Сделано в СССР (СИ) - Богдашов Сергей Александрович. Страница 93

Мне помогают, кто-то протирает очки платком, и вскоре мир приобретает привычные краски и очертания.

Вглядываюсь в цифры на табло.

Восемь метров девяносто два сантиметра! И скорость ветра два с половиной метра в секунду!

Что это значит? Это значит, что нового рекорда мира не будет.

International Amateur Athletics Federation; IAAF – Международная любительская легкоатлетическая федерация засчитывает рекорд только в том случае, если скорость попутного ветра не превышает двух метров в секунду.

Однако, как результат соревнований, прыжок засчитан. И это хорошо, потому что пятую попытку я пропускаю. Мы от неё уже отказались.

Встаю, чтобы попытаться размять ногу. Пока прихрамываю. Стадион гудит, и это меня заводит. Сначала неуверенно, а потом всё лучше и смелее, трусцой бегу по дорожке вдоль трибун. Нога побаливает, но терпимо. Время от времени останавливаюсь, и американцы дружно хватаются за фотоаппараты. Что поделать, если фотографирование у них – национальный вид спорта. Количество людей с фотоаппаратами на трибунах просто нереальное. Такого я нигде больше не видел. Фотографирование захватило и меня. Приобрёл себе Canon F-1N, с режимом скоростной съёмки. Сейчас он у Володи Ященко, который должен был заснять мои прыжки. Потом то же самое я сделаю для него. Пригодятся такие снимки и нам самим, и моей жене, и ребятам из спортинтерната.

– Как нога? – интересуется главный тренер сборной, когда я заканчиваю пробежку по кругу славы.

– Завтра будет в норме, а то и сегодня к вечеру, – успокаиваю я его. Ещё бы он не переживал. На завтра я заявлен на эстафету четыре по сто. Дважды показал на стометровке второе время по команде.

– Ты уж постарайся. А вообще – молодец! Прыгнул гениально! Ты наверное и не представляешь, что ты натворил, но сегодня умерла легенда о высокогорных стадионах. Споров было много, даже рекорды начали фиксировать отдельно, с указанием равнинного или высокогорного стадиона, а тут – на тебе. Оказывается и на уровне моря можно прыгать ничуть не хуже.

Кивком показываю тренеру на сектор прыжков в высоту. Туда уже подтягиваются спортсмены, и я иду болеть за Володю Ященко.

Владимир сегодня в ударе. Он кидается поздравлять меня, а у самого улыбка до ушей. Забираю у Владимира фотоаппарат.

– Делай рекорд. Сегодня наш день, – советую я ему, и он, сверкнув белозубой улыбкой, уносится к тренеру. Смотрю, как они о чём-то горячо спорят, и тренер, покачав головой, идёт к судейскому столику.

На первую попытку они заявили высоту два двадцать! Это много. Настолько много, что никто из их соперников не рискует повторить такую заявку.

Володя два двадцать проходит играючи. Стадион взрывается одобрительным гвалтом.

Два тридцать со второй попытки, сбитая планка на третьей и два тридцать семь с четвёртой попытки. Есть рекорд мира по прыжкам в высоту!

На пятой попытке высота в два сорок остаётся не покорённой. Обидно. Два тридцать семь на прошлой попытке Володя прыгнул с хорошим запасом.

– Герои дня, марш к журналистам, – командует нам тренер, и суёт в руки флаг СССР. К нам с Володей присоединяется чемпион СССР Анатолий Пискулин, победивший сегодня в тройном прыжке.

Позируем, с флагом и без него. Между делом успеваю в одной из журналистских лож заметить злое лицо Вудворта. Мэтр журналистики явно недоволен восторженным состоянием своих коллег и что-то сердито выговаривает соседям. Не наш человек.

Вечером, во время небольшого банкета под соки и кока – колу, улавливаю интересные цифры. Семь лет назад, здесь же в Беркли, наши команды разошлись вничью. В этот раз такого не случится по одной простой причине – количество разыгрываемых победных баллов стало нечётным. Не так давно из соревнований исключили мужское десятиборье, в котором мы были традиционно сильны.

Цифры я люблю. При внимательном отношении к ним можно узнать иногда много интересного. Так случилось и на этот раз. Я допытал главного тренера и узнал, что перед каждым «большим легкоатлетическим матчем» американцы заново согласовывают регламент соревнований. Вроде бы и по мелочам, но каждый раз эти мелочи оказываются не в нашу пользу. Ох, чую, что у кого-то из советских высокопоставленных спортивных чиновников рыльце в пушку… Нельзя так бессовестно подыгрывать соперникам. Американская команда и без этого состоит из сплошных инвалидов, если посмотреть на список разрешённых препаратов для их спортсменов. Больше половины команды у них сплошь астматики, да и все остальные чем-то да страдают. Главное, что всё это документально оформлено, и препараты во время соревнований они употребляют «законно». Другими словами – проб на допинг американцы не боятся. Считают, что они самые хитрые. Нашли дыру в правилах, и беззастенчиво её пользуют.

У нас тоже не всё гладко. Даже мне наш врач сегодня пытался подсунуть пару розовых таблеточек. «Для облегчения общего состояния после травмы». А я ведь ему ещё на сборах сказал, чтобы не вздумал ко мне соваться со всякой дрянью.

– Что за препарат? Как называется? – поинтересовался я у него.

– Импортный. Название вам ничего не скажет, – врач отвёл глазки в сторону.

– Я говорил тебе, чтобы ты ко мне со всякой гадостью не совался. Говорил? – начал было я, старательно копируя интонации одного персонажа из популярной советской комедии.

Врач оказался любителем кино, и сходу въехал, что дальше пойдёт фраза про лестницу, с которой я его спущу. Догадливый эскулап, напоследок пообещав пожаловаться главному тренеру, от расправы улизнул, срывающимся голосом выкрикивая окончание своих угроз уже в коридоре. Жаловался он на меня или нет, я так и не узнал. Никто мне ничего за этот инцидент так и не высказал.

Чтобы не сидеть по комнатам в ожидании ужина мы с куратором вышли прогуляться по небольшому скверу на окраине кампуса. Поделился с ним своими мыслями про наших чиновников, и как-то незаметно он из меня вытянул историю про таблетки.

– В который раз тебе удивляюсь. Вроде за время нашего знакомства я неплохо тебя изучил, но всё равно какой-то ты неправильный. Всё время разный, – непонятно с чего пожаловался мне майор на меня же самого.

– Так не бывает всегда одинаковых людей. Они же не оловянные солдатики, которых отлили раз и навсегда. Тут скорее всего с подозрением надо относится именно к всегда одинаковым людям. Они наверняка не те, за кого себя выдают. Нацепили маску и спрятали за ней правдивость своих действий и искренность. Я не лучше других. У меня тоже есть маски. Без них в обществе не прожить, но я всегда пытаюсь остаться самим собой, насколько это возможно. Начни я себя на совещании в обкоме партии вести себя так же, как на сцене, и меня быстро поставят на место, да ещё и назовут моё поведение клоунадой и фиглярством. Я и так постоянно себя сдерживаю. Стараюсь скрывать свои рефлексы и переживания, но это не мешает мне правдиво чувствовать окружающих и по возможности оставаться искренним, – я постарался максимально верно донести до майора своё мироощущение, но в итоге сам понял, что объяснение получилось достаточно рваное. Иногда простые вроде бы вещи нелегко объяснить обычными словами. Кажется, что ты искренне говоришь то, о чём думаешь, а выходит какая-то искусственная пошлятина, этакий словесный пенопласт. Вроде бы и сказано много, а слова вес не обретают.

– Что верно, то верно. Живёшь ты относительно спокойно. У твоих сверстников шило в заднице и активность повышенная, а у тебя всё ровно выходит. Так что, когда свара начнётся, можешь на меня рассчитывать. Я на твоей стороне буду, – озадачил меня майор, сорвав с дерева какой-то цветок и принюхиваясь к нему, – Надо же, персик. Я уже и забыл, как он пахнет.

– По поводу чего ожидается свара, если не секрет? – как можно спокойнее поинтересовался я, ошарашенный неожиданно свалившейся информацией.

– Думаешь, украинцы просто так к нам в Свердловск прилетали? Так вот нет. Торопились они свой кусок успеть урвать. Связи-то у них в столице ого-го какие имеются. Прознали они каким-то образом, что серьёзные люди на вашу организацию зубы точат. Деньги у вас большие стали крутится. Наверняка они кому-то нужнее оказались. Да и не только те деньги, что у вас на счетах. Я ведь сначала думал, что вы через свою организацию государственные денежки обналичивать начнёте. Очень уж она у вас удобна для таких дел, – куратор замолчал, искоса отслеживая мою реакцию.