Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша. Страница 42

Поэтому сегодня Полина бродила по старому своему дворику, смотрела на светящиеся окна домов напротив и постепенно успокаивалась. Взгляд ее останавливался на привычных дворовых объектах, но не перемещался дальше озера, расположенного посреди двора, делящего двор на две части. Вокруг этого озера прошла добрая часть ее детства. Это вечный водораздел служил основанием для множества сказок, тайн, легенд, ужастиков и прочих историй, часть из которых была полна романтики, другая служила базой для множества игр.

У Полины были и свои истории, и далеко не все из них были выдуманы.

После получасовых хождений, она все же решилась и шагнула к воде. В ровной глади отразилось ее немного искаженное бледное лицо со сверкающими голубыми глазами. Непривычно, даже после стольких лет, знать, что рядом с этим лицом не отразится другое, ничем не похожее на это лицо. Хотя… почему непривычно? Стоит ей лишь захотеть…

Но сейчас она сама не знала, чего хотела. И письма ее сестры, вопреки ее желанию, ни капли не привносили в ее жизнь ясности.

Вот так же она приходила сюда каждый день после школы. Они с Родионом вызывали друг друга специальным сигналом, а потом проводили во дворе долгие часы, бесконечные часы, ни в один из которых им не было скучно. Осенние листья падали с деревьев, а потом еще и собирались в кучи для того, чтобы в сентябре и октябре приходили те, кто устраивал из них дворовый фейерверк. Они летали по двору, падали в озеро и плавали по его поверхности. И сразу становилось понятно, что это осень, и было немного грустно, потому что с осенью заканчивался незабываемый период их жизни. Осень влекла за собой зиму, в лучшие дни и вечера которой лепилось все, что только можно от снежков до огромных внушительных крепостей. Потом, мокрые от снежных битв, продрогшие от долгого пребывания на холоде, Полина и Рудик возвращались домой, сушились и растягивали удовольствие от вечеров за просмотром любимых фильмов (правда, выбор перед этим обязательно сопровождался дракой) с чашкой (или точнее с ведром) чая.

Они встречали весну, начиная запускать первые корабли по ручьям еще с первым таянием снега, и не было и не могло быть ничего упоительнее этих быстро размокающих кораблей, расписанных пожеланиями о лучшем. Эта ежегодная традиция открывала сезон их безумия, которое длилось бы круглый год, если бы не несколько месяцев непогоды.

И в зависимости от того, на чьей стороне двора они играли, на той стороне их озеро отражало щуплого темноволосого паренька и кудряватую девицу с голубыми глазами. Оно оставалось прежним, менялись только их отражения в ровной озерной глади. Сначала это были дети; соревнуясь друг с другом за место, которому не было границ, они непременно старались оказаться рядом друг с другом; дети росли и смеющиеся отражения сменялись более вытянутыми копиями тех же самых детей. Тонкие руки округлялись, волосы отрастали и меняли оттенки, в выражении глаз появился подтекст, а смех раздавался все реже и реже. Нет, они действительно по-прежнему веселились, но, увы, не здесь, и если и подходили к ровной глади скучающего озера, то лишь потому, что вживую друг на друга им становилось смотреть все сложнее. Отражение — это ведь почти то же, что реальность, а если и поднапрячь фантазию, то будет и вовсе не отличить от оригинала. И постепенно озеро перестало видеть детей, оно начало отражать подростков с претензией на взросление. Подростки теперь больше ругались, чем смеялись, хотя озеро и не удивлялось. Оно многое повидало на своем веку: смех, слезы, драки, споры, даже поцелуи. Поцелуев было много, одни вызывали те самые слезы, другие открывали новую дорогу смеху. Кто-то после тех поцелуев приходил в одиночестве и любил подолгу искать свое отражение в темном дне, будто старался узреть изменения.

Та парочка, кстати, тоже не избежала подобной участи.

Но, как справедливо подумала Полина, все это было уже в какой-то неправильной, не той жизни. В той жизни, в которой все происходящее казалось репетицией перед большим спектаклем, в которой были только задор и любопытство, а страха не было совсем. О чем говорила ее сестра в последнем письме? О том, что Полина в последние годы закрылась настолько, что изменилась до неузнаваемости? Что именно страх перед окружающим реальным миром сделал ее другим человеком? Но почему? Если это правда, то когда это началось с ней и почему ее всемогущая сестра это видела столько лет, но не могла открыть на это глаза самой Полине?

Вопросов было много, а вот с ответами была беда. И Полина не была уверена, что сможет найти на все вопросы ответы. Но старое знакомое озеро, которое Полли видела перед глазами всю свою жизнь, подсказывало одним своим примером — все наладится. Как налаживается всегда, только Полина не знала, как и когда это произойдет. Ее сестра оставила ее одну разгребать проблемы, постоянно подкидывая новые. Она словно дразнила ее, даруя всегда желаемую свободу, и усмехалась, стоя в стороне, наверняка уверенная, что Полина не сможет выплыть одна из этого болота, и как всегда позовет ее на помощь.

Только Полина не позовет.

X

Спустя неделю и два дня после расставания с Олегом Красовским в понедельник с утра Маша Сурмина не вышла на работу. Казалось бы, ничто этого не предвещало. Всю неделю она ходила в офис, как прежде, быть может, только была чуточку более отстраненной, чем раньше. Она не заходила к начальнику в середине рабочего дня, их давно не видели обедающими или уходящими домой вместе. Красовского никто из сотрудников вообще не видел уходящим домой (кроме Гриши), а вот Маша ходила теперь всегда одна или с собратом по несчастью стажером Игорем.

По офису поползли слухи, что они расстались. Красавица Елена не преминула воспользоваться этой ситуацией, чтобы лишний раз поехидничать. Основным аргументом ее было следующее:

— Ну, ты даешь… неужели думала, что он будет с тобой дольше? Повстречались немного и хватит. Может, тебя утешит, что иной раз он девушек и раньше бросает, так что тебе повезло.

Она болтала об этом в пятницу, готовя вместе с Машей конференц-зал к встрече с заказчиком. Ее легковесная болтовня надоедливыми каплями воды из не до конца закрученного крана падала на воспаленное Машино сознание. Последняя с трудом сдержалась, чтобы ничего не ответить. Она не была дурой. Понимала, что Лена специально нарывается на грубость, чтобы завалить лавиной своей чепухи и добить ее, вывести на откровенность. Но Маша молчала. Смотрела в окно на кромку близкой воды, на накатывающие на берег волны, и молчала. А в понедельник она не пришла.

Она никому не звонила и не оставляла сообщений. Она просто исчезла, не предупредив ни наставника Михаила, ни своего приятеля Игоря, ни Красовского.

Пришедший к восьми утра и разгоняющий завалы на работе Красовский около десяти услышал смех Лены из приемной. Как только он вышел с намерением дать своей заместительнице задание, секретарша и Лена резко замолчали и округленными глазами посмотрели на начальника.

— Что случилось?

— Да нет, Олег, ничего, а что должно было случиться? — зачастила Лена.

— Я серьезно.

— Ну в общем… не хотели тебе говорить, хотели сначала сами разобраться…

— В чем дело?

— Сурмина не вышла на работу. Мобильник у нее не отвечает. А у Лиды где-то был записан ее домашний номер…

На лице Красовского не дрогнул ни один мускул.

— Звоните. Может быть, она заболела?

— Могла бы хоть Михаила предупредить! — с досадой сказала Лена. — Вот Игорек в случае ЧП мне всегда звонит.

— Хорошо, пусть Лида наберет ей, а сейчас зайди ко мне, у меня есть задание.

Он повернулся и скрылся в своем кабинете. Лена подмигнула секретарше и шагнула за начальником в кабинет.