Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша. Страница 41

— Родион Расков — очень талантливый студент. Этой зимой получил награду на Всероссийском конкурсе чтецов! — распинался Игорь Борисыч, не замечая, как Штроц хватает его студента за руку и увлеченно трясет, и обнимает самого Родиона, с детской непосредственностью радуясь его присутствию здесь.

- Конечно, он талантливый, конечно, получил! Борисыч, а, как тебе удалось согнать сюда двух моих любимцев? Зная тебя, я бы подумал, что ты все подстроил!

- Хочу тебя огорчить, Альберт, но это не я, — растерянным голосом проговорил Игорь Борисович.

— А все же, вы меня радуете, ребята! Как хорошо, что вы общаетесь и после стольких лет!

Среди однокурсников Родиона многозначительные смешки. Лика Суворина посылает Рудику воздушный поцелуй.

Полина мрачно отступает к сцене, в темноту.

— Вот Борисыч говорил о твоих стихотворных заслугах… А, знаете ли, — обратился он к актерам, — как прекрасно они с Полиной читали в детстве стихотворение Кочеткова? Умение рассказывать стихи у Раскова, мне кажется, с тех самых времен.

— Только не надо делать вид, будто мы его с тех пор ничему не научили… — с некоторой, как показалось Полине, досадой заметил Игорь Борисович.

- Да упаси Бог, но, чтобы не быть голословным, хочу тебе доказать свои слова. Полина, Родион, сделайте одолжение, дайте старому режиссеру вспомнить прошлое.

…Теперь они стояли на сцене, потому что таким просьбам не отказывают. Потому что, несмотря ни на что, они все еще хотели что-то доказать друг другу, а Полина еще и своей сестре. Стояли на сцене, смотрели друг на друга и не могли начать, борясь с чувствами, которые не поддавались определению.

Это уже было много лет назад. Все было другим, и они в том числе. И на сцене тогда стоял Рудик.

Рудик, а не Родион, которым он всю жизнь хотел быть. Это был один из самых страшных его кошмаров, и он ожил здесь и сейчас, на сцене любимого театра, на любимой, знакомой с детства сцене.

Он оживал всегда, когда Родион слышал это полузабытое детское имя «Рудик». Пять букв, две из которых гласные, а три — согласные. Сотня воспоминаний и столько усилий, потраченных понапрасну, чтобы забыть все неприятное, связанное с ними. И даже девочку, которая несмотря ни на что, все еще стоит напротив и смотрит так, как будто знает о нем все.

Свет на секунду мигнул и снова загорелся, но этого было достаточно, чтобы он схватил ее за руку, и, по-прежнему не глядя на нее, произнес, сжав зубы:

— Как больно, милая, как странно, сроднясь в земле, сплетясь ветвями, как больно, милая, как странно раздваиваться под пилой. Не зарастет на сердце рана — прольется чистыми слезами. Не зарастет на сердце рана — Прольется пламенной смолой.

Голос его изменился. Он перестал быть тем, кем был в реальной жизни, он перестал искать, метаться и прикрывать лицо. Оставшись тем же человеком, он словно позволил взглянуть в самую свою суть. И он не жаловался, он говорил так, будто просто размышлял, признавая всю обреченность ситуации. Пальцы Полины чуть дрогнули в его руке. Она подняла глаза и встретилась, наконец, с ним взглядом:

- Пока жива с тобой я буду — душа и кровь не раздвоимы, пока жива с тобой я буду — любовь и смерть всегда вдвоем. Ты принесешь с собой повсюду, ты принесешь с собой, любимый, ты принесешь с собой повсюду родную землю, милый дом.

- А если мне укрыться нечем от жалости неисцелимой, — спросил он настойчиво, — а если мне укрыться нечем от холода и темноты?

- За расставанием будет встреча, — грустно откликнулась она. — Не забывай меня, любимый. За расставанием будет встреча. Вернемся оба — я и ты.

Она пообещала… голос ее на мгновение сорвался — она сделала глубокий порывистый вдох, как рыба, вернувшаяся в воду после изнурительно долгого пребывания на суше.

Громкими, охрипшими голосами они дочитали стихотворение, заставившее вспомнить о времени, которого всегда мало и которого всегда не хватает.

Актеры Штроца захлопали первыми. Штроц обернулся и с одобрительной улыбкой поддержал. Им вторили и однокурсники Родиона с Игорем Борисовичем во главе.

- Надо же, не забыла, — тихо без улыбки констатировал Родион.

- Ты тоже, — пожала плечами Полина и выдернула из его руки свою ладонь.

Если и было что-то более бессмысленное в их жизнях, то вот это прочитанное вместе стихотворение перебивало все. Полину трясло. Они еще поговорили со Штроцем, назначили день интервью, обнялись и разошлись. Еще переговаривались актеры и будущие их подобия в фойе, еще гардеробщица и билетерша выражали Штроцу бурные восторги и зазывали его и Игоря Борисовича на чай, а Полина уже вылетела на скользкое крыльцо и вдохнула полной грудью свежий воздух.

Ее мутило, знобило, она не понимала, что с ней. Она едва замечала взгляды однокурсников Родиона и даже заинтересованный взгляд Мишки Яковинцева, который едва не свернул шею, глядя ей вслед. Впрочем, вряд ли в другой день она отреагировала бы по-другому. Сердце ее молчало. Оно вообще сходило больше с ума от выворачивающих душу воспоминаний — Полина бы не удивилась, если бы после сегодняшнего вечера у нее поднялась температура. Однако успокаиваться было еще рано.

Родион шел за ней, следовал по пятам. По шагам она угадала, что это он — в конце концов, только он жил в доме напротив.

- Это приятное чувство, когда ты понимаешь, что тот, кто тебя преследует — не маньяк.

— Ты не можешь быть уверена в этом до конца, — заметил он, поравнявшись с ней.

— Насчет тебя никогда нельзя быть уверенной до конца, — усмехнулась она.

Они ненадолго замолчали, думая о своем, но, в конечном счете, как показалось Полине, все об одном и том же.

— Знаешь, думаю, выражу общую мысль после сегодняшнего вечера, — начал он.

— Да? — она посмотрела на него сбоку.

— Это перемирие очень утомительно. Слишком уж хорошо мы знали друг друга в прошлом.

— И теперь это только мешает.

— Да. И будет хуже, если ты часто будешь выкидывать фортели наподобие сегодняшнего.

— Что? Да Штроц бы по-любому вытянул нас на сцену.

— Верно. И все же… Давай лучше расстанемся сейчас — недрузьями. — Насмешливо протянул Расков.

— Недрузьями, — Полина на мгновение остановилась, чтобы лучше рассмотреть выражение на его лице. — Правда, нам придется видеться все равно. Это вошло в привычку у судьбы — сталкивать нас лбами.

— Это ничего, — пожал он плечами. — К этому легко можно привыкнуть, когда знаешь, что все определено.

— У меня даже камень с души упал, — заметила она, когда они снова двинулись в путь.

— И открывает дорогу для всех возможных отношений. Вот, например, Мишка. — С намеком заметил Родион.

Полина скептически посмотрела на него.

— Советов по поводу личной жизни, у вас, Господин Великий Актер, я спрошу в последнюю очередь.

— Так мы же недрузья, помнишь? — с улыбкой сказал Родион. Они приближались к Полининому дому.

— Ну и что. Тем более, я не буду с тобой на эту тему разговаривать. Чао, передавайте привет вашей сестре, Рудольф!

И махнув на прощание рукой, Полина скрылась в подъезде.

Фонарь у дома Полины вспыхивал и гас с завидной периодичностью. Родион посмотрел на него, думая об их разговоре, и засмеялся-таки, не выдержав. Потом впервые за много лет подошел к озеру посреди их огромного двора и посмотрелся в свое отражение, ставшее совсем другим. Нет, в одиночестве он там совсем не смотрелся… И решительно оторвавшись от темной глади, Родион направился к себе, старательно обходя слипшихся воедино парочек, раскинутых по скамейкам.

На город ложились ранние сумерки, а воздух дышал ароматом наступающего тепла.

«В такие вечера лучше гулять с кем-то, а не в одиночестве», — подумала Полина, выходя из своего подъезда. Она наблюдала за Родионом из подъездного окна и дождалась, когда он уйдет к себе, чтобы выйти на улицу. Она не могла просто уйти, ей нужно было переварить то, что произошло, и лучше будет делать это не дома, где сам воздух был сжат в четырех стенах.