Регина(СИ) - Домогалова Елена. Страница 15

Счастье искрящейся радугой освещает этот зал ярче всех свечей мира. И слёзы восторга дрожат на ресницах моих, готовые вот-вот пролиться. О, как понимаю я сейчас Марию-Магдалину у ног Иисуса! Самые безумные мои мечты, самые сладчайшие сны и грёзы, всю глубь моей тоски и безысходность одиночества держат сейчас руки Твои. И самая жизнь моя сейчас — лишь сосуд из хрупкого стекла, готового разбиться вдребезги от одного сурового движения Твоих ресниц.

Не смотри на меня ТАК! Не смотри, ведь знаешь сам, что за такой взгляд дьяволу отдают душу безо всяких раздумий…

Нет! Смотри, ибо стоит Тебе отвести взгляд — и душа моя сама расстанется с плотью, чтобы вечно жить в Твоих глазах…

Но почему же сердце мое сжимает такая тоска от голоса Маргариты? Что она говорит мне так возбужденно? Что?!..

Нет! Нет. Нет…

Смертельный ужас и боль предсмертной агонии отразились в его глазах и только многолетняя выучка заставила Луи справиться с собой и загнать боль в самые потаённые глубины души, надеть спасительное радостное лицо и подойти к своей сестре.

Детское счастье светилось в её улыбке. И нечеловеческая мука выла загнанным зверем в её взгляде. Два отчаяния, две безнадежные тоски коснулись друг друга в нежном объятье родной крови.

— Бог мой! Так вот ты какая, моя сестра! Теперь мне понятно, почему первое, что я услышал, приехав в Париж, были слухи о твоей невероятной красоте!

— Милый брат, наконец-то мы встретились! Я столько лет мечтала об этой встрече, я так скучала по тебе!

…Любовь моя! Гибель моя и моё спасение, почему Ты приняла имя моей сестры?!

…Любовь моя! Моё проклятие и моё благословение, какой злой рок влил в мои вены Твою кровь?!

— Регина! Милая моя девочка, мне нет прощения: я совсем не заботился о тебе. Франсуаза так долго выговаривала мне мои прегрешения, что не знаю, простишь ли ты своего безответственного брата.

— Брат мой, мой единственный брат, разве могу я сейчас вспоминать детские обиды, если я так долго ждала этого дня и вот я вижу тебя, самого родного и близкого человека.

…Бред! Такого не бывает! Ты само совершенство, Ты создана для любви, для сладкого греха и дикой страсти. Какой огонь горит в Тебе и отсветы его обжигают мне душу! И какие банальные, глупые слова говорю я сейчас Тебе вместо того, чтобы открыть Тебе всё, чем живёт сейчас моё сердце и моё тело. Вот держу я сейчас руку Твою и не знаю, с чем сравнить её теплоту и нежность, но стена крепче каменной встала между нами и я не могу ни коснуться Твоих волос, ни прижаться к Твоим губам. Танталовы муки…

…Любимый мой, я не знаю, как мои губы произносят этот приговор, называя Тебя братом, и не карает их вечная немота. Я не знаю, как руки мои по-сестрински гладят Твою щеку и не застывают вечным льдом. И что за бред я, смеясь, болтаю сейчас, когда только одно кричит всё моё существо — Я люблю тебя! Федра, по сравнению со мной, счастливейшая из смертных…

— Я вижу, Её высочество оказали нашей семье большую честь, взяв на себя обязанность метрессы при юной неопытной особе. И я рад, что моя сестра оправдала ожидания и надежды королевы Наваррской и мои. Идём, я хочу познакомить тебя со своими немногочисленными, но истинными друзьями. Идём же, дитя моё.

— О, для меня эта честь более, чем представление его величеству и королеве-матери. Я пока мало знаю о высшем обществе, но почему-то мне кажется, что наиболее достойных людей сейчас представишь мне ты, Луи.

Мысли, словно зазубренные лезвия ножей, проносились одна за другой в её мозгу, полосуя до крови её сердце, её душу, её разум, и Регина долгое время спустя поражалась, как тогда у неё хватило сил не закричать от боли, удержать крик отчания и смириться с той катастрофой, которая в один миг зачеркнула и прошлое, и будущее. Все чувства её сейчас обострились до предела: она слышала, как потрескивает огонёк свечи в дальнем углу зала, чувствовала еле уловимый запах крови на кружевном платке угасающей от чахотки графини де Шарни, видела капельки пота на лице отчаянно блефующего офицера за карточным столиком, едва заметный, почти неуловимый взмах веера в руках Прекрасной Коризанды, Дианы д'Андуэн. Все силы, всю стойкость, веками взращиваемые в роду де Клермон, заставила она в эту минуту восстать из глубин сознания и не дать сорваться в пропасть безумия. Эта роль восторженной, обрадованной младшей сестры будет потом стоить ей десяти лет жизни, и только каменные стены дворца знали, что это был лишь один из тысячи спектаклей, замешанных на страданиях и пепле сожжённых сердец, которые разыгрывались здесь едва ли не через день. Вот только Регине, даже знай она это, легче бы не стало. Бескрайнее отчаяние и сила внезапно вспыхнувшей любви загнали муку в самые отдалённые тайники, не позволяя даже капли её выплеснуться слезами, и Регина об руку с братом прошла через весь зал (вот она, ее Via Dolorosa) и оказалась в окружении смущённо улыбающихся молодых людей.

— Граф Робер де Шарантон, непревзойденный острослов и балагур, самый весёлый и добрый из моих друзей, — оплетая стальною сетью измученное сердце Регины зазвучал голос Луи, и склонился к её руке тонкий и изящный, как тростник, смуглый юноша с тёплыми карими глазами.

— Бертран де Рошфор, виконт де Вальмон, молчаливый, добродушный и очень

доверчивый, — и навстречу Регине успокаивающе просияли светлые глаза невысокого,

коренастого бретонца.

— Филипп Монтгомери, граф де Лорж, воплощение благородства и ума, — Луи встал плечом к плечу, словно ища поддержки, с высоким улыбчивым брюнетом.

Регина исподволь задержала на нем свой взгляд и поняла, что на сегодняшний вечер спасение ей обещано: на тонких губах Филиппа жила улыбка, полная понимания и тихой грусти, и вот за эту-то улыбку и ухватилась Регина, как утопающий за соломинку. Соломинка не подвела. Филипп был, пожалуй, единственным, кто не терял рассудок при взгляде на восхитительное лицо графини, и потому он смог увидеть, что девушка держится из последних сил. Не догадываясь о причинах её горя, он почувствовал щемящую жалость к этому беззащитному и искреннему созданию и неожиданно позавидовал её выдержке и стойкости. "Достойная сестра своего брата", — подумал он. Слишком хорошо зная своих друзей, и в особенности Луи, он сразу понял, что почётная роль проводника при юной графине по этим опасным лабиринтам, называемым Лувром, отводится ему. Сам Луи мог с успехом быть кем угодно: воином, философом, поэтом, дипломатом, покорителем женских сердец, — но когда дело касалось вопросов воспитания и опеки сестры, он сдавался без боя. Бертран уже смотрел на Регину глазами влюблённого подростка и теперь в её присутствии будет молчать и краснеть, производя впечатление умственно отсталого деревенского увальня. Юный Робер слишком легкомыслен для того, чтобы ему можно было со спокойной душой доверить такую красавицу. Так что, как всегда в подобных ситуациях, спасать лицо всей компании придется ему, Филиппу де Лоржу.

И как-то незаметно, может быть, мгновение спустя, а может, в самом разгаре бала, Филипп совершенно неожиданно для себя понял, что несказанно счастлив своей ролью опекуна. Под беспомощным взглядом огромных глаз сердце его начало таять и плавиться, как воск. Ему стало тепло, и в воздухе явственно разлился аромат молодого вина. "Я пропал, о Господи!" — подумал Филипп и улыбнулся от этой мысли. Нежность и любовь затопили волной его сердце без остатка. С этой минуты и на всю жизнь.

Благодаря стараниям Филиппа, Регина сразу же оказалась вовлечена в искромётную, непринужденную беседу, ни к чему не обязывающую, но дающую возможность блеснуть умом и эрудицией. Филипп сплетал нить разговора столь искусно, что даже Регина и Луи отвлеклись на те необходимые, спасительные мгновения от своей беды, которая так неотвратимо падала на них. Регина, к удивлению брата, первая подхватила разговор, словно шла игра в бильбоке, и полные остроумия реплики Филиппа не давали ей замкнуться в себе, оглянуться и увидеть всю безнадёжность своего отчаяния. И пока она смеялась вместе с Филиппом и Робером, Луи пытался прогнать наваждение и принять стоявшую рядом с ним богиню как свою младшую сестру. Маргарита со своей фрейлиной Франциской де Монморанси-Фоссе, обе безоговорочно уверенные в том, что компания будет неполной без них, тут же присоединились к ним, не замечая недовольной гримасы Луи и вспыхнувших яростью глаз Регины. Впрочем, уже через пять минут Регина была благодарна и им, так непосредственно флиртовавшим с молодыми мужчинами и втянувшим в эту игру свою неопытную протеже. Ослепительная улыбка Регины и ровный голос Луи искусно скрыли ото всех трагедию, которая разрушила в этот вечер всё их будущее.