Каюсь. Том Второй (СИ) - Раевская Полина. Страница 80

на секунду не сомневалась, поэтому говорить Гладышеву о малыше, как не собиралась, так и не собираюсь, тем более, теперь, когда у Олега, похоже, все наладилось. Пусть живет своей жизнью, а мне ни к чему все эти проблемы, которые непременно обрушатся на мою голову, как только он узнает, что через месяц у него родится еще один ребенок. Рисковать тем немногим, что у меня осталось, я не могу. Не для того я приехала, чтобы усложнить и без того сложную жизнь. Мне просто хотелось ненадолго вырваться из моего мира одиночества, раскаянья и боли, попрощаться с тем, что было без спешки и закрыть дверь в прошлое, запереть свои чувства и начать писать новую историю. знаю, очередная сентиментальная глупость, но если эта встреча - наказание за нее, дабы я не расслаблялась, то лучше мне умереть прямо на этом месте, ибо у меня нет сил, чтобы выдержать такое испытание. Я не смогу, просто не смогу… Дрожа, как припадочная, я едва дышала, когда передо мной положили счет. И зачем только я его попросила? Сидела бы, пока они не ушли. Пусть это невыносимо и мучительно больно, зато безопасно. Дрожащими руками притянула к себе счет и покосилась на Гладышева, он что-то сосредоточенно рассматривал в меню, делая заказ. Мне показалось это отличной возможностью, чтобы улизнуть, поэтому спешно сунув деньги в кожаную книжку, подскочила, как ужаленная и пошла к выходу, молясь, чтобы Гладышев не заметил живот. У меня нервы были на пределе, пока мне выдавали мою куртку, я поминутно оглядывалась, боясь, что Олег посмотрит в мою сторону, но он спокойно разговаривал со своей спутницей, словно ничего не произошло, словно я никогда ничего не значила в его жизни. Впрочем, чего я жду от человека, который умение держать свои чувства на привязи возвел в искусство? Никому и ни за что он не покажет, что у него на самом деле внутри. Умирать будет, но ни один мускул не дрогнет на лице. Этот мужчина давно научился вырабатывать в себе спокойствие, поняв, что нет другого оружия, чтобы защитить свою душу. И долгое время эта броня оберегала его. Разочарование в людях не тревожило, не выводило из себя, потому что он ни от кого ничего не требовал, не ждал. Ему было хорошо самому по себе, пока однажды не появилась неадекватная самодурка, понявшая, что даже такой на вид недоступный, сильный мужчина уязвим. И что завоевать его можно только любовью, ибо контролировать он умеет любые эмоции, кроме любви. Наверное, в наглости и самоуверенности все же есть свои плюсы, поскольку именно эти качества помогли мне влюбить в себя Олега, будь я поскромнее да поумнее, ничего 6ы не получилось. И в этом, пожалуй, заключена главная ирония: в нас разочаровываются чаще всего из-за тех же качеств, что и влюбились однажды. Разочарование же контролирует то единственное, что контролю не поддавалось. Поэтому, Гладышеву, возможно, сейчас также, как и мне, безумно больно, и пока я стою здесь в холле и сверлю его спину прощальным взглядом, полным горечи и муки, он за безмятежной улыбкой и спокойной беседой заживо сгорает в своих чувствах. Но этого мне уже никогда не узнать, да я и не хочу. Взглянув на него в последний раз, делаю решительный шаг к выходу и ухожу, не оборачиваясь, глотая подступившие слезы. Вот только все оказалось не так просто, как я думала. Стоило выйти на улицу, как ко мне подошел высокий мужчина в черном пальто, будто только и ждавший моего появления. -Яна Владимировна? - уточнил он, отчего у меня все внутри заледенело в ужасе. Расценив мое молчание по-своему, мужчина жестом указал мне на припаркованный недалеко, до боли знакомый, Майбах и вежливо, но настойчиво попросил. - Пройдемте со мной. Я сразу все поняла и от волнения мне стало дурно, в глазах потемнело, и я начала медленно проваливаться в темноту, понимая, что наши с Гладышевым пути здесь не расходятся. О, нет, здесь они сплетаются навсегда!

Глава 27

-Оле-е-ег,прием,- шутливо помахала рукой племянница перед моими глазами. -Прости, Олька, задумался, - натянуто улыбнувшись, вышел я из оцепенения, в которое меня повергла встреча с Чайкой. Увидеть женщину, что разрушила весь твой мир, когда уже думал, что никогда больше ваши пути не пересекутся - это как обнаружить несущийся на тебя поезд. Вся жизнь в одно мгновение пролетает перед глазами, кровь в венах стынет, а барьеры, что были выстроены нечеловеческими усилиями, сносит одним присутствием этой суки. Не знаю, как мне хватило сил сохранить невозмутимость. Когда перед глазами промелькнул знакомый силуэт, внутри все сжалось, скрутило в болезненном спазме. Я, конечно, к подобным флэшбэкам за полгода уже привык, поэтому постарался подавить ненужные эмоции, пока не понял, что это действительно она. В ту секунду меня будто парализовало. Время остановилось и казалось, ничего в мире не осталось, кроме нее. Впрочем, это было не ново. Все эти полгода были отравлены ей. Я пытался собрать себя заново: пытался залатать дыры в потрепанной душе, войти в привычную колею и придерживаться заведенного порядка, не забыть или что-то вычеркнуть, понимая, что это невозможно, а просто продолжать жить. И жизнь вроде 6ы была, но абсолютно, совершенно лишенная смысла. Что-то во мне умерло вместе с этими отношениями, перестало быть прежним. Но умерло не в один момент, это был долгий и мучительный процесс. Начался он со злости, выжигающей мой разум и все чувства, но к сожалению, этот огонь быстро погас, а на смену ему пришла нестерпимая боль, от которой я едва не свихнулся. Она, словно дикий зверь, разрывала меня на части. Я не мог ни спать, ни есть, ни чем-либо заниматься, стены дома давили на меня, все раздражало. В голове крутилась сотня мыслей и вопросов. Почему? Что сделал не так? Где ошибся? Как не заметил? Но сколько 6ы не анализировал, сколько 6ы не признавал, что и сам виноват во многом, а легче не становилось, ведь я искренни любил ее и пытался сделать счастливой. И самое страшное, что до сих пор люблю, несмотря ни на что. В этом и заключалась боль: не в унижении, ни в предательстве, ни в обиде, а в любви к ней. Именно поэтому я не смог остаться в стороне, когда узнал, что она в СИЗО, хоть самолюбие и разум вопили во всю глотку, чтобы не вмешивался в закономерный ход событийно чувства оказались сильнее меня. Мне не понаслышке известны тюремные порядки, поэтому я знал, что Чайка с ее дуростью там не выживет, хотя она более чем заслужила. Но сколько ночей не спорил сам с собой, приводя тысячу доводов, один перевешивал все - люблю ее, суку, больше жизни, а потому наперекор всему, как законченный придурок снова помчался вытаскивать из дерьма. И если честно, не жалею. Пусть она не заслужила ни сострадания, ни снисхождения, ни даже жалости, и возможно, ей 6ы только на пользу пошел столь жестокий урок, но не мог я иначе, не мог бросить ее на растерзание всяким ублюдочным мразям, ибо для меня, несмотря на все ее грехи, она навсегда останется маленькой девочкой, которую я должен оберегать и защищать. Чем-то настолько особенным, что будет гореть в моей груди всю оставшуюся жизнь, возвращаясь в мысли осенними рецидивами, вызывая свирепый, отчаянный голод души, с корнем оторванной от той, что дороже и любимей всего. И я знаю точно, что голод по ней не утихнет никогда, и никто не спасет меня из этого блокадного Ленинграда, оккупированного нестерпимой болью и проклятыми воспоминаниями. Чайка, будь она проклята, поселилась в моей душе и голове навечно. И как с первого дня начала наводить там свои порядки, так и продолжает. Наглая, порывистая, отчаянная, постоянно играющая со мной в разные игры, в которых сама же себе и проиграла, оставив мне в награду годовой запас депрессии и дикое одиночество. И вот сижу я, словно на опустевшей остановке, помеченный ею на всю оставшуюся жизнь и, как бездомный пёс заглядываю в глаза пытающихся приручить меня не тех женщин, понимая, что сколько не корми-всё не то. Ни одна не заменит, ни одна не поможет забыть. Впрочем, я даже и не пытался кого-то к себе подпустить ближе пожатия руки. Во-первых, не было ни сил, ни желания, во-вторых, плавали -знаем, а в третьих, просто противно и бессмысленно. Так что все это время я исключительно один, сократив до минимума всякое общение даже с семьей и друзьями, ни говоря уж о ком-то еще. Мне так проще, надоели обеспокоенные взгляды, шепотки за спиной да вообще все надоело. Как говорил Екклезиаст: « всё суета сует и томление духа. Единственное, чего мне все еще хотелось, так это наладить отношения с дочерью, но сколько я не бился, сколько не пытался, Олеся ни в какую не шла на контакт, что добавляло горечи в переполненную чашу. Впрочем, обиду своего ребенка я понимал также, как и то, что по-прежнему уже никогда не будет, полностью признавая вину и злясь как на себя, так и на Чайку. Поэтому, когда шок немного прошел, закономерно взбесился от ее появления. Как она вообще посмела показаться мне на глаза? Что за дебильная дерзость?! Как хватает смелости на что-то надеяться?! А то, что она надеется - очевидно. Не просто же так сюда заявилась да еще и, о чудо, одновременно со мной( надо узнать, что за гаденыш ее информирует). Я закипал, подобно котлу на огне, физически ощущая ее присутствие, кожей чувствуя эти ее взгляды, брошенные украдкой, вызывающие у меня презрение и еще больший гнев. В какой-то момент я не выдержал и повернулся, чтобы посмотреть в ее бессовестные, бл*дские глазищи.Посмотрел,и скрутило всего. Она сидела скрючившись, словно от невыносимой боли. До невозможности жалкая, раздавленная, будто пронесла на своих плечах всю тяжесть этого мира. Впрочем, так оно и было. Для двадцатилетней девочки она повидала слишком много всего, чего видеть не следует. Но кто ей виноват?