Под горой Метелихой (Роман) - Нечаев Евгений Павлович. Страница 47

«Спекулянты какие-нибудь, мешочники, — с неприязнью подумал уполномоченный, — но меня, видать, уже знают», — и, чтобы осадить собутыльникам (пусть под дождем дотолкуются!), хоть и вовсе ему не хотелось пить холодного пива в этот ветреный слякотный день, — заказал пол-литровую кружку, молча ткнул пальцем в засохший, скрюченный бутерброд с пластинкой остекленевшего сыра. Забрал всё это на тарелку и нарочно протопал возле самого фикуса. Уселся за столик напротив замолчавших приятелей и сам же крякнул с досады. Оказывается, первого из них он уже знает, — встречались на заседании в райисполкоме. Пришлось кивком головы поздороваться с бритоголовым: это был Полтузин, начальник земельного отдела. Второй — похоже, что деревенский: в рубахе-косоворотке, в грубых сапогах, заляпанных грязью. Лицо у него круглое, на затылке — изрядная плешь, прикрытая рыжеватым пушком. Третьим был инженер из лесничества Вахромеев.

Полтузин привстал со стула, ответил на приветствие.

— Мерзость погодка! — заговорил он первым. — Нам-то, в городе, оно еще ладно, а вот для колхозников недельку-другую и повременить не мешало бы с этой «прелестью». Кое-где яровые еще не убраны. — Он вздохнул.

— И не «кое-где», к сожалению, Евстафий Гордеевич, а почитай по всему району, — живо отозвался его сосед справа. — Гибнет народное достояние! А что ты поделаешь, куда вот в такую-то морось! Я и то уж перед отъездом в город посоветовал своему председателю нарядить косцов на пшеницу. Собрать да свезти на скотный двор, солому хотя бы сберечь. Молотить- то уж нечего: всё осыпалось.

— А вы, прошу извинить за нескромность, из какого колхоза? — обратился Прохоров к собеседнику Полтузина.

— Из «Колоса» я, счетоводом работаю, — с готовностью отвечал тот, — из самого что ни на есть захолустья.

— Это не у вас там комсомолку убили?

— У нас, товарищ начальник. — Счетовод из «Колоса» качнул головой, сокрушенно развел руками. — Места кругом гиблые, глухомань лесная. Бандитизм, он и в прежние годы в той стороне процветал. Ворьё, конокрады кругом.

— А при чем тут конокрады?

— Да ведь кто его знает, чьих оно рук, это дело? А конокраду — забубенной головушке — ему всё едино. Подговорил кто-нибудь. А может, и парни сохальничали. Девушка была видная из себя, красивая. Кто его знает…

Говоря это, счетовод разлил из бутылки остатки вина, больше — в стакан Полтузину, Вахромееву с полстакана, себе — пальца на два. Еще покачал головой, вздохнул протяжно.

Полтузин и Вахромеев молчали. Евстафий Гордеевич сидел опершись на кулак, смотрел в одну точку на середине стола. Прохоров тоже не задавал вопросов, пил пиво небольшими глотками. Потом закурил.

— Раскулачивали там мало, вот что я вам скажу! — со злостью и задыхаясь проговорил Полтузин. — Либеральничали с так называемыми «середнячками». А я бы так сделал: на кулацкий террор — каждого пятого к стенке! Бывшего секретаря райкома Мартынова надо «благодарить» за такое наследство. Теперь вот — близок он, локоть, да не укусишь. — И впервые за весь разговор глянул прямо в глаза Прохорову, дышал через стиснутые щербатые зубы. И не злость уже, а вскипевшая ярость перехватила ему горло, — последнее слово выдавил через силу.

— Золотые ваши слова, Евстафий Гордеевич! — подался вперед счетовод. — Бывшее партийное руководство не обращало внимания на сигналы с мест. А ведь мы сигнализировали, своевременно предупреждали! Сколько я писем писал? Конечно, будь бы у того же товарища Скуратова поддержка в райкоме, давно бы у нас всё шло по-другому. По всему было видно — зажимал его прежний-то секретарь.

— Вы бы, товарищ Гришин, насчет партии поаккуратнее, — одернул счетовода Полтузин. — Я вот в присутствии ответственного работника могу заявить: уважаю и ценю вас как добросовестного и исполнительного, теперь уж можно сказать, бухгалтера, но в дела, которые вас не касаются, не следует вмешиваться. Примут вас в партию — пожалуйста. И то не везде.

— А что я такого сказал? — ощетинился счетовод. — Все говорят, что Мартынов дохнуть не давал председателю райисполкома. Всё под себя его, всё под себя. А как развалился колхоз в Константиновке, так сам туда не поехал, Антона Скуратова бросили на прорыв!

Прохоров слушал того и другого, молчал. О делах в районе он имел уже достаточно четкое представление. Хорошо помог ему на новом месте следователь Бочкарев, да и сам начальник не зря прожил в Бельске больше недели. Оба они сходились на мыслях, что вражеское гнездо надо искать где-то в верховьях Каменки, и вот — живой человек из «Колоса». Утверждает, что он сигнализировал, а ему не. поверили. Можно поискать эти письма. Ладно.

«А внешность-то у тебя, прямо скажем, не особенно симпатичная! — решил почему-то Прохоров, присматриваясь к счетоводу. — Интересно бы знать, кем ты был до революции? Уж не приказчиком ли в бакалейной лавочке? Эти умели сигнализировать!»

С пристани до базарной площади возвращались втроем. Вахромеев сказал, что будет ждать парохода сверху. Про Каменный Брод больше не говорили. На город опускался вечер, быстро темнело. Дождь всё не переставал, под ногами хлюпала жидкая грязь. У собора Полтузин раскланялся, а Прохоров с Гришиным пересекли площадь и свернули потом к Дому колхозника. У крыльца с деревянными балясинами и высокими ступенями Артемий Иванович остановился, приложил к козырьку намокшей кепчонки растопыренную пятерню.

— Разрешите великодушно пожелать вам спокойной ночи, товарищ начальник! — пропел он слащаво. — Будете в наших краях — милости просим. Мой-то дом каждый укажет. Только заранее дайте знать. По телефону, конечно. Чтобы встретить могли по-человечески. Да и опять же — меры принять. Нашему брату и то по дорогам-то тамошним с опаской пробираться приходится.

Шел Прохоров по узкой неосвещенной улочке к себе на квартиру, думал. Нет, не с той, не с той ноты поет этот «сигнальщик»! А черт его знает, — Жудра-то что говорил….

Повременить бы ему, не отходить далеко от Дома колхозника, постоять где-нибудь возле дерева. Тогда бы бывший моряк-балтиец увидел, как, минут через пять после того как они распрощались с Артюхой, возле крыльца с балясинами, по тем же ступеням вниз сползла вороватая тень, озираясь шмыгнула за угол и — назад, к собору. У часовой мастерской, в темной нише проезда ожидал Полтузин.

— Пустили мы ему пыли в глаза! — отдувался Артюха. — Не скоро теперь проморгается… А вы, Евстафий Гордеич, насчет партии-то здорово высказались. Умно. Ну и насчет, каждого пятого. У него аж зрачки по копейке сделались. Это уж в точку.

— Подожди радоваться, — охладил Артюху Евстафий Гордеевич. — Плохо, что он нас троих увидел. А каждого пятого мы будем ставить к стенке. Мы, повторяю! А до этого надо кое-что сделать посущественнее, чем эта пыльца. В городе есть два человека, которые мне мешают: Иващенко и его любовница. Понял?

— Пока не дошло.

— Так ты же дневник-то читал?

— Читал. Вас… вас она опознала на Большой-то Горе.

— Эта уже не в счет, — хохотнул Полтузин. — Теперь очередь за мамашей.

— Фильку нельзя отпускать в город.

— Идиот. Твой Филька скоро понадобится на месте. У аптекаря давно был?

— Робеет, — соврал Артюха. — Да я уж и примелькался в аптеке-то.

— Еще один раз сходишь. Дам записку, поймет, что мне надо… для морфинистки. Остальное сделает Вахромеев.

— Ладно, схожу, — согласился Артюха. — Вам, Евстафий Гордеич, я завсегда помогаю. А мне кто поможет? У меня ведь тоже топор-то над головой. Тоже двое… Улита с учителем. По ножу ведь, по вострому, босыми ногами переступаю, Евстафий Гордеич!

— Договаривайся сам со своим Филькой. Обоих… Команду отсюда получишь. А мне — пузырек от аптекаря. Завтра же. Всё.

Не выполнил этого поручения Артюха: аптекаря дома не оказалось: уехал в Уфу на неделю. С каким- то отчетом вызвали. Но в Уфу его никто не вызывал. И первым человеком, которому это стало известно в Бельске, был Прохоров. Дней через десять примерно после того, как познакомился он со счетоводом колхоза «Колос», и когда провизор Бржезовский уже вернулся из утомительной командировки и сидел уже за своей стеклянной перегородкой, развешивая порошки по пакетикам, Прохорову по каким-то делам довелось заглянуть в контору лесничества. Там же оказался и обходчик с Поповой елани, татарин Закир. Приехал он получить на зиму меховой полушубок, а кладовщика почему-то не оказалось на месте.