Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий. Страница 56

Вернувшись домой, он вколол себе имевшийся в домашней аптечке апоморфин, считая что это вряд ли погубит его, но, скорее всего, сделает недееспособным, заставив мучиться в тот момент, когда управление телом перейдёт Другому. По предварительным расчетам времени оставалось немного. Возможно, рядовой наркоман, не понимающий принципиальной разницы между морфием и апоморфином, пошёл бы на такой шаг по ошибке, из-за одной лишь созвучности названий, но скульптор сознательно принял такую дозу рвотного средства, вводимого для очистки желудка при сильных отравлениях, что встретил следующее утро в больнице.

Естественно, Другой был в бешенстве, но ему нечем было мстить, а скульптору нечего было терять. Угрожать смертью тому, кто был морально готов покончить с собой, не имело никакого смысла. Мучения или смерть близких людей и знакомых скульптора — не могли что-либо изменить: попытка шантажа могла бы закончиться самоубийством или чем-нибудь неприятным.

Всё постепенно становилось на круги своя. Интеллигентному скульптору пришлось заняться развитием физических и, прежде всего, морально-волевых качеств, отвечая силой на силу. Не только в буквальном, но и в идеологическом значении.

В конечном итоге, известные городские бандиты начали незаметно исчезать, а тем, кто любил поливать скульптора грязью за глаза, нехотя пришлось замолчать — если и не из уважения, то, во всяком случае, из опасения, что, по меньшей мере, часть того, что раньше было грубой ложью, стало правдой. Скульптор научился сносно стрелять, не боялся дать в морду, подумать, сказать или сделать то, что нужно, тогда, когда нужно, и так, как нужно: естественно, в соответствии с тем, как это теперь виделось нужным и правильным ему. Другой тоже не отставал — расплатившись по долгам (во всех смыслах), он постепенно начал увлекаться окружающим миром в иных проявлениях: заинтересовался искусством и политикой, собрал свою небольшую, но собственную библиотеку на честно заработанные средства и даже начал создавать скульптуры, отличающиеся по манере и стилю от тех, которые изготавливал его сосед. Во всяком случае, они отличались в лучшую сторону от того, что было сделано им в первый раз.

Жизнь, пусть и сменив свой курс на сто восемьдесят градусов, начала входить пусть и в новую, но уже устоявшуюся колею. Пока, проснувшись в один прекрасный день, Другой не обнаружил на столике перед кроватью Священное Писание и чётки, рядом с которыми лежал раскрытый дневник с приветствием от Нового, набожного соседа.

Гдетотамск

Жители города Гдетотамска собирались на крышах, предвкушая появление аистов, которые уже должны были слететься с минуты на минуту, принося с собой младенцев, а с ними — счастье и радость в каждый дом. Естественно, что каждый хотел для себя самого красивого и здорового, но тут уже, конечно, как получится: в прошлом сезоне, когда все ходили искать малышей на капустных грядках, выбор был заметно больше, как, впрочем, и количество конфликтов на тему «отдай, я первый нашёл». А тут — что принесут, то принесут.

В целом, в Гдетотамске кипела жизнь, и люди были счастливыми даже не из-за чего-то, а просто вопреки всему.

Вся власть была сосредоточена в грязных когтистых лапах свирепого косматого Зверя, который питался деньгами и запивал их народной кровью. У Зверя имелось огромное количество голов, носивших кто парики, кто пикельхельмы, кто короны, кто митры, и представлявшихся кто сторонниками республики, кто сторонниками монархии, а кто — так и вовсе анархистами.

Время от времени Зверь проводил выборы, и каждая из его голов обещала народу, что именно при её правлении жизнь будет лучше и веселее: стоит лишь ей прийти к власти — как она первым делом велит отрубить другие головы и издаст указ, согласно которому чиновники обязаны будут стать честными, дураки — умными, ложь — правдой, солёное — сладким, чёрное — белым, жители — счастливыми, шлюхи — девственницами, а людоеды — вегетарианцами. И каждый раз находились те, кто верил, что им действительно предоставили свободный выбор, позволив самим решать, что пить — водку или пиво. На каждой бутылке, выпускавшейся под торговой маркой «Патриот», имелись акцизная марка и уведомление, что определённый процент суммы с продажи каждой бутылки обязательно пойдёт на спасение страны, что лишь поощряло квасных патриотов спасать Родину, не щадя печени и глотки. О том, что, будучи патриотом, можно просто пить воду, многим из них даже и не приходило в голову. Что и немудрено, ведь каждый из них имел лишь по одной голове, из-за чего одни не желали ими думать, а другие — рисковать.

Разумеется, многим людям было свойственно верить красивым словам, надеяться на лучшее, принимая мираж за оазис. В конце концов, соперничая между собой, головы Зверя иногда действительно поедали друг друга, и банальное уничтожение конкурентов подносилось выжившими как борьба с преступностью, коррупцией и несправедливостью. Но и тогда на месте каждой съеденной головы вырастало несколько новых.

Впрочем, не только Зверь обладал множеством голов, ведь у него имелся ручной любимец — цербер, обладавший, в точном соответствии с принципом разделения властей, тремя головами.

Однако встречались и те, кто полагал, что даже и сам факт наличия каких бы то ни было властей является результатом несовершенства человеческой природы, испорченной в результате грехопадения; ведь живи все по Заповедям, умея их правильно истолковать и соблюсти, — и не потребовалось бы ни начальников, ни сторожей, ни воинств, что означало бы конец власти Зверя. И Зверь это знал, всячески отвлекая внимание чем только можно и как только можно, называя зрячих и разумных — слепыми безумцами, и навязывал свою волю так, чтобы люди принимали чужое решение за собственный выбор.

Объективный смысл жизни отрицался, а сам факт её наличия виделся случайным; ложь и правда подменялись «точками зрения»; всё сводилось к физиологии; мораль виделась субъективной; царил культ материального; внешний достаток понимался как некое безусловное благо; и, отказавшись от Заповедей Создателя, люди начинали жить по заповедям Зверя, первая из которых гласила — «Всё относительно», а вторая — «Вам известно лишь то, что неизвестно ничего». И хотя, безусловно, за ними уже следовали многие другие; подобно карточному домику, каждые новые постулаты выстраивались поверх предыдущих. И когда на основании относительности некоторых вещей человек начинал истово верить в относительность всего и вся, а на основании незнания многого — в незнание всего и вся, это создавало благодатную почву для того, чтобы человек поверил в теоретическую допустимость любых мер, оправдывая их исторической закономерностью или культурными особенностями, либо пришёл к идее моральной вседозволенности.

Противопоставляя вещи, которые, на самом деле, не исключают друг друга, а то и пытаясь заявить, что вещи, имеющие предметом своей деятельности разные цели и задачи, способны друг друга заменить, люди не всегда осознавали, что противоречие существует не в самих вещах, но лишь в убеждениях невежд и мракобесов, вставших по разные стороны баррикад от имени этих вещей.

Люди верили, что в результате слепого случая сначала зародилась материя, из материи случайно зародилась жизнь, в жизни случайно зародился разум, а в разуме случайно зародилась порядочность; но они не задумывались о том, откуда взялись сами законы, в соответствии с которыми что-то в принципе должно было возникать, зарождаться, существовать и развиваться; как и не думали о том, что изучение кварков и чёрных дыр не способно дать ответы на вопросы: «в чём смысл жизни?», «что есть добро?» и «что есть зло?». Полагая ошибочную трактовку Откровений за ложность самих Откровений, неправедность отдельно взятых людей за ложность Учения, от имени которого они говорили, люди не понимали разницу между религией и моралью, не понимали, что не имеет значения: создавался мир в буквальном смысле за несколько дней, либо эти «дни» были некими этапами, растянутыми на целые эпохи; создан ли первый человек буквально за один миг либо был сформирован за долгие века в вечности, подобной мигу, как и миг — вечности; не понимали, что не обязаны знать наверняка всё, но должны понимать необходимое; не понимали, что Первопричиной является Творец и Законотворец, а какими именно путями был реализован Его Замысел — было уже другим вопросом.