Раздел имущества - Джонсон Диана. Страница 75
Впервые Эми услышала, что кто-то считает По самым выдающимся американским писателем. Того самого По, который написал «Сердце-обличитель»? Действительно, она еще помнила, как читала этот рассказ в начальной школе, и это было больше, чем могли вспомнить остальные. Она решила попросить Сигрид найти биографию По и проштудировать ее как следует.
В девять часов гости стали разъезжаться на обед. Эми дождалась, когда все уйдут, чтобы поблагодарить Жеральдин от всей души и отдельно пожелать спокойной ночи Виктуар, к которой она испытывала симпатию и сочувствие с тех пор, как увидела слезы в ее глазах в дамской комнате в отеле. Сегодня вечером, как и тогда, Виктуар проявляла чудеса самообладания и красоты, которую называют soignée[177] («тщательно продуманной», «холеной»), но, как и тогда, она думала о другом, хотя и идеально играла роль дочери хозяйки дома (jeune fille de la maison[178]), которая предоставляет своему мужу вести серьезные разговоры с политиками и бизнесменами.
Дети Виктуар, что было так непохоже на обычное поведение детей у себя дома, являлись воплощением некой французской концепции детства: они подставляли взрослым щечки для поцелуев и произносили «Bonjour, madame»[179] как полноправные участники вечера. Эми восхищалась тем, что их не отослали сидеть с няней и что за оказанное им доверие они платили хорошим поведением. Благодаря Гарри Эми знала теперь о детях больше, чем раньше; она еще не была уверена, чтó чувствует к детям вообще, и была рада испытать настоящий прилив нежности к этим прелестным смуглым девчушкам. Семья Аббу, кажется, воплощала собой некий идеал семьи, не вполне американский, больше в платоническом смысле: зять вносит свой вклад в семейное предприятие, даже если зять — это друг тещи. В Пало-Альто воскресным днем ребята смотрели бы футбол.
— Мне было приятно, bien sûr[180], и спасибо вам за чудесные тюльпаны. Вы решили, что у нас мало цветов?
Кип по-прежнему избегал Эми, и в конце концов она заговорила с ним об этом.
— Почему ты от меня прячешься?
— Я не прячусь, — был ответ.
— Это как-то связано с Керри? — спросила Эми, припоминая только что сказанное ей Осуорси.
— Я ничего не могу поделать, если она кажется странной, — уклончиво ответил Кип.
Эми решила не настаивать. Скоро она все узнает у господина Осуорси. Она предложила Кипу пообедать с ней после приема у Жеральдин, отчасти подозревая, что ему хочется вернуться в школу как можно позже, и желая немного его подбодрить, отчасти потому, что не хотела, чтобы Отто провожал ее домой. И действительно, Отто ждал ее на улице и, даже если он и был разочарован, увидев Кипа, не показал этого, а взял ее за руку и стал болтать с ними обоими. Они пообедали в маленьком ресторане на острове Сен-Луис Кип казался не в своей тарелке — возможно, из-за присутствия барона — и быстро управился с обедом. Эми понимала, что ему, должно быть, одиноко, с ним не было даже Гарри, чтобы поговорить, что объясняло его немногословность, когда он рассказывал о своем французском классе и о проблемах, связанных с тем, что его французские сверстники продвинулись в математике гораздо дальше, чем он, хотя в компьютерах они значительно отставали. Наконец он поделился некоторыми своими мыслями относительно Керри.
— Они не разрешат ей поехать домой, — сказал он. — Ее château, в котором она жила, — говорят, что ей теперь нельзя туда входить.
— Почему?
— Потому что он больше не ее. Его получили Поузи и остальные. Может, они и позволят ей остаться, но это зависит от того, что подписал Адриан, или от чего-то в этом роде.
— Разве Гарри не получит свою долю? Они не могут просто выкинуть Гарри на улицу. Во всяком случае, они кажутся такими милыми, трудно поверить, что… — сказала глубоко потрясенная Эми. — Позволь мне все выяснить. — Она думала, что, вероятно, Поузи и Руперт не поняли, что Керри некуда идти. — Я могу позвонить господину Осуорси. Он, наверное, просто не подумал об этом.
В одиннадцать они проводили Кипа в метро, а Отто проводил Эми домой через внутренний двор Лувра и мост Рояль. Огни фонарей, освещавшие другие мосты, отражались в черной воде реки. Речные трамвайчики заливали их мощными огнями. Он поднялся вместе с ней наверх — это ее не удивило, и смешно, но она на это надеялась; хотя она и не планировала спать с ним, у Жеральдин его знакомое лицо в море незнакомых французских лиц, худощавых, ухоженных, побывавших в руках опытных парикмахеров, вызвало у нее теплое чувство. Она и сама чувствовала себя одинокой. Он выразил восхищение ее новой квартирой в экспансивных, несколько профессиональных выражениях:
— Гм, окна на север, но у вас будет солнце на кухне и в спальне. Хорошо, что спальня выходит не на набережную. Очень приятный цвет — как вы его называете?
— Бирюзовый, — сказала Эми. — По-французски это звучит как-то по-другому. Он скопирован с Большого Трианона.
— Нам надо поговорить, — сказал он, благоговейно глядя на этот такой продуманный, натуральный цвет.
— Чего-нибудь выпьете?
— Это Фенни, — начал он, когда они сели. — Моя жена. Как вы знаете, с ней все непросто. Я не знаю, как бы мы смогли продолжить, мы с вами. В будущем она собирается приезжать в Париж вместе со мной… В общем, она здесь, в отеле «Дю Лувр». Я сказал ей, что у меня деловая встреча… Мне показалось, я должен встретиться с вами, прежде чем… прежде чем мы чересчур сильно привяжемся друг к другу. Больше чем привяжемся.
Взволнованная, Эми стала уверять его, что она вовсе к нему не привязана, и это было бестактно и даже не совсем правда. Теперь, когда он исключил эту возможность, она поняла, что подсознательно, возможно, хотела снова спать с ним во время его приездов в Париж, не говоря уже о зимних месяцах в Вальмери. Она могла представить себе будущие случайные встречи, сопровождаемые надежными советами специалиста по недвижимости, и в перспективе, возможно, шале… В конце концов, он единственный ей открылся. Он был одет в облегающий сюртук с серебряными пуговицами. Она улыбнулась, чтобы скрыть противоречивые чувства, которые ею завладели, и сказала, что она все понимает. Барон Отто засиял от облегчения, что сцена отменяется, и выпил послеобеденный ликер gennepi, который Эми привезла с собой из Альп.
— Конечно, мы останемся близкими друзьями, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь в отношении собственности, могу проконсультировать — я всецело ваш, — сказал он.
Когда он ушел, она думала — может быть, лучше сказать размышляла — о бароне, о приеме у Жеральдин, о разных разодетых людях, о закусках, о фаршированных перепелиных яйцах и тостах с лососем и особенно о том, что она не могла примириться — даже если бы ее это заботило — с тем, что Отто женат. Она надеялась когда-нибудь понять этот странный общественный институт брака, с его ревностью и собственническими инстинктами, которых она никогда не испытывала, да и не хотела испытать. Вероятно, в этом-то вся и проблема: ее сердце никогда не было разбито или хотя бы задето.
Итак, мужья. Что за странный народ! Эми надеялась, что Виктуар, такая милая, сумеет справиться со своим мужем, несомненно причиняющим ей массу беспокойства, со своим вздорным и, вероятно, как и у Отто, неверным характером. Ей часто доводилось слышать о донжуанстве европейских мужчин, да и по личному опыту, если Отто, Эмиля, Адриана Венна и адвоката можно было считать типичными примерами, низкое мнение о них было, вероятно, правильным. Впрочем, все эти мужчины казались счастливыми. Те ее коллеги-мужчины из Пало-Альто, которые изменяли женам, страдали, ходили к психиатрам, публично обсуждали свои муки и неизбежно приходили к разводу, — создания некоего американского, протестантского типа супер-эго, которое не позволяло им просто выйти сухими из воды. Разумно ли вообще вступать в брак?
Однако в том, что недавно произошло у нее с бароном Отто, все равно было какое-то затруднение. Если ее огорчило то, что с Полем-Луи, ее инструктором по лыжам, у нее даже ничего не начиналось, то еще более деморализующий эффект вызывало то, что ее отвергли после первого раза, как будто она провалила вступительный экзамен или как будто она оказалась слишком уж американкой, которой не хватало каких-то основных эротических навыков или чувств. Или эпизод с бароном прошел слишком уж хорошо, может быть, почти по-супружески?