Гроза над Италией (СИ) - Поляков Влад. Страница 13

— Большинство твоих братьев живо, пусть и побито, и связано. Расскажи о связях Савонаролы во Франции, поведай про то, кого он приказал поддерживать из флорентийской знати… Тогда отпущу тебя, их, про обвинение в ереси и говорить нечего. Папа Римский, отец наш и наместник Господа на земле, милостив, он дарует своё прощение.

— Он не наш, а только твой отец, ублюдок! — внезапно взвыл Франциск. — Флоренция склонится, узрив говорящего от имени Господа, его истинного наместника в мире, не богомерзкого испанца, развратника и властолюбца. И сам Рим падёт к ногам тех, кто уже скоро придёт вернуть Святому Престолу прежнюю чистоту, — тут доминиканец, накрутивший себя до полного исступления, опрокинул содержимое пузырька к себе в пасть и, скривившись, прохрипел. — Про-кли-на-ю! Весь род Борджиа… Всех… тебя…

Труп. И тут же попытались прорваться двое защитников настоятеля. Удалось ли им? Конечно же, нет. Брать их живьём особого смысла не было, поэтому аркебузиры нажали на спусковые крючки своего пока ещё громоздкого оружия и… Бедные мои уши. В горячке боя — это ещё ладно, но когда вот так вот, то совсем тяжко.

— Проклинать он меня вздумал, — хмыкнул я, подходя к телу ныне покойного настоятеля. — Нездоровое какое-то стремление что у Савонаролы, что у его последователей. Как видят нормального, умного человека, так сразу проклинать. Похоже, им мила лишь глупость и ограниченность. Печально стало смотреть на некоторых слуг церкви, совсем печально.

— Синьор?

— Это я так, мыслю вслух, Гаэтано, не обращай внимания. Лучше проследи, чтобы придавили последние очаги сопротивления в этом месте.

Я же займусь сперва бумагами, а потом допросом монахов. Или сперва допросом, а бумаги могут и подождать, Да, пожалуй так. И тут мне поневоле вспомнилось то, что было недавно, почти сразу после нашего прибытия во Флоренцию…

Флоренция, немногим ранее

Состояние, близкое к предвоенному. Я бы описал атмосферу в городе именно так. Большое количество стражи на улицах, у ворот и вовсе натуральная боевая группа, готовая к чему угодно. И неоднозначная реакция горожан на прибытие нашего отряда. Часть была откровенно рада, другая демонстрировала нарочитое безразличие. Зато третья, не такая и малочисленная, готова была закидать гнильём и камнями, едва опознали знамя дома Борджиа. Только лишь приказ проявлять по возможности сдержанность удерживал некоторых солдат от естественного душевного порыва. Какого? Надирания задниц и бития морд тех местных, которые всяческим образом, словами и бросанием гнилья, выражали своё к нам отношение.

Зато Пьеро де Медичи встретил нас со всем уважением. Более того, был непритворно рад видеть не столько даже дополнительные шесть сотен солдат, сколько сам символ поддержки со стороны как Святого Престола, так и собственно рода Борджиа.

Само собой, на встречу с правителем Флоренции и без нескольких дней либо герцогом, либо изгнанником отправились лишь я, Мигель, да моя… да уже телохранительница, её истинное лицо являлось секретом лишь для несведущих в светской жизни Рима. Почти те же и Мигель, вот как это называлось. Ведь Пьеро де Меличи встречал нас в компании — помимо безмолвной стражи и нескольких слуг, видимо, тоже доверенных — своего брата-кардинала, жены да советника, того самого Довици да Бибиены. И вид у всех них был весьма озабоченный.

Ритуальные "пляски с бубном" на сей раз продлились совсем недолго, на грани допустимого. Медичи с места в карьер задал наиболее интересующий его вопрос:

— Бумаги за подписью Папы, вы привезли их?

— Само собой, великий герцог Флорентийский Пьеро I Медичи, — улыбнулся я, доставая из свитка бумаги, скреплённые подписью Александра VI и его же печатью. — Если слово понтифика ещё что-то значит во Флоренции, то оно будет услышано и принято многими. Вам остаётся лишь позаботиться об этом. А пришедшие со мной солдаты наглядно подтвердят, что Рим и сам Александр VI желают сохранения власти Медичи и перехода республики в монархию.

Слова прозвучали, а документ перешёл в руки Пьеро, тем самым подтвердив ранее достигнутые договорённости. Всё ж одно дело слышать, а совсем другое — убедиться в том, что слово сдержано. В славящейся предательствами и постоянными переходами с одной стороны на другую Италии это немаловажно. Облегчение на лице самого Пьеро, с каждой секундой уходящая нездоровая бледность Альфонсины, его жены. Разве что советник, Бибиена, удержался от проявления эмоций, да и то по причине многолетнего опыта и почтенного возраста. Нервничать ему явно не стоило.

— Господь и Дева Мария милостивы к нам, — упав на колени, схватился за крест кардинал Джованни Медичи, со временем всё больше углубляющийся в религию. — Не оставил ты наш род, дал нам поддержку…

— Не сейчас, брат, — положил руку на плечо Джованни Пьеро де Медичи. — Успеем помолиться, возблагодарить Господа нашего. Сейчас нужно успокоить флорентийцев.

— Успокоить? — саркастически хмыкнул я, вновь убедившись в неслабой нерешительности Пьеро в тех случаях, когда требовалось действовать быстро и жёстко. — Нас старательно закидывали грязью и гнильём, я не раз повторял своим людям, что надо до поры сдерживаться. Отдайте приказ, герцог Флорентийский. Пора! Созовите представителей флорентийской знати, вы же должны были предварительно выяснить, кто будет поддерживать дом Медичи.

Невесёлая такая улыбка в ответ. И полные горечи слова:

— Корсини и Портинари поддержат, но только словами. Гонди останутся нейтральными. Остальные с радостью разорвут в клочья всё наше достояние. Им всё равно, под чьим знаменем свергнуть Медичи. Думают, что потом или договорятся или сбросят вслед за нами.

— Кто?

— Содерини, Питти, Строцци, Ручеллаи, Филикайя, Сахетти, Уццано, иные, не такие влиятельные. Даже изгнанные из Флоренции Альбицци из-за пределов и то поддерживают тех, кто против нас, их давних врагов.

— Почти все семьи Флоренции, — подсказал Мигель то, что я и без него знал. — И у них тоже есть наёмники.

— Которых нужно не просто собрать, но и дать указания. Да и не все будут сражаться с врагом, который неизмеримо сильнее. Главное для нас — как можно скорее и эффектнее это показать. Ударить по тем. кто сильнее всех выступает против вас, герцог. А отсюда вопрос… Кто подбивает простых флорентийцев против вас, кто стоит за их спинами?

— Я перечислил своих врагов.

Так, да не совсем. Мои спутники с ходу поняли. что подразумевалось, а вот оба Медичи… пока что подтормаживали. Зато Альфонсина, подтверждая коварство не просто женское и итальянское, но истинной дочери рода Орсини, вымолвила:

— На улицах кричат разные люди, но слова исходят от Савонаролы. Даже из Франции он подбивает добрых флорентийцев на зло.

Браво и ещё раз брависсимо. Я склонил голову. показывая, что восхищён проницательностью Альфонсины. Так оно и было, собственно говоря. И если сказано "а", то пора говорить и "б".

— Я понимаю вашу вынужденную сдержанность в отношении тех, кто укрылся не просто за стенами монастырей и церквей страны, но ещё и под рясой. Вы, герцог, скованы тем, что подобных смутьянов должна судить власть не светская, но духовная. А потому… Бумагу!

— Ваше Высокопреосвященство, — улыбаясь на зависть рыбе акуле, Бяьнка подала мне хранящийся до сего момента у неё документ.

— Благодарю, — приняв у неё из рук ценный документ, я произнёс. — Не короной единой. Есть и другой документ, в нынешней неспокойной обстановке не менее важный. Согласно ему все, кто продолжает поддерживать Савонаролу, объявлены еретиками и отлученными от церкви, подлежащими церковному суду в Риме либо на месте, но с участием полномочного представителя Папы Александра VI. Именно таковым я и являюсь, что подтверждается здесь. Прочитайте и убедитесь.

И прочитали, и убедились. Бумага, надобно сказать, была страшненькая. От неё несло даже не кровью и пыточными подвалами, а гарью костров "во имя Господа и веры истинной". Признаюсь честно, мне было противно держать в руках… такое. Пользоваться подобным следовало лишь как той отравой, которая лишь в минимальных дозах и единичных случаях употребления становится лекарством. Иначе же — смерть, причём в страшных мучениях. Увы, но с волками жить — сам шкурой обрастёшь и на луну завоешь.