Игра: Дочки-матери (СИ) - Никитина Валентина. Страница 10

Мне эта сказка всегда нравилась, я даже дочку Настенькой назвала.

/////////нетперехода

Матушки не было. Сегодня я завтракала, так сказать, одна. Вокруг меня на цыпочках носился хоровод дворни с умилёнными улыбками.

Блюд было слишком много для моей не избалованной изобилием памяти и слабенького детского тела. Такие большие застолья в моей прошлой жизни бывали только по большим праздникам. Но не такие вкусные.

Я наслаждалась пресноводной рыбой, даже в воображении не представляя, что это за рыба и как она называется. Ну, запечённую утку с яблоками я, вроде бы, узнала...

Спросила: «Что это?» - и обломилась. Оказался петух.

После вкуснейшей груздянки с маринованными грибами, салатов, заячьего растягая, пирожков с вареньем... Многих пирожков с большим количеством разного варенья, позвольте уточнить, я чувствовала себя колобком, который не покатится, только потому, что уши помешают - тормозить будут.

Меня с теми же сладкими улыбками продолжали уговаривать скушать что-то ещё, не тронутое на столе.

Я замерла, прислушалась к своим ощущениям... Жадность умоляла послушаться уговоров, но кожа на животе угрожала, обещая треснуть.

Я вздохнула.

- Всё было очень вкусно! Спасибо! Но давайте подождём, пока у меня живот вырастет побольше.

Меня с неохотой и недовольным бормотанием отпустили. За дверью, ведущей на кухню, женский голос причитал:

- Дитятко совсем слабенькое, тощенькое... Без ветра качается... Того и гляди - ножки подогнутся и упадёт...

Да, - мысленно подтвердила я, - запросто подогнутся и вполне возможно - упадёт... Потому, что живот перетянет! И «дитятко» на самом деле качается без ветра - сбоку на бок!

Даша всюду ходила за мной, как привязанная. Пока я спускалась по лестнице, её привычка сторожить каждый шаг больного ребёнка ещё смотрелась нормально. Но ходить следом за мной с растопыренными руками по двору - это уж слишком! В её встревоженных глазах и во всей позе, прямо читалось желание подхватить меня на руки.

- Даша, прекрати! - прикрикнула я на девушку. Та вздрогнула, и, как очнувшись, с недоумением уставилась на меня, - Не пугай меня своими растопыренными руками!

Подумай о том, что так подхватывают на руки годовалого ребёнка, или больного, какой я была прежде._ Девочку - подростка на руках носят только если она сильно поранилась или сломала ногу! И даже тогда я это дело доверю скорее мужским рукам - они сильнее.

Горничная с недоумением осмотрела свою позу встревоженной клуши и прыснула, поняв комичность ситуации.

Мы с ней рассмеялись вместе и девушка расслабилась.

- Я никак не могу привыкнуть. Когда мне доверили ухаживать за вами, барышня, ваше падение было самым страшным кошмаром, который мне снился тогда каждую ночь. Я вздрагивала, в ужасе просыпалась, и руки сами тянулись к ребёнку, чтобы спасти...

Я обняла девушку, положив голову на её плечо.

- Спасибо за воистину материнскую заботу и любовь! Дай Бог тебе самой добрых и здоровых деток, Дашенька! - она успокоилась и обняла меня в ответ.

Погуляв по двору и вдоль хозяйственных пристроек, я напросилась в конюшню, попросила научить меня верховой езде.

Никогда прежде я не садилась на лошадь и всегда завидовала наездникам. Лошадку выбрала молоденькую, золотистую. Не знаю, как эта масть называется. Кличка у лошадки была Златовласка.

Вороной конь, а тем более белая лошадь смотрелись бы с вызовом. Не принцесса, чай! Тем более - не принц, чтоб на белом коне красоваться.

Тут меня ждал крутой облом - когда вывели лошадь из конюшни, она оказалась под дамским седлом. Это мне учиться боком ездить? Досада!

На первый раз меня покатали по двору. Учили забираться и слезать, править вожжами. Вроде немного, но когда шла от конюшни, болели все мышцы, какие только есть.

Даша, было потянулась ко мне, подхватить под руку, но я в упор глянула на неё и она отступила. Пусть сразу привыкают к моей самостоятельности. А то мало того, что служанок и нянек полно, так ещё их привычка опекать меня, как больную, может стать для меня серьёзной проблемой.

Потом целый день знакомилась с домом и его обитателями.

Не раз читала в иностранных дамских романах, как девочки дворянки любили бывать на кухне, где их подкармливала любимыми лакомствами какая-нибудь добрая пожилая служанка или повариха.

Это писательницы с современной точки зрения умилялись, какие их героини были добрые, не избалованные и, вроде как даже демократичные. Ну, конечно: госпожа сама спустилась с олимпа пуховой постельки, а не позвонила в колокольчик, чтобы служанки сломя голову приволокли с кухни всё, что ей только в голову взбредёт! В общем, это были во всех отношениях положительные, до приторности, героини.

Но мне побывать в роли милой «демократичной» девочки тут не удалось - на кухне мне откровенно не понравилось. Да и служанки страшно всполошились, с ужасом замахали руками, и прогнали меня оттуда.

Дышать там было опасно для жизни. Раскалённые печи сжигали весь кислород, и кружилась голова. Женщины и дети-поварята были в легких, насквозь мокрых рубахах.

Ошалевшая, я осталась стоять перед захлопнутой дверью опасного для бедной господской девочки помещения, обозвала мысленно его «адской кухней» и поставила себе на заметку - улучшить всё, что возможно.

Прачечная тоже взывала к моему чувству сострадания, усиливая желание облегчить женский труд.

Больше всего мне понравилось в столярной мастерской, где приятно пахло смолой, стружкой, и вообще всеми оттенками запахов свежего дерева. Я долго ходила по мастерской, трогала заготовки резных ножек для стульев, узорчатые дверцы, похоже для шкафа... Удивилась, что здесь подростки-подмастерья бьют баклуши* для ложек и сами деревянные ложки и миски вырезают. Как-то привыкла представлять, что деревянную посуду изготавливают и расписывают узорами, где-нибудь в Хохломе.

Надолго застряла у рукодельниц: портних, ткачих, вязальщиц и вышивальщиц...

Несколько пожилых женщин жужжали веретёнами - пряли из шерсти тонкие нити. Бабушка в детстве учила меня прясть, но тоньше, чем для вязания шерстяных носков, нити у меня просто не получались - рвались.

Прялки тут были, не такие простые, как у моей деревенской бабушки - резные, с широкой удобной нижней частью, не помню, как называется, ну, на которой сидят. Веретена тоже изящные, с резными верхушками.

Особенно интересными оказались деревянные ткацкие станки. Женщины ловко меняли пальцами нити, вплетая цветные узоры в простое полотно.

Я, как обычный ребёнок приставала ко всем с вопросами. Выясняла названия вещей, деталей станков и инструментов. Меня встречали приветливо, отрывались от работы и терпеливо показывали, рассказывали обо всём.

Сажали меня за прялку и показывали, что нужно делать, чтобы нить была тоньше. Ставили у ткацкого станка и ласково поправляли, не раздражаясь от того, что я спутала им все нити и испортила узор.

Мне не позволили испытывать только огромные тяжеленные утюги. В детстве я видела почти такой у бабушки в деревне. Он был намного меньше этих, но также напоминал глубокую сковородку с крышкой. Крышка с ручкой поднималась, и внутрь его для разогрева насыпались угли.

Меня ласково отстранили от них, говоря что-то вроде: Это трогать нельзя, а то будет «ай» и «бо-бо»!

Было забавно наблюдать, как они старались «незаметно» отвлечь меня от такого опасного места, как гладильня:

- А вот погляди, Аннушка, какие тут у нас есть бусики красивые, ленточки разноцветные... - ласково уговаривали они и, разворачивая за плечи, крутили у меня перед глазами «бусиками» и ленточками как перед младенцем погремушками.

Да, поняла я, настырный, любопытный ребёнок - это всеобщая проблема.

Попросила у Василисы бумагу, карандаши, кисти и краски. Та всполошилась:

- А нету, солнышко! Сичас пошлю в лавку!

Пока посылали кого-то за писчими принадлежностями и красками, я мучила портних. Разглядывала вещи, что они шьют, расспрашивала. Мне охотно показывали.