Кровосмешение (СИ) - Агафонов Андрей Юрьевич. Страница 4

Пацан, перелезающий с балкона на балкон, хватается рукой за перила, напарывается на гвоздь, вскрикивает и летит вниз. Впустивший его сосед сидит в наушниках перед компьютером.

Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны…

Лицо Василия Юрьевича вытягивается. Мамедов не мигая смотрит в переносицу священнику. Тот поднимает крест и касается им лба Мамедова, слегка надавливая.

Металлический прут опускается на каску омоновца, в каске ослепительно играет солнце — и разлетается на множество радужных осколков.

И спаси, Боже, души наша…

Молодой человек неприметной наружности запирает изнутри гараж, садится в машину, опускает стекло и поворачивает ключ в замке. Девушка в полубессознательном состоянии лежит на заднем сиденье.

— ДИМА! — ребенок бросается прочь от потасовки, Крылов бросается за ним. Слышен отчаянный женский крик: второго сына топчет обезумевшая толпа.

— Ты снимаешь?

— Да, — глухо говорит оператор.

Верую во единого Бога-отца, Вседержителя, творца неба и земли…

— гудит отец Владимир, пристукивая Мамедова крестом по голове.

У Мамедова пузырится розовая пена на губах. Кожа на его левом запястье лопается до мяса. Доски, к которым он привязан, сотрясаются.

И паки грядущего со славою судити живым или мертвым, и царствию Его не будет конца…

С грохотом ломается доска, и левой рукой, на которой болтаются наручники и обломок дерева, Мамедов хватает отца Владимира за горло. В глазных белках священника лопаются сосуды, глаза заливаются кровью. Мамедов швыряет труп в стену, как тряпку, и сотрясается от автоматных очередей, прошивающих его насквозь.

На пустой улице, усеянной брошенными плакатами, прутьями, сломанными касками, чьей-то обувью, обняв труп сына, рыдает Крылов.

ГЛАВА 6. ЗОМБИ КОНЧИЛИСЬ, ЗОМБИ БОЛЬШЕ НЕТ

Вечер, багровые облака над пепельно-серым городом. Бар «Фредди». Под вывеской бегущей строкой:

Мы снова открылись. Проснись, Фредди ждет тебя.

Внутри не очень людно, бар носит следы ремонта, с окон еще не сняли решетки. В отдельном кабинете тычет вилкой в греческий салат новый губернатор Сибирской губернии Евгений Мищенко. Слева и справа от него — помощники: директор Департамента информации Егор Поздеев и референт Алиса. Егор пьет кофе, Алисе заказали яблочный сок. На Алисе белая блузка, строгая черная юбка-карандаш, в руках папка с данными мониторинга. Отдельные строки подчеркнуты желтым маркером. На стуле сзади нее — еще несколько папок. Губернатор мрачен. Егор косится на часы.

— Что там? — Мищенко кивает на папку в руках Алисы.

— Вчерашняя демонстрация, в основном, — торопится Алиса. — Заголовки хорошие. «Горожане возмущены выходкой экстремистов», «Озверевшая толпа затоптала ребенка», «Никаких переговоров с террористами». В таком духе. Был также сюжет в эфире Шестого канала.

— Они уже работают?

— Уже две недели.

— Хорошо. Молодцы. Кто снимал?

— Алена Ахматова, — встревает Егор, — недавно у нас. Работала в Туруханском крае, жесткий профи.

— Да все вы тут жесткие. Еле прожуешь. Где твои люди?

— Через минуту должны быть.

— Нехорошо заставлять губернатора ждать.

Пожилая официантка вносит горячее.

— Алексей, мы с вами оба любим свою работу. Я понимаю, что вам сейчас тяжело и страшно. И я не ради рейтинга это делаю. Хочется понять, ради чего это все было. Вам разве не хочется?

Крылов поднимает глаза на Алену. Они сидят на террасе его дома. Она отвечает ему полными слез глазами.

— Хотите, камеру выключу, просто поговорим.

— Нет. Не вижу смысла просто говорить. Запишите, что я скажу. Пишете?

Алена кивает оператору. Загорается красный огонек.

— Я скажу, для чего это было. Люди не представляют себе реальной опасности. Они думают, что война кончилась. Она кончилась, только победили не мы. Посмотрите вокруг внимательно. Кто из вас стал счастливее? Что изменилось?

— А что должно было измениться?

— Мы должны были стать себе хозяевами. Этого не произошло. То, что я скажу, похоже на бред больного сумасшедшего, но это так и есть. Подумайте, вспомните то, что вы видите каждый день, и вы поймете, что я говорю правду. Нами правят не политики. Мэр и губернатор — это ширма. За ними стоят другие, и эти другие — не человеческие существа. Они рассматривают нас как свою добычу. Точка. Никакого сострадания не может быть. Единственное чувство, которое у них есть в отношении нас — это голод. Вообще единственное чувство, которое у них есть.

— А кто эти люди, вы можете их назвать?

— Это НЕ люди! Это нечисть! Они сильнее, быстрее. Дольше живут. Их нельзя ранить, только убить. Их надо убивать.

— Алексей. Что случилось сегодня на проспекте Шиловского?

— Что?..

— Ваш ребенок погиб. Леня. Сколько ему было?

— Ему… Пять ему было. В июне пять исполнилось.

— Как он погиб?

Крылов закрывает лицо руками. Алена делает знак оператору, и тот выключает камеру.

Они уходят. По пути переговариваются.

— Ну, как тебе?

— Да бред какой-то. Теория заговора. Сынишку жалко.

— Про сына оставляем. Он там хорошую реакцию дал. Остальное в помойку.

В отдельном кабинете бара «Фредди» произошли изменения. Теперь за столом напротив Мищенко сидит Логан. Егор и Алиса отсели на диванчик в глубине кабинета.

— Олег Евгеньевич, я вас понимаю, а вы поймите меня, — негромко говорит губернатор, — я должен как-то реагировать на происходящее. Иначе меня не поймут.

— А что, по-вашему, происходит? — интересуется Логан, отделяя ножом кусочек стейка. — Зомби кончились, зомби больше нет. С кавказцами разобрались. Страна возвращается к мирной жизни. Что конкретно вас волнует?

— Вы понимаете. Под меня копают, — почти шепчет Мищенко. — Свои же. Этот… Мамедов. Он ведь ваш человек? Кх-кх. Ничего, что я так говорю?

Логан кивает.

— Он вызвал много вопросов. И не только здесь. Я до сих пор не знаю, что случилось с телом. Мне сказали, что это слишком специально. Что это, блядь, значит — слишком специально?! У меня в администрации есть люди, которые призывают с кем-то бороться! Ну, вы понимаете. Я назначен президентом. И я его представляю. А тут какие-то деятели предлагают мне бороться, чуть ли не революцию устроить. И это не люди с улицы, это серьезные люди. А оттуда спрашивают, когда мы снова войдем в русло и начнем давать стране угля.

— Угля?!

— Метафорически. Сейчас очень многое зависит от того, когда начнет полноценно работать транспорт, когда мы начнем вносить свою лепту. Вы знаете ситуацию в мире. Представляете.

— Представляю.

— Короче говоря. Я честно вам скажу, не искал этой встречи. Мне хватает, знаете… прежнего. Но вот что вы должны понимать, мне кажется. Угроза не только мне. Поэтому, если вам есть что предложить, я готов.

— Евгений Юрьевич, прежде всего мне бы хотелось понимать расклад в вашей администрации. Люди Смолина как себя чувствуют?

— Да их осталось-то… Сейчас скажу. Владимирский, Крафт, Ткаченко… кто еще…

— Людмила?

— Ну, Людмила, да… Собственно, все. Но воду мутят не они. Да у них и нет возможности, не те позиции.

— А ваши?

— А мои есть мои и не совсем мои. Егор!

Егор подскакивает к столу.

— Будь добр, Олегу Евгеньевичу дай тот список. И продублируй потом на ящик.

— Хорошо, Евгений Юрьевич.

— Спасибо, я посмотрю, — говорит Логан, — изложу потом свои соображения. Вообще было бы удобнее, если бы я числился тоже, знаете, кем-то.

— Устроим. Не совсем понимаю, зачем вам это надо, но устроить можно.

— Ну, видите ли. Вы удивитесь, но у нас тоже не все гладко. Есть… свои противоречия. А кстати, вы не видели сюжет о вчерашней демонстрации?