Под одной крышей (СИ) - Козина Елена. Страница 7

Заперев входную дверь и стянув с себя ветхий кардиган, он облачился в синюю клетчатую рубаху и перебрался на кровать.

Его бросало то в жар, то в холод, а мысли путались. Виски и челюсть по-прежнему гудели, на языке осел вязкий химический привкус. Нервное напряжение этих дней начинало сказываться, но имеющимся в доме таблеткам Гарри отныне не доверял.

Испорченные ферзь, конь и пешка взирали на него с края матраса. И если первый отделался небольшой царапиной на боку, то последней, вплотную подобравшейся к врагу, досталось по полной: вместо точеной головы ее венчал раскореженный огрызок.

«Что дальше?..» - размышлял Гарри, сжимая крошечную фигурку в ладони.

Сначала соседка послала приветливое письмо и выказала желание познакомиться. Потом устроила проникновение со взломом, присвоила себе чужое имущество и принялась угрожать. Когда Гарри был уверен, что засек ее, она умудрилась выскользнуть незамеченной. Теперь эта нелепость с париком.

Происходящее ставило его в тупик. Барышня не удосужилась перевезти сюда свои вещи, но прикармливает собаку и украшает комнату цветами - в точности, как это делала мама! Да что за намеки, в самом деле?

Мама... Сегодня он не вспоминал о ней. О ее бездонных серо-зеленых глазах, о волнистых волосах с золотинкой спелой пшеницы. О руках, пахнущих лавандовым кремом. О пестрых летних платьях, что шуршали, когда она хлопотала по дому.

Гарри прикрыл веки, пытаясь воззвать ее образ, и, незаметно для себя, провалился в глубокий сон.

Ему снова восемь. Июль.

Стоя на обочине дороги, он щурится на яркое солнце, в лучах которого большое кукурузное поле купает наливающиеся початки. Сквозь опущенные ресницы видно, как качается бескрайнее желто-зеленое море.

- Безим! - четырехлетний Дейл хлопает брата по спине и, хохоча, несется во всю прыть.

Пухлые ножки в коротких штанишках мелькают у Гарри перед глазами.

Но радость сорванца длится недолго - он тут же оказывается на земле:

- Ай!

Мгновение спустя лицо Дейла искажает печальная гримаса, белесые брови сбегаются к переносице. Он хватается за колено и голосит:

- А-а-а! Ма-ма! Ма-а-а-м!..

Она откликается на зов. Ветер подхватывает и проносит мимо ее приглушенный смех и душистый аромат лаванды. Играет подолом цветастой юбки, пока она торопится на выручку «неуклюжему косолапке».

Гарри наблюдает, как она поднимает братишку на ноги, дует на ушибленное место и утирает ему слезы.

- Ничего, ничего страшного, - шепчет она. - Успокойся.

Мама снова смеется. Расправляет плечи и, прислонив узкую ладонь козырьком, смотрит вдаль. Ступает на тропку, рассекающую поле.

Гарри хочет позвать ее, но не решается - он с замиранием сердца глядит ей вслед.

Небо разгорается до тех пор, пока не оборачивается слепящей белой полосой.

Мама и Дейл исчезают из виду, а редкая трава у дороги становится все выше и выше. Да и кукуруза растет, превращаясь в частокол из толстых одеревеневших стеблей. Тонкая тропинка тает в нем бесследно.

Нужно догнать маму, найти!

Поборов оцепенение, он кидается туда, где минуту назад приметил ее и брата.

Непроходимая чаща преграждает путь: посевы, кажется, вымахали до облаков. Сухие усы початков что-то нашептывают свысока - что-то недоброе, тревожное.

- М-а-ам?! - выкрикивает Гарри.

Ветер завывает сильнее.

В зарослях что-то маячит, шуршит. Гарри замирает, приглядываясь.

- Ма?.. - звуки застревают у него в горле, когда впереди, будто из ниоткуда, всплывает огромная собачья морда. Бурая шерсть лоснится, язык в обрамлении острых клыков вывалился наружу. Овчарка, размерами походящая на льва, принюхивается. Точь в точь Лютый!

Дрожа, Гарри пятится, но пес с ревом бросается на него.

- Мама!

Развернувшись, Гарри устремляется куда глаза глядят, нагибает могучие побеги, прокладывая себе дорогу. Сердце колотится, в висках пульсирует кровь.

Он цел, он может двигаться, но страх расползается внутри.

Ухватившись за жесткие стебли, Гарри раздвигает их, чтобы протиснуться и уйти от зверя. Раз за разом повторяет этот маневр, как в забытьи, пока хватает сил.

Наконец он выбирается на заветную тропку, осматривается и останавливается, чтобы отдышаться.

- Дэ-э-йл, ма-а-ам?! - умоляюще взывает он.

Ветер затихает, и на поле снова жарко и душно.

Гарри оглядывается, не в состоянии понять, откуда пришел и куда направляется - побеги плотно смыкаются по обеим сторонам, а тропинка меж ними убегает в бесконечность.

Неужели он потерял маму и брата? А что, если Лютый снова появится?

Он садится на траву, задирает голову и начинает тихонько выть. Его трясет, слезы градом катятся на рубашку.

И тут он чувствует знакомый запах лаванды. Всхлипывая, Гарри жадно втягивает его носом:

- Мам?

Он видит, как она, невероятно высокая - выше гигантской кукурузы - склонилась над ним, таким крошечным, потерянным, испуганным.

Ее глаза, серые с рыжинкой, все ближе и ближе. Успокаивают, завораживают, словно глубины лесных озер.

Гарри всматривается в них до тех пор, пока не замечает, что золотой отблеск маминых глаз подергивается, искрится. Да это пламя!

Стоило ему подумать об этом, как спину обдало жаром. Гортань свело спазмом, подбородок затрясся. По щекам потекли соленые ручьи.

И вот слышится треск стеблей, пожираемых огнем.

Гарри вздрагивает. Но мама протягивает руку и гладит его по волосам. Ее взор неподвижен, губы застыли в полуулыбке:

- Ш-ш-ш. Не надо, не плачь. Не плачь, Бекка.

1. Рабочий кабинет президента США в Белом доме - Прим. авт.

2. Алопеция (от др.-греч. ἀλωπεκία через лат. alopecia) - облысение, плешивость. Патологическое выпадение волос, приводящее к их частичному или полному исчезновению в определённых областях головы или туловища.

Глава IV

Вздрогнув, Гарри проснулся. Яркий свет резанул по глазам.

«Бекка? Она сказала “Бекка”?!».

Его знобило. Оторвав голову от подушки, он потер лоб и огляделся.

Сначала Гарри подумал, что продолжает спать и видеть сон - он мог поклясться, что все еще ощущал запах горелой травы, а окружающая обстановка никак не вязалась с той, в которой он отправился на боковую.

Взгляд наконец сфокусировался на потускневших от времени деревянных досках.

Вместо ровного потолка с тонкими балками над ним нависал накрененный сосновый скат. Локоть не упирался в привычный ортопедический матрас, а неуклонно тонул в старомодной перине, обрамленной массивным изголовьем. Инвалидное кресло отсутствовало.

Рядом у стены располагался мамин комод, на котором, как накануне описывал Чез, красовалась ваза с живыми цветами. От него веяло свежей краской.

Гарри дернулся и сел так резко, что голова закружилась. Мысли колыхнулись и понеслись испуганным табуном, одна стремительнее другой. По телу прокатилась дрожь - клетчатая рубашка, в которой он улегся, лежала рядом.

Натягивая ее на плечи, он растерянно озирался, пока не заметил, что у кровати, на месте родных кроссовок, стояли новые дамские босоножки.

- Это еще что?!

Он заслонил лицо ладонями, веря, что странное наваждение вот-вот развеется. Однако, вопреки ожиданиям, открывшаяся ему картина стала только четче и ярче.

- Господи, что все это значит?

В ответ кротко хрустнуло стекло.

Гарри обернулся. Вместо пары занавешенных окон на него в упор смотрело всего одно оголенное, пронзительное окно - проклятое окно проклятой мансарды.

- Дейл! Это твоих рук дело? - заорал он. - Я доберусь до тебя, сукин ты сын, слышишь?..

Волнение накрыло его штормовой волной. Сердце било в набат, готовое выскочить из груди.

Солдат окинул взглядом комнату.

Из каждого угла под скошенными сводами разило забвением. Мелкая пыль кружилась в воздухе и в мягком утреннем свечении казалась единственной обитательницей этих покоев. В распахнутой настежь двери зияла рваная дыра, на полу валялись куски дверной фанеры и мятые листы бумаги. Стол у входа пустовал, а пара низких кресел была затянута полотняными чехлами. За отсутствием полок на стене остались неприглядные грязные отметины.