Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий. Страница 57

Впрочем, услышав притчу, многие, скорее всего, отмахнулись бы от неё, углядев в ней массу изъянов, ведь, в конце концов, она была оторвана от известной им жизни и бесконечно далека от знакомой им реальности, в которой у мира не было Творца, никакой Зверь не пил народную кровь, все чиновники были честными, патриоты не квасили и, само собой, детей не находили в капусте, и их не приносили аисты.

Сновидец

Безусловно, очень многие люди любили вздремнуть. Сумасшедшие ритмы жизни оставляли им немного времени на отдых, да и тот мог быть прерван незапланированными проблемами. Сон становился чем-то желанным и зачастую недостижимым. Но мало кто создавал из него культ в полном смысле слова. Этот человек был одним из таких чудаков.

Вынужденный нехотя ходить на работу, где ни с кем не сближался и общался лишь на деловые темы в случае крайней необходимости, он зарабатывал на пропитание, чтобы затем нехотя питаться и оправлять естественные потребности, поскольку без этого жизнь любого обычного человека была немыслима. Совершенно бесконфликтный в общении и на редкость неприхотливый в быту, он не жил, а существовал в это время, и наблюдать за ним было совершенно неинтересно. Но всё менялось, стоило лишь ему уснуть, что бывало сразу после возвращения с работы и продолжалось с короткими перерывами до момента, когда он снова был вынужден направляться туда.

Живущий во сне, он мнил себя в нём царём и Богом, Владыкой Вселенной, Высшим Разумом. Полностью осознавая свои сны и контролируя в них всё и вся, он обитал в них, спасаясь от серой унылой реальности, в которой был слаб, неумел и беззащитен.

Цветные сны, более яркие и реальные, чем сама реальность, подчинялись его воле, подобно податливой глине в умелых руках скульптора. Он мог пожелать Тадж-Махал — и получал Тадж-Махал, мог пожелать Собор Святого Петра — и получал Собор Святого Петра. Ласки самых чудесных красавиц, вкуснейшие вина, которые не пьянили, и яства, которые не заканчивались. Почести и пресмыкание несметного множества рабов. Страх и трепет вражеских воинств. Всё, что было угодно его ненасытной натуре.

В своих снах он мог отомстить любому обидчику, на которого в жизни боялся бы и посмотреть; добиться благосклонной покорности женщины, которая не удостоила бы его и взглядом, если бы он, конечно, решился подойти к ней и заговорить; только здесь он, освобождённый от всяких догм религии и норм морали, мог быть самим собой, делая всё, что в иное время назвал бы противозаконным, кощунственным, непристойным и аморальным.

Он проходил сквозь людей и стены, поворачивал ход времени вспять, возвращаясь к тем местам и моментам, которые были для него особенно приятны, превращал волевым усилием любой предмет в другой, придавал ходу событий желаемый образ и упивался своим ощущением превосходства над всем и вся. Кичливость, зазнайство, хвастовство и самообольщение стали неотъемлемой частью натуры сновидца, полагавшего, что один лишь он является сверхчеловеком, достойным всех благ земных и небесных. И, вместе с тем, он не видел в этом какого-либо вреда — в конце концов, кому какое дело, о чём он грезит во снах, до тех пор, пока не лезет со своими мечтами к окружающим.

Так проходили дни, месяцы, годы, но живущий во сне человек не считал время и не обращал внимания на события, происходившие вне его личной вселенной. Где-то там, снаружи, могли происходить войны и проливаться кровь; могли проноситься ураганы, срывая с домов крыши и забрасывая скот на деревья; могли выходить из берегов моря и реки, заставляя всё плавать или тонуть; могла сотрясаться земля, складывая дома, подобно карточным домикам. А ему не было дела до чужой радости или горя: все прочие были для него не более чем пыль, преходящий прах, развеянный по вселенной. И лишь он, с его мечтами и радостью, был Пупом Земли и Центром Вселенной.

Просыпаясь, он записывал свои сны в лежащую у кровати тетрадь, а засыпая, — давал заказ на то, что собирается увидеть в этот раз.

Однажды ему приснился тревожный гнетущий сон, начинавшийся, как и прочие, весьма и весьма спокойно, если не сказать — чудесно. Цветущие сады, полные дивных и красочных ароматов, белокурые нимфы, резвящиеся в прозрачных озёрах и водопадах, более не привлекали его внимания, и, устремившись за грань всего, он бросал вызов всему и вся, решив воспарить надо всем и, подчеркнув свою уникальную значимость, поставить следом несколько восклицательных знаков.

Сначала он воспарил над садом, водопадом и озёрами, и, хотя нимфы, игриво укорявшие его в том, что он оставляет их, зазывали его обратно, — сновидец их не слушал. Он нёсся дальше, оставив позади планету, звёзды и галактики. Обеспокоенные созвездия пытались вразумить ретивого сновидца, тревожными голосами побуждая его вернуться, но он принимал их слова за зависть и пропускал мимо ушей. Дальше, за пределами мрака, за пределами времени и пространства, за пределами жизней и судеб, за пределами всех границ и пределов он ожидал ощутить апогей своего величия, в окружении благодатного света и хора горних ангелов, но вместо этого увидел лишь гадкое, торжественно-мрачное место, где на сухом гниющем дереве висели усохшие человеческие тела, под которыми сидела песиголовая тварь. Небрежным движением грязной лапы чудовище схватило его, как нашкодившего котёнка, прервав безудержный полёт, и хриплым язвительным голосом произнесло:

— Ты думал, что всё, находящееся за пределами чувственного, непременно относится к духовному? Ты глуп. Ты думал, что представляешь собой Нечто? Ты — ничто. Ты думал, что познал великие тайны, обретя великое могущество, которое наделило тебя превосходством и вознесло над безликими серыми массами? Но ты не владел никакими неведомыми силами — это тёмные силы владели тобой. В этом не было ни величия, ни духовности, а ты — всего лишь глупая жалкая мышь, позарившаяся на запах подложенного нами сыра. Ты думал, что облачил себя в горностаевую мантию и золотую корону, но это были лишь ржавые кандалы и грязные лохмотья. Таким, как ты, неведомо, что истинное величие заключено в смирении и простоте, а силён не тот, кто может многое позволить, но тот, кто может от многого отказаться. Но ты горд, и в тебе нет покаяния: я вижу в тебе лишь страх и желание избежать последствий своих поступков, а не желание измениться. Что ж, ты делал всё, что желал, и так, как желал; твой выбор сделан, и не тебе запрещать мне поступать сообразно моим желаниям и прихотям…

Возмущённый, как никогда прежде, сновидец пожелал обратить время вспять, превратить осмелевшую тварь в червяка, разорвать её в клочья или, в крайнем случае, проснуться. Но тварь неспешно откусила ему голову и, выдавив из обезглавленного тела все соки, метнуло его в Бездну, будто сморщенную виноградную гроздь…

Долг палача

Пожалуй, ни одна из существующих человеческих профессий не клеймила себя таким ореолом страха, позора и презрения, как профессия палача. Осуждая убеждения и поступки тех или иных ненавистных им людей, многие находили мучительную смерть единственно возможным и справедливым воздаянием, но вместе с тем немногие из них отважились бы осуществлять ежедневные казни, с перерывами на отдых и приём пищи. И даже, более того, зачастую сами люди, одобрявшие казни и осуждавшие людей на смерть, искренне презирали тех, кто приводил их приговоры в исполнение.

Палач видел в этом некое лицемерие. Но ему было не привыкать. В то время, как всякая иная придворная должность считалась престижной, принося обладателю почёт, должность придворного палача почиталась не выше, чем должность всякого палача.

Плату за оказанные им услуги швыряли, будто кость собаке. Точно так же он получил в своё время и документы, подтверждавшие его должность и право на рабочую практику. Далеко не всякий человек подходил для подобной работы. И хотя не всякий палач был хладнокровным циником, подобно большинству людей, чья работа была так или иначе связана с человеческой смертью, будь то гробовщики или врачи, имевшие дела с мёртвыми телами, большинство палачей были именно такими.