Миссия выполнима - Гарфилд Брайан. Страница 87

Они молча шли вперед по запутанным коридорам старого аванпоста. Проемы в осевшей крыше позволяли кое-как различать путь. В конце коридора на одной петле висела старая разбитая дверь; она оставляла достаточно места для прохода, но не позволяла видеть, что находится за ней. Они застряли перед дверью, прячась за створкой; все ждали знака от Лайма, а он изо всех сил напрягал слух, стараясь определить, что находится в помещении за дверью, – не та ли это комната, где Стурка прячется вместе с Фэрли. Он пытался восстановить в памяти архитектуру здания, представить себе его план. Но прошло уже пятнадцать лет…

04.35, североафриканское время.

Элвин прогуливал Фэрли взад и вперед. Пегги ушла в темный угол комнаты и смотрела в окно. Сквозь узкую щель она видела медленную процессию верблюдов и ездоков на гребне холма – накрытые капюшонами безмолвные фигуры под звездным небом. Стурка стоял справа, футах в пятнадцати от нее, у второго окна и тоже смотрел наружу. Таким напряженным она еще никогда его не видела. Сама она не ощущала никакой опасности, но Стурка явно что-то чувствовал. Это было заметно по его прямой спине и вздернутому подбородку, хотя вслух он не произносил ни слова.

Звук. Где-то сзади. Она повернула голову, пытаясь понять, что это за звук. Шорох шагов? Но с той стороны их прикрывал Сезар.

Возможно, это сам Сезар, а может быть, ящерица на стене.

Однако Элвин тоже услышал звук и остановился посреди комнаты, придерживая Фэрли, руку которого он перекинул себе через плечо. Левая рука Элвина была обвита вокруг талии Фэрли, револьвер он держал в правой. Когда они поднимались сюда по лестнице, Стурка дал им четкую инструкцию: «Если возникнет хоть какая-нибудь проблема, сначала убейте его, а потом заботьтесь о себе».

Состояние Фэрли нельзя было назвать коматозным, хотя он так и не пришел в себя. Он мог передвигать ногами, но падал, как только его переставали держать. Как пьяный.

Стурка развернулся и уставился на заднюю дверь. Сезар закрыл ее за собой, когда уходил. За дверью стояла тишина, но Стурку что-то настораживало. Там была полуразрушенная казарма, за ней – покореженная дверь и коридор, ведущий в ту часть дома, где раньше были офицерские квартиры; дальше еще одна дверь и, наконец, куча обломков из камня и штукатурки, по которым трудно было понять, что они представляли собой когда-то.

Стурка нахмурился и откинул с головы арабский капюшон. Он сделал знак Элвину.

Но Элвин не успел сдвинуться с места. Пегги увидела, как дверь с грохотом распахнулась и комната вдруг наполнилась людьми, стрелявшими в них из винтовок…

В помещении было сумеречно. Слишком мало света для прицельной стрельбы. Ее глаза привыкли к полумраку, но она плохо понимала, что происходит. Яркие вспышки слепили ей глаза. В ушах гремели оглушительные выстрелы.

Элвин стоял прямо перед ней, и она видела его отчетливо: вскинув руку с револьвером, он инстинктивно стрелял в нападавших. Но в какой-то момент он остановился, чтобы взглянуть на упавшую жертву, и это дало достаточно времени всем остальным. Кто-то выстрелил в Элвина, сила удара опрокинула его на спину.

Она смотрела, не веря собственным глазам. Как во сне, она повернула голову и увидела Стурку, его грубое, изрытое оспой лицо, его глубоко посаженные глаза и руки, сжимавшие изрыгавший пламя автомат. Он стрелял не в нападавших, а в Фэрли, который уже лежал на полу…

Высокий человек с револьвером открыл ответный огонь, как будто тренировался в тире: держа оружие в двух вытянутых руках, он с неправдоподобной и жуткой быстротой нажимал на спусковой крючок, выпуская пулю за пулей, пока барабан не опустел и курок не защелкал всухую в полых гнездах…

Она увидела, как Стурка упал, подумала: «Они меня не видят, здесь слишком темно», – и почувствовала в руке тяжесть пистолета Стурки; взглянув на Фэрли, шевелившегося на полу, она сказала себе: «Они его не убили; значит, я должна его убить?» – но не стала поднимать пистолет. Она просто стояла в темном углу и смотрела, пока один из нападавших не заметил ее и не вскинул винтовку.

Последнее, что она увидела, была оранжевая вспышка выстрела.

04.39, североафриканское время.

Между ребрами у Лайма стояла острая боль. Он взмок от собственного пота.

В Стурке осталось шесть отверстий от пуль 38-го калибра, каждая из которых могла его убить. Лайм стрелял прицельно, зная, что можно не беспокоиться об остальных и что он должен убить только Стурку.

Стурка скончался у ног Лайма. Лайм видел, как застыли черты его лица, но ничего не заметил ни в его глазах, ни в губах, которые так и не пошевелились: Стурка умер в мрачном молчании, не сказав ни слова. Он лежал, истекая кровью на каменном полу, а когда кровь остановилась, Лайм перешел в середину комнаты, где лежал Клиффорд Фэрли.

Лайм очень устал. Он уже чувствовал в комнате едкий тошнотворный запах смерти. Стурка был мертв, а Корби застрелил одного из «Ранних пташек». Пегги Остин лежала в куче тряпья, отброшенная к стене выстрелом, который пришелся ей в грудь. Транквилизатор продержит ее в бессознательном состоянии некоторое время.

И Фэрли. У Орра был фонарик, он потряс его, чтобы усилить слабый луч. Возможно, так казалось от плохого освещения, но лицо Фэрли было смертельно бледным. Лайм опустился рядом на колени. Он услышал, как Орр сказал: «Срочно доктора, Уилкс», и один из снайперов выбежал из комнаты, чтобы дать знак каравану.

Когда появился доктор, Фэрли уже не дышал.

– Надо будет провести вскрытие.

Лайм ничего не ответил. Он молча смотрел на доктора, и его глаза выражали немой вопрос.

– Вероятно, они накачивали его наркотиками, чтобы сделать попокладистей.

– И это его убило?

– Нет. Его убила ваша пуля с транквилизатором. На фоне того, что уже содержалось в его организме, это вызвало передозировку. Но вы никак не могли этого предвидеть. Не волнуйтесь, я буду свидетельствовать в вашу пользу.

Но Лайму было уже все равно, в чью пользу будет свидетельствовать доктор. Это не имело никакого значения. Значение имело только одно. Он совершил ошибку, и эта ошибка стоила Фэрли жизни.

– Вы все сделали правильно, – неловко сказал Орр. – Никто из них к Фэрли и пальцем не притронулся. Мы убрали их сразу, у них не было ни шанса. Послушайте, это не ваша вина…

Но Лайм уже шел к выходу. Один из агентов говорил по рации, вызывая сопровождение, и Лайм вышел наружу – чтобы встретить его и чтобы просто постоять в темноте, наедине со своими чувствами и мыслями.

– Я сожалею. Я чертовски сожалею, сэр.

Лайм принял соболезнования Чэда Хилла рассеянным кивком.

– Мне надо кое с кем поговорить по шифрованному каналу. Вы можете соединить меня с Вашингтоном?

– Вам нужен президент?

– Любой, кто возьмет трубку.

– Хотите, я сам поговорю с ними, сэр?

Лайм почувствовал слабый прилив благодарности и похлопал Чэда по руке.

– Спасибо. Я думаю, это нужно сделать мне.

– Я мог бы…

– Идите, Чэд.

– Да, сэр.

Он смотрел, как Хилл спускался по склону холма к стоявшему внизу «лендроверу». Потом пошел вслед за ним, медленно и плавно, словно сомнамбула, погруженная в глубокий транс.

Человек двадцать с оружием стояли внизу и сочувственно следили за его приближением. Он прошел сквозь них, и они расступились, чтобы дать ему дорогу. Когда он подошел к «лендроверу», ему показалось, что он вот-вот упадет; он откинул задний борт машины и присел. Чэд Хилл протянул ему трубку:

– Это мистер Саттертуэйт.

На линии был сильный шум. Помехи или плохо работающий шифратор, а может быть, просто громкий гул, стоявший в штабе Саттертуэйта.

– Говорит Лайм.

– Дэвид? Где вы?

– Я в пустыне.

– Как дела?

– Он мертв.

– Что? Кто мертв?

– Клиффорд Фэрли.

Молчание на фоне непрекращающегося шума. Наконец после долгой паузы: