучать замок с доселе неведомой вам стороны.

Дослушивать ответ или извинения он не стал -- зашагал дальше, тщательно задавливая в себе мстительные порывы. Было что-то притягательное в идее, например, велеть ему опуститься на колени и ползти до конца коридора, собирая на бархатные штаны пыль дворцовых полов. Но это было бы низко и бесполезно, а потому должно быть отвергнуто и забыто.

Большой приемный зал уже был полон: скоро должен был начаться ужин, но пока короля и королевы не было, гости ходили вдоль длинных столов и громко разговаривали, перекрикивая друг друга. Дойл на глаз прикинул количество людей и понял, что, не считая охраны и слуг, собралось больше сорока человек.

Но его появление, как и утром на королевском суде, заметили сразу -- по галдящей толпе прошел короткий вздох, и она замолкла.

-- Добрый вечер, лорды, -- произнес Дойл и вдруг почувствовал непонятное, едва ощутимое жжение. Его источник не нужно было искать долго -- просто леди Харроу вошла в зал почти следом за Дойлом и остановилась в дверях, робея. Проклятая кровь в жилах заструилась быстрее, приливая к чреслам. Дойл позволил себе на мгновение прикрыть глаза, восстанавливая в памяти ощущение холода от купания в ледяных ключах, и возбуждение ослабло.

Ведьма вблизи была привлекательнее, чем издали. Дойл, повернувшись, изучал ее рыжие кудри, мягкую светлую кожу, пятнышки солнечных поцелуев на щеках и крупном носу.

-- Леди Харроу, -- сказал он негромко, и гости, убедившись, что он не интересуется кем-то из них, вернулись к своим разговорам, только на два тона тише.

Она опустилась в низком реверансе перед ним, не поднимая глаз, и ответила:

-- Милорд Дойл.

-- Встаньте, леди.

Она подчинилась сразу -- неестественно плавным движением. Церковники много писали о том, как распознать ведьму. Но они могли бы не утруждаться -- леди Харроу являла собой ярчайший образец.

"К черту ожидания, -- подумал Дойл, -- на дыбе редко хранят секреты, а с переломанными пальцами ни одна ведьма не сможет колдовать. Все, что нужно, это оглушить ее и велеть теням забрать. К черту игры". Но, разумеется, не оглушил и не велел, а весьма любезно спросил, жестом предлагая пройти ближе к столу:

-- Как вам нравится столица, леди Харроу?

-- Слишком шумно и грязно, милорд, -- ответила она, -- но мне скорее нравится. Здесь чувствуется жизнь. Мне не хватало этого в поместье.

-- Жизнь порой принимает отвратительные формы, леди, -- заметил он, имея в виду магию, но по ее глазам увидел, что она поняла эти слова иначе.

-- Жизнь прекрасна в любой из форм, созданных Всевышним.

Она решила, что он говорил о себе. Дойл скрипнул зубами.

-- В вас говорит наивная вера, естественная для вашего пола.

-- Несомненно, -- согласилась ведьма, но как-то слишком уверенно и почти насмешливо. -- Женщины видят этот мир в лучшем свете, чем мужчины, милорд.

Дойл на это кивнул, признавая ее правоту, и уже собрался спросить, какие же положительные черты она видит в столичных формах жизни -- просто чтобы о чем-нибудь говорить, как она уточнила спокойно:

-- Простите, милорд, а в чем меня подозревают?

Руки оставались праздно-спокойными, взгляд колдовских зеленых глаз -- безмятежным, щеки -- бледными. Дойл заметил бы любой признак волнения, но нечего было замечать. Она спросила об этом так, словно говорила о погоде.

-- Почему вы спросили об этом, леди?

Зеленые глаза мигнули, тонкие губы дрогнули в улыбке.

-- Я всего три недели при дворе, но этого достаточно, чтобы узнать некоторые факты. И когда гроза всех заговорщиков и преступников королевства заводит со мной беседу, я не могу не спрашивать: в чем он меня подозревает? -- Дойл готов был поклясться, что она сдерживает улыбку.

-- Гроза всех преступников и заговорщиков королевства, леди, -- сказал Дойл, чуть дернув уголками губ, -- к его большому сожалению, всего лишь жалкий смертный, подверженный всем слабостям человеческим. В отличие от разящего пламенеющего меча, он не может лежать в ножнах в ожидании своего часа. И сегодня его привело на прием не дело, а чувства простого смертного -- голод и скука.

-- Меня уверяли, что желания смертного вам незнакомы, -- заметила леди Харроу.

-- Вот как? Я удивлен. Если вам рассказывали обо мне, то наверняка не забыли упомянуть полчища юных дев, погибших от моих рук.

-- А также младенцев, которых вы, прошу прощения, пожираете ночами, -- теперь она улыбнулась открыто, показав крупные белые зубы. Даже у королевы, которая по нескольку часов в день проводила перед зеркалом, не было таких белых зубов.

-- Младенцы -- это из области нечеловеческого. Тем не менее, вынужден вас разочаровать -- я всего лишь человек. Даже если...

Он не договорил, потому что двери в очередной раз распахнулись, и в зале настала полная звенящая тишина. На пороге стояли король и королева во всем великолепии. Дойл взглянул на леди Харроу еще раз, но так и не сделал знака теням. Он хотел поговорить с ней еще раз, чтобы укрепиться в своих подозрениях.

Или чтобы послушать ее медовый, созданный чарами голос.

Дойл коротко кивнул ей, пожелав приятного вечера, и направился к своему месту слева от Эйриха.

Глава 6

Коридор был длинным, узким и извивался змеей. На черно-кровавых стенах редкие факелы оставляли длинные тени и слепящие желтые пятна. Под ногами хлюпала вода -- мутная, тоже кровавая. Дойл бежал своим кривым подскоком, спотыкался, несколько раз падал, едва успевая выставить перед собой руки и сдирая кожу с ладоней, но поднимался и, не отряхивая штанов, продолжал бежать. Горло сжималось, дыхания не хватало, но он не мог остановиться.

Коридор сделал очередной резкий заворот, и, не успев затормозить, Дойл кубарем скатился по лестнице и сломанной куклой повалился на белоснежный ковер. Коридор пропал, и теперь Дойл сидел в чистой и светлой зале без окон, но с очень высокими потолками. Чутьем военного, не раз спасавшим ему жизнь, он ощущал, что рядом кто-то есть -- он не слышал чужого дыхания, но как будто ощущал взгляд. Превозмогая боль, он поднялся на ноги, потянулся было за мечом, но пальцы схватили только воздух -- он был безоружен. Кинжала при нем тоже не было.

Воздух перед ним пошел рябью, и посреди залы возникла леди Харроу -- почти такая, как на приеме, только не во вдовьем облачении, а в белоснежном платье и с распущенными волосами. Дойл приоткрыл рот, но не сумел выдавить из себя ни звука, а ведьма плавно провела тонкими руками по груди, обращая платье в капли росы, осевшие на сливочной, почти прозрачной коже. Дойл тяжело захрипел, не в силах отвести взгляда от ее тела, от налитых соком грудей с темными, коричневыми сосками, от широких бедер. Мгновение -- и она сделала к нему шаг, ничуть не стесняясь своей наготы. Дойл сглотнул ставшую вязкой слюну и невольно дернул ворот рубахи -- и в тот же момент упал на спину, сбитый воздушной волной. Протяжно, нечеловечески закричав, ведьма обратилась в черную птицу и спикировала на него, впилась острым клювом в руки, принялась рвать когтями. Голос вернулся, и Дойл закричал -- чтобы тут же проснуться.

Сердце бешено колотилось, зубы постукивали, в колене тянуло и скрипело, а в паху раскаленным железом плескалось желание. Унимая дрожь, он откинулся обратно на подушку и стер рукой пот со лба и висков.