Последний солдат СССР (СИ) - Шу Алекс. Страница 21
Слева от калитки, на внутренней стороне дома, зевает громадная овчарка, наполовину высунувшаяся из будки. Этого я в принципе и ожидал, буду знать, хоть с какой стороны прыгать через забор, чтобы не свалиться ей на голову. Хотя шею собаки опоясывает ошейник, а крепкая цепь не позволит ей разгуляться по двору, надо быть осторожным.
Блин, а это что такое? Дверь дома открывается. На пороге появляется женщина, в накинутой поверх платья, фуфайке с алюминиевой миской в руках. Елки-палки, ведь Петренко, развелся год назад, я этот момент из разговора родителей точно помню. Вот это сюрприз! Черт, все значительно усложняется. Продолжаю рассматривать её в бинокль. Это точно не супруга подполковника. Она килограмм на двадцать легче бывшей жены офицера и минимум, на пятнадцать лет моложе.
Псина выскакивает из будки и приветливо гавкает, виляя хвостом. Женщина ставит возле неё миску. Собака начинает жадно лопать содержимое. Хозяйка, потрепав её по загривку, возвращается в дом.
Некоторое время все тихо. Женщина не выходит из дома, лишь в окнах за прозрачными занавесками изредка мелькает её силуэт. Овчарка дрыхнет в будке.
В 17: 45 к дому подъезжает белоснежная новенькая 'шестерка'. Она замирает возле въездных ворот. Из машины выходит Петренко. Нехило он себе морду наел. Скоро щеками будет асфальт подметать. И машинка, кстати, дороговатая. Конечно, не 'волга', но стоит около девяти тысяч рублей официально. Подполковник открывает ключом встроенную дверь и скрывается внутри. Через считанные секунды ворота распахиваются, толстяк садится в 'шестерку'. Машина аккуратно заезжает вовнутрь. Из дома выбегает женщина с полотенцем на плече, Петренко целует её в щечку, и передает с заднего сиденья авоську с продуктами.
Понаблюдав за ними еще с десяток минут, слезаю из дерева. Все что мне надо я уже увидел. Жалко только, что тренировку пришлось пропустить. Придется перед Семеновичем оправдываться.
Обратно я доехал без проблем. Пришлось минут тридцать померзнуть на остановке. Зато автобус возвращался в город полупустым, и я смог немного отдохнуть, раскинувшись на сиденье. После полуторачасового нахождения на дереве, оно казалось необыкновенно удобным.
На автовокзале вижу находящегося в отдалении от людей небритого мужика в кепочке надвинутой на глаза.
Он сидит на корточках, устроив локти на коленях, и дымит самокруткой, свернутой из клочка газетной бумаги. Помятое невыразительное лицо с мешками под глазами, на щеках серебрится суточная щетина, пальцы расписаны синими перстнями-наколками. Рядом с мужиком стоит потертый вещмешок.
Сто процентов, бывший сиделец, возвращается к себе, после срока.
В голове мелькает неожиданная мысль. Подхожу к нему. Урка поднимает на меня глаза. В них светится невыразимая тоска.
- Чего надо? - хрипит прокуренным голосом бывший зек.
- Отойдем? Поговорить хочу, - спокойно предлагаю ему.
- И что тебе малец от меня нужно? - ворчит уголовник, подхватывает свой сидор, и послушно идет за мной.
Заходим за здание автовокзала. Здесь никого нет. Урка смотрит на меня равнодушным взглядом.
- Слушай, продай мне немного махорки, - протягиваю ему рубль, - пару горстей мне хватит. А ты себе еще купишь. Видишь, я тебе даже гораздо больше даю.
- Зачем тебе? - интересуется зек, рассматривая меня.
- Надо. Отец сторожем на фабрике работает, попросил принести, а я забыл. Теперь заругает.
- А если я тебе цыпленок крылышки сейчас пообрываю? - угрожающе осклабляется уголовник.
- Не советую, - лаконично отвечаю, пристально смотря на мужика.
Он что-то улавливает в моем взгляде. Наглые огоньки в глазах урки гаснут. Сейчас это просто усталый и замордованный жизнью человек.
- Ладно малец не кипешуй. Пошутил я, - тихо отвечает бывший зек.
Мозолистая рука с черными обломанными ногтями решительно отодвигает мою ладонь с рублем в сторону.
- Не нужно бабок. Что мы не люди? - возражает мужик. Он открывает сидор, вытаскивает кисет с махоркой, кусок газеты и отсыпает мне на бумагу горсть табака.
- Спасибо, - искренне благодарю сидельца, - может, деньги все-таки возьмете? Вы меня здорово выручили.
- Да зачем мне эти гроши? - взрывается мужик, - они ничем не помогут. Пятнадцать лет за колючкой провел, пока ума не набрался. Мать померла, меня не дождавшись. Вся жизнь наперекосяк по собственной дурости. Ни кола, ни двора. А ты говоришь, деньги... Бери табак для бати парень, и иди по своим делам.
Бывший зек сует мне в ладони завернутую в газету махорку, досадливо машет рукой, подхватывает на плечо сидор, разворачивается и шагает на остановку. Пристально смотрю ему вслед. Почему-то мне искренне захотелось пожелать этому побитому жизнью человеку удачи. Прячу маленький газетный сверток в карман.
Домой я приезжаю в полдевятого. Отвечаю на все дежурные вопросы родителей: 'В школе все хорошо мама. Тренировка прошла отлично папа. Пока с Семеновичем продумываем как подать идею клуба. Конечно, буду, ужасно проголодался. Кстати, завтра мы с ребятами собираемся пораньше, надо подготовиться к одному важному мероприятию. Какому? Позже расскажу. Пока это секрет'.
Ужинаю разогретыми сырниками, запивая их чаем. Мама с отцом смотрят телевизор и о чем-то негромко переговариваются в гостиной. Пробираюсь в свою комнату. Разбираю сумку и прячу в свой шкаф футляр с биноклем и стройотрядовскую куртку. Сверток с махоркой отправляется в нижний ящик письменного стола и надежно маскируется книгами.
Раскладываю диван, расстилаю постель и ложусь. Завтра мне нужно очень рано встать и многое сделать, пока родители спят. Мысленно настраиваю свой внутренний 'будильник' на 5 часов утра. В армии научился давать себе установку встать в определенное время, и она всегда срабатывала.
* * * *
14 сентября 1979-ого года. Четверг. 5.25
В сон я провалился сразу. Несколько часов пролетели как один миг. Когда просыпаюсь, возникает ощущение что я только лег. Смотрю темный проем окна, потом перевожу взгляд на часы. 5.25. Отлично. Вскакиваю с постели. Иду на кухню. По пути украдкой заглядываю в приоткрытую дверь родительской комнаты. Родители крепко спят. Достаю склянку с молотым красным перцем, наполненную солонку, хватаю чайную ложку и аккуратно несу это в свою комнату. Из ящика извлекается махорка. Она размешивается ложечкой с равными порциями красного перца и соли, прямо на бумаге, превращаясь в однородную массу. Кайенская смесь готова. Этим оружием против собак и людей пользовались еще сотрудники СМЕРШ. Обычно она делается без соли, но белые кристаллы усилят эффект.
В коридоре открываю тумбочку. Тихо уношу коробку с лекарствами и медикаментами к себе в комнату. Нахожу в ней пустую жестяную баночку из-под валидола. Аккуратно пересыпаю туда кайенскую смесь с листа бумаги. Остаток опять кладу в ящик и маскирую тетрадями и учебниками.
Прячу емкость в сумку. Делая свои манипуляции, чутко прислушиваюсь к возможным звукам из спальни родителей. Пока все тихо.
На антресолях нахожу старую вязаную шапочку отца. Она тоже отправляется в сумку. Туда же идет моток веревки с балкона и перчатки. Рядом укладывается песочная куртка, мое детское рваное пальто, давно превратившееся в тряпку и неизменный футляр с биноклем.
Быстро натягиваю штаны и свитер. Тихо, стараясь не потревожить родителей, медленно открываю замок, и выскальзываю на лестничную площадку. Перетаскиваю сумку на чердак и маскирую её среди мебельного хлама.
Возвращаюсь в квартиру. Собираю сумку с учебниками. Прячу её на верхней полке балконного шкафа. Туда мама точно утром не заглянет.
Пишу записку: 'Я ушел. Вас будить не стал. Поел. Буду как обычно'.
Режу колбасу на несколько ломтиков, отделяю ломоть батона. Откусываю бутерброд, и прожевываю его. Оставляю недоеденный кусок на тарелке.
Быстро одеваюсь, застегиваю на запястье 'Командирские', и выхожу наружу. Аккуратно, стараясь не шуметь, медленно проворачиваю ключ в замочной скважине. Негромкое клацанье заставляет меня встревожено замереть на месте. В квартире по-прежнему все тихо. Облегченно выдыхаю и иду на чердак. Там ждет меня сумка со снаряжением и выкидной нож в тайнике. Смотрю на часы. 5:45. Автобус на Семеновку будет через час. Пока все идет, так как надо.