Шиза. История одной клички (Повесть) - Нифонтова Юлия Анатольевна. Страница 23

Далее следовал бесконечный путаный рассказ, изобилующий каждый раз всё новыми жуткими подробностями из жизни опустившейся женщины. Глядя на неё и слушая о том, как поначалу Мамлюда пыталась противостоять судьбе, Янка сделала вывод, что никогда не станет рожать детей. Если бы муж бросил Людмилу Ивановну одну, спутавшись с очередной казарменной примадонной, то, возможно, Мамлюда попереживала б для порядка, но выдюжила и не спилась. И увольнение тоже, может, пережила, устроилась бы куда-нибудь на первое время, чтоб на хлеб хватало. Но тянуть на себе ещё двоих не нужных никому в мире, кроме неё, «цветов жизни»… ежедневно казниться, глядя на двух вырожденцев, интеллигентной в прошлом женщине было невыносимо: «Воспитание — воспитание. Чушь! Вот он как родился с первого дня — сволочь, и оглоблей его не перешибёшь!» Ну, с Валиком всё было понятно, больной человек, полностью зависимый, не способный даже мало-мальски обслуживать себя. Что с него взять, дурак он и есть дурак. Пользы от него, конечно, никакой, но и вреда тоже, кроме эстетического.

Антип был, по мнению Мамлюды, так же невыносим, но гораздо вредоноснее брата: «Страшен не просто дурак, а страшен инициативный дурак!» Антип явно относился именно ко второй, более удручающей материнское сердце категории. Он с рождения обладал кипучей энергией при полном отсутствии влечения к культуре и образованию. Кочуя по интернатам и приёмникам-распределителям, Антип встретил своё совершеннолетие в колонии, угодив туда по «хулиганке», так и не осознав, за что именно. Несмотря на всю «прелесть» морального облика, Антип весьма удачно устроился и преуспевал в жизни. Карьера таксиста ему удалась, к тому же он как-никак, но содержал забубённую мамашу и трутня-Валика. Иногда Антипу удавалось срубить кучу «левых хрустов». Но сколько бы ни было у него денег, их ему всегда почему-то хронически не хватало. Не только финансами, но и всем в доме заправлял именно он. Мамлюду Антип держал в чёрном теле и периодически поколачивал, а беспомощного братика оформлял в специнтернат. Протрезвев, что случалось не часто, Мамлюда устраивала по этому поводу героические истерики. И неизменно получала от Антипа очередную зуботычину, а поплакав, в качестве утешительного приза — сотку-другую, отправлялась заливать мысли о реальности с такими же горькими забулдыгами. Грозный Антип держал в почтительном страхе не только семью, но и всю округу. По малейшему поводу он мог неожиданно впасть в несанкционированную ярость, рвать, крушить, уничтожая остатки посуды и постельного белья, ударить кого угодно (особенно бурно он реагировал на вид милицейской фуражки).

Единственный человек, кого эти энергичные выпады совершенно не впечатляли, была Янка. Она самозабвенно передразнивала его безграмотную речь, ежеминутно тыкая в его бескультурье, приблатнённую безвкусицу, унижала и демонстрировала пренебрежение, осознанно пытаясь навлечь на себя его неуправляемый гнев, ища смерть в поножовщине. Зная, что подруга не боится его, Антип проникся к Янке глубоким уважением, требуя от окружающего мира поклонения своей королеве.

Каждый раз, посещая «логово», Янка приносила для несчастного Валика жвачку или чупа-чупс. Хотя Валик и без того всегда восхищённо таращился на неё, как питекантроп на сверкающую кремлёвскую ёлку. Мамлюда так же признавала Янку непререкаемым авторитетом:

— Клеопатра, ты положительно влияешь на этого дебила (Янка путалась, на какого именно). Лучшей снохи и представить не могу. Только прошу, не бросай нас!

Вечера коротались на крохотной кухне. Никто не смел нарушать царственный покой в кишащих тараканами чертогах. Мягко тлела тусклая настольная лампа. Убаюкивающе бренчал магнитофон. Антип молча, как неугомонный Гефест, чинил разнообразные вещи, порушенные им же в ходе недавнего воспитательного процесса, кипятил на вечном огне закопчённой газовой горелки смоляной чифирный гейзер. По сути, Антип не доставлял Янке особых беспокойств. Он изо всех сил старался ей нравиться и беспрекословно подчинялся с таким смирением, что это не могло не растрогать. Непроходимая его глупость и неотёсанность порой сильно раздражали, но Янка не умела долго сердиться, а так как была совершенно равнодушна к Антипу, то и не пыталась его переделать. Сексуально Антип был поразительно не образован для своего возраста и с наивностью дошкольника пересказывал байки из дворового фольклора типа, «как одна тётка родила от добермана» или «как один мужик у себя в подполе курицу насиловал». Максимум, что мог себе позволить «гроза микрорайона», это, изрядно подбодрившись спиртным, в пылу неконтролируемой страсти воровато сжать Янкину грудь и тут же машинально отскочить, спасаясь от неминуемой затрещины. Такое положение дел Янку абсолютно устраивало.

Но главное достоинство Антипа было то, что он не мешал ей, замерев, подолгу смотреть в одну точку. Янка сидела на широком подоконнике и лениво курила одну сигарету за другой, растягивая удовольствие на весь вечер. Ведь она ежедневно приходила сюда с единственной целью — видеть окно Аграновича. Янка безотрывно всматривалась сквозь грязное стекло кухни, два таких разных оконных проёма находились точно напротив друг друга. Когда в сизой от дыма кухне уже трудно было дышать, Антип открывал оконные рамы, и вход в волшебный мир Аграновича становилось ещё ближе. Из грязного дупла без занавесок можно было совсем близко — на одном уровне наблюдать за таинственной жизнью золотого прямоугольника. Там рано выключали свет и в таинственной глубине бродили прозрачные тени, мерцали огоньки, в непогоду же створки всегда открывались, выпуская биться на ветру белоснежные шторы-крылья.

Фольклорный элемент

В кривом переулке из частных домов, сиротливо жавшихся к церквушке, проживала древняя бабка Антипа, мать Людмилы Ивановны. Отношения между матерью и дочерью явно не складывались и больше были похожи на взаимную вражду. Янку это вовсе не удивляло, опираясь на собственный опыт, она знала, что бывает и хуже. Настораживало другое с самого первого дня знакомства с «весёлой семейкой», Антип и Мамлюда настойчиво тянули её в гости к бабушке. Для пробуждения стойкой мотивации Антип наперебой с мамашей цветисто рекламировали старушкины достоинства, не подтвердившиеся впоследствии ни по одному пункту:

— Бабушка очень добра и приветлива, чрезвычайно обеспечена. В подполье у неё несметные богатства, а в огороде зарыт чугунок, полный золота, персидские ковры вместо обоев и на потолке тоже. А ещё бабка-уникум классно гадает, чего не скажет — всё непременно сбывается!

Поначалу совместное посещение посторонней родственницы казалось Янке излишним, но потом, под бомбардировкой приглашений и обещаний познакомить её с замечательной пенсионеркой, смирилась с этим, как с само собой разумеющимся, обязательным визитом вежливости. Подготовка к походу растянулась на несколько недель. Наконец ради этого эпохального события Мамлюда собрала всю волю в кулак и четыре дня не брала в рот спиртного. Умылась, причесалась, сменила кофту на менее дырявую и подвела глаза наслюнявленным карандашом. Валика нарядили в почти белую рубашку и галстук-бабочку, оставшийся с незапамятных детсадовских времён. Антип в весёлом возбуждении радостно повторял одну и ту же фразу, как заведённый, не меняя в ней ни одного слова:

— А я вот, Янчик, «хавчиком» затарился. Не боись, и «кислятину» твою не забыл, — Антип гордо кивал на одинокую бутылку шампанского, сиротливо прижавшуюся к целому отряду «беленькой».

Низкую скрипучую дверь покосившейся хаты открыла весьма колоритная особа, способная запросто лишить всенародной славы и заработка бесподобного Милляра. Долгого вхождения в образ не требовалось. К тому же киностудия могла бы существенно сэкономить на гриме, костюмах и реквизите. Старушенция с первых минут знакомства поразила Янку своей прыткостью и бесцеремонностью. После дежурного приветствия сухопарая милляровская конкурентка, демонстрируя любезность, ловко сдёрнула с Янки короткое чёрное пальто, ставшее тесным маме Ире и потому презентованное дочери на очередной праздник. Когда Янка попыталась повесить «наследственную мантию» на вешалку, старуха буквально выдернула её из рук и скрылась в лабиринтах тёмных комнатушек, приговаривая как заклинание: «Там сподручнее будет, там сподручнее…»