Княгинины ловы (СИ) - Луковская Татьяна. Страница 14

- Не связывался бы ты с ними со всеми, княже, - неожиданно вдруг робко произнес Первак, - вез бы княгиню Елену сюда, а мы бы ее и сами здесь откормили: у нас еда сытная. Отдохнула бы, похорошела, детишек тебе нарожала. А если уж и впрямь так больна, что помрёт, так честным вдовцом и женился бы на ком хочешь, без греха.

Димитрий просто вскипел от негодования:

- Не думал я от тебя это услышать! Даже Вышата мне слова поперек не сказал. Мать тебя попросила со мной разговоры такие вести?

- Сам я так думаю, ежели обидел - прости, но должен был это тебе сказать, - мягко ответил боярин.

- Вот и я сам решать буду, кто мне подружья! - Димитрий сделал ударение на слово сам, чтобы Первак почувствовал, что лезет не в свое дело. Опять ударили по больному, и кто - лучший друг!

В гриднице установилось молчание. Но Димитрий не мог долго злиться, уже более миролюбивым тоном он заметил:

- И так я тут в затруднение попал. Матери обещал, что за Еленой сам поеду, а Улите в том не решился признаться, разволновалась она больно. Вот и сказал, что бояр за Еленой отправлю. Выходит, как ни крути, а одной из них я солгал. Грешник кругом, а тут ты еще на совесть давишь. Быть - то как?

- Как мать велит, ей первой обещал, - не удержался с советом Первак.

- Да и с Еленой объясняться уж больно не охота, - не обращая внимания на замечание Первака, как бы сам с собой продолжал рассуждать Димитрий. - Бабьи слезы утирать кому ж по сердцу? Разрыдается или в обморок упадет. Как представлю тот разговор, аж дрожь по коже. Не могу себя пересилить.

Тут Пахомий вдруг весело присвистнул, подмигнул друзьям и, оглянувшись (никто не слышит), тихо зашептал:

- Сделаем так, что все довольны будут.

Князь и Первак подняли на него удивленные глаза.

- Мы вместо тебя, княже, Первака за твоей подружьей отправим. Матери обещание дано, что Димитрий за княгиней поедет, так Первак тоже Димитрий. Улите обещал, что бояр за Еленой отправишь, так Первак - боярин. Комоня своего ему отдашь и увальня этого Жидятку, пусть до Успения прокатиться, жиры свои растрясет.

- Не доброе это, - отрезал князь, сдвинув брови, - матери врать не стану.

- Так и не придется.

Пахомий, схватив князя и Первака за вихры, близко притянул к себе и быстро начал им нашептывать что-то в уши.

Димитрий заметно повеселел, а Первак, наоборот, растерялся.

- Соглашайся, - убеждал Первака Пахомий, - без твоего согласия то творить не будем.

Первак замялся:

- Вышату-то с вами княгиня отправляет, а он все равно упрется, и не даст вам задуманное створить.

- Так он тебе стрый [3], уговори. Что же он братанича своего не послушает?

- Твоя затея, сам и уговаривай.

- Я с ним потолкую, - вмешался князь. Идея Первака ему явно пришлась по душе, - вот только с воями как быть, их ведь тоже всех предупредить надо. И боярыне Добронеге мать приказала с нами за Еленой ехать, с ней-то как?

- К Пересветовне я жену свою подошлю, она уговорит, а воев много брать не станем, по своей земле идем, чего бояться. А уж пятнадцать ратных из малой дружины предупредить да пять холопов, что телегами править станут, так это проще простого.

- Двадцать пять ратных и не меньше, и то я бы пятьдесят взял, места-то больно безлюдные, а княгиню повезем да добра сколько. Как ни странно, Вышата с затеей сразу согласился, но упирался только с количеством воев.

- Да чего бояться, - беспечно махнул рукой Пахомий, - не в степь же едем? Опасен там только Мстислав, до земли его рукой подать, так что же он на родную дщерь нападет?

- Двадцать пять, или не согласен, - отрезал Вышата, давая понять, что спорить с ним бесполезно.

- Ладно, - махнул рукой князь, - будет тебе двадцать пять.

Димитрий вздохнул с облегчением, все вроде сладилось.

1. Плинфа - тонкий, обожженный кирпич.

2. Аркосолий - арка над погребением, ниша для гробницы.

3. Стрый - дядя по отцу.

VII. Желанная.

Девичий Успенский монастырь заметно преобразился за время пребывания в нем молодой княгини. Вокруг обители была возведена новая крепостная стена из прочных дубовых бревен. Посреди двора срублена пятикупольная Успенская церковь, на украшение которой регулярно делали вклады и чернореченские, и залесские князья. Вокруг монастыря быстро разрастался посад. Торговый и ремесленный люд спешил сюда под защиту ратников, приставленных охранять княгиню. Для воев рядом с обителью срубили небольшой детинец [1]. Торговлю вели с залесскими по Утице, омывающей монастырскую городню с севера, оттуда же шел основной поток паломников, чтобы поклониться животворящей иконе Успения Пресвятой Богородицы, находящейся в алтаре главного монастырского собора. Обитель больше была связана с северными соседями, нежели с весями [2] Чернореченскими, отделенными от нее лесами и болотами.

Глядя на исполинские деревья, с трех сторон обступившие вежу и монастырь, Вышата с уважением заметил:

- Вот это богатыри! Сколько живу, а таких высоких деревьев не видал. Вот уж край лесов. И княгиня у нас лесная.

- Была княгиня лесная, а станет опять княжной Залесской, - зло пошутил Пахомий.

Вышата бросил на него презрительный взгляд.

Отряд разместился в детинце. На переговоры с игуменьей и княгиней отправились Добронега и Вышата. Боярыня Добронега Пересветовна - высокая, раздобревшая от сытой спокойной жизни пятидесятилетняя баба. Уже лет десять она прибывала вдовицей, и теперь присматривала себе обитель для пострига, поэтому ей хотелось увидеть монастырскую жизнь Успения поближе. С собой в дорогу боярыня взяла лишь старую холопку Акульку. Вместе они стойко перенесли, несмотря на грузный вес обеих, все тяготы дальней дороги. И в монастырь Акулька увязалась с Добронегой, не желая оставаться с шумными воями в детинце.

Вышата же хотел сам посмотреть на княгиню. Со своими молодыми спутниками он договорился никаких дурных вестей Елене дорогой не сказывать. Пусть в Чернореч-граде сами с ней объясняются. Отсутствие князя воевода решил списать на болезнь, от которой тот якобы еще не оправился. На том и порешили.

В детинец Вышата явился один, уже под вечер. Пересветовна с Акулькой остались ночевать в монастыре. Настроение у воеводы было приподнятое, он что-то тихо напевал себе под нос.

- Ну, что княгиня? - в один голос окликнули его с порога оба молодца.

- Княгиня как княгиня, а вот сбитень монастырский что надо. Ох, хорош!

- Тебя что туда за сбитнем посылали, сказывай, какова княгиня? - в нетерпении подлетел к нему Пахомий.

- Тиха, скромна, очи книзу опустила и молча сидела. Всполошилась только, когда про болезнь супружника сказали, побелела прямо вся. Да я ее успокоил, мол, князь уже на поправку идет, все благополучно. Ну, тут она сразу кинулась в дорогу собираться, завтра после заутренней назад поедем. Сказали, успеют все погрузить. Видать, давно уж ждут, лета три как, не меньше, - и Вышата скрипуче рассмеялся, оглаживая бороду.

Наутро вся дружина поспешила на службу в Успенский храм. К их приходу в церковь уже набилось много народу: мужи, жены, отроки, девки, детишки малые - всем хотелось посмотреть на чернореченских воев. Игуменья Марфа лично проводила дружинников поближе к алтарю. «За княгинюшкой нашей приехали, - слышался шепот в толпе. - Неужто с ними и все наши ратники уйдут?» «Уйдут, кого им здесь теперь охранять?» - отвечали вполголоса. «Нет, говорят, княгиня Елена игуменье обещала, будет просить князя ратных оставить, монастырь и посад охранять», - отозвался первый голос. «Дал бы Бог, дал бы Бог...» - с надеждой и сомнением сказал кто-то из баб.

Вышата держался горделиво, сурово сдвинув брови, не спеша, чинно крестился. Всем своим видом воевода показывал местным смердам, что он - власть, княжий боярин, а власть надо уважать и бояться. Совсем по-другому вели себя молодые бояре. Пахомий все время крутил головой, рассматривая девок и молодых баб. Оправдывал он себя тем, что всего лишь хочет увидеть, наконец, княгиню Елену, поэтому и пялится на местных красавиц.