Исцеление (СИ) - Сойфер Дарья. Страница 23

— Я понял, понял, — от смеха у него на глазах выступили слезы, он задыхался. — Я должен за это извиниться. Хотя ты уже заставила меня за это расплатиться.

— Когда это?

— А как же мой рекорд вызовов к директору? И даже привод в детскую комнату милиции благодаря твоим стараниям? Думаешь, мама меня за это гладила по голове?

Упоминание покойницы одним махом сделало разговор серьезным. Улыбки растаяли, в воздухе повисли вина и неловкость.

— Прости… Я это затеяла, — она первой нарушила молчание.

— Да нет, ничего, — невесело ответил он. — Я правда так сильно испортил тебе жизнь в школе?

На долю секунды ей захотелось высказать все, что накопилось. Но обида, живущая в ней уже лет двадцать, вдруг куда-то испарилась. Спроси он это неделю назад, и уж мало бы ему не показалось. Она кричала бы ему в лицо, каким мерзким поганцем он был когда-то, сколько раз она ревела в подушку, как ненавидела свое отражение в зеркале и снова, и снова заедала душевные муки мамиными пирожками. Как не хотела идти в школу, потому что там был он со своими обзывательствами, как однажды мама купила ей на дискотеку красивое блестящее платье с пышной юбкой, и она мечтала пригласить на танец Дениса Родионова, о котором грезила с пятого класса, а Паша подговорил его в очередной раз выставить ее на посмешище… И она непременно наглоталась бы маминым снотворным, если бы не Ленка…

Но вот он стоял перед ней собственной персоной, олицетворение ее худших кошмаров, человек, которого она когда-то боялась больше Фредди Крюгера, и смотрел на нее своими огромными светлыми глазами, виновато подняв брови. Несчастный великан в хирургическом костюме. Печальный мясник, который нянчился с ней, как с ребенком, пока они ехали в скорой. Который лечил, оперировал, невзирая на реакцию начальства, а потом сидел тут рядом и заботливо держал за руку. Как она могла сказать своему спасителю, что всю сознательную жизнь ненавидела его?

— Было и было, — примирительно вздохнула она. — Забудем.

— Вот и отлично, — на его лице отразилось облегчение. — Другое дело.

Он собрался было уходить, но она схватила его за рукав.

— Слушай, Паш… Хочу тебе сказать: я очень благодарна. За операцию и вообще.

— Окей.

— Такая благодарность пойдет?

Он помолчал, хитро прищурил один глаз и внимательно на нее посмотрел.

— Не-а, — выдал он, наконец, и улыбнулся.

— В каком смысле?

— Не пойдет, — довольно сообщил он.

— Так, а что еще? Коньяк? Виски? Конфеты? — перебирала она. — Вернуть Макариху?.. Тьфу, черт бы тебя подрал с твоими кличками! Лену вернуть? Имей в виду, если под словами про рот ты подразумевал…

Он прижал палец к ее губам, заставив замолчать, и пригнулся к самому ее лицу. В его глазах загорелся хулиганский огонек.

— Тихо, женщина, — интимно прошептал он. — Не нарывайся.

Она попыталась что-то промычать, брови удивленно поползли на лоб.

— Ты просто испечешь мне свой самый лучший торт, — закончил он и весело подмигнул.

Глава 10

09 мая 14:51

#деньпобеды #обратныйотсчет

Народ, где можно купаться в середине мая? Требуется солнце, море, в идеале — пальмы. Багамы не предлагать, ибо грешно смеяться над отечественным здравоохранением.

Парад смотрели все. Пациенты в палатах, младший персонал в сестринских, жалкие халявщики в ординаторских. Все, кроме Паши. Он уже час наблюдал на мониторе кишку Лапушкина без надежды в скором времени переключиться на танки и самолеты. Лапароскопия, будущее хирургии.

С дежурствами он в этом году собрал джекпот. Все праздники провел здесь, на седьмом этаже, в оперблоке. С улицы уже доносился гул, приближался, охватывал низкочастотной вибрацией тело. Летят, красавцы, на Красную площадь. Паша бросил короткий взгляд в окно, но успел заметить лишь краешек истребительского крыла. Вздохнул. Некогда отвлекаться.

— Лучше бы расходники привезли, — бурчал за экраном Фейгин.

Не поспоришь ведь. И расходники, и препараты, и компьютеры божеские. И премию. С другой стороны, парад — какое-никакое, но зрелище. Паше, например, не обрыбилось. Илья вон сидит себе, ворчит, а сам на самолеты смотрит. С кем бы только поспорить на большие деньги, что и вечером вместо салюта придется шить очередного пациента. Спасибо, фейерверки казенные. Нашим только дай пострелять. А потом в хирургии кисти и в ожоговом не протолкнуться.

С Лапушкиным закончили, когда в небе уже таял триколор. Паша передохнул, съел купленные в кулинарии рулетики из ветчины. По привычке двинулся в реанимацию к Нике, но запоздало вспомнил, что она уже в палате. Вчера перевели.

Жаль, конечно. Нет, за нее он был рад. И за себя тоже, потому что дренажи стали сухими на вторые сутки, УЗИ лишней жидкости не выявило, да и руками прощупывать — одно удовольствие. Короче, швы состоялись. Стервец-заведующий отлез со своим инфернальным взглядом. Ему и говорить ничего не надо было, зырк — и уже кажется, он сейчас достанет из-за спины раскаленный трезубец. Впрочем, этот и разговорами не погнушался, разнес наутро после операции Пашу с Поспеловым так, что захотелось лечь на пол и всплакнуть в позе эмбриона. Ничего, не впервой. Время прошло, Ника зарастала, как собака. В хорошем смысле.

Но в реанимации были и свои плюсы. Мало народу, тишина, и если абстрагироваться от стеклянных стен, превращающих бокс в реалити-шоу для дежурных сестер, то они неплохо проводили время.

Ника там целыми днями скучала, поэтому каждому Пашиному визиту радовалась. Он, разумеется, понимал, что дело не в нем, а в нехватке общения, но все равно приятно было смотреть, как меняется ее лицо. Оживляются глаза, в уголках рта появляются трогательные ямочки улыбки, голос звенит…

Она о чем-то стрекотала, рассказывала про кондитерскую, про работу, про Ленку-Макариху. Половину он пропускал мимо ушей, потому что любовался мимикой, свойственными только ей движениями, манерой прикусывать нижнюю губу, отчего на ней оставались маленькие тонкие следы.

А еще Ника очень забавно злилась. Он ругал себя, но не мог остановиться. Называл «Бася», зная, как ее это бесит, отпускал глупые колкости, наблюдая, как сердито сдвигаются брови, темнеют глаза, трепещут крылья ее вздернутого носика. Она дулась, поджимала губы, и ему снова хотелось ее подколоть, а потом стиснуть в объятиях и до одури вдыхать запах мягкой и прохладной кожи.

Разумеется, он этого не делал. Во-первых, швы. Во-вторых, сплетницы за стеклом. В-третьих, после долгих часов в душном оперблоке от него наверняка разило, как от куска хорошего французского сыра. Ну и, наконец, этот эфемерный Марк. Ее босс, как стало понятно из рассказов. Непонятно, почему Паша сразу не развеял ее глюки про то, что шеф прилетел к ней в реанимацию сразу после операции, но она спрашивать перестала, и все забылось само собой.

Не то, чтобы Исаев ревновал. С чего бы? Для ревности нужна любовь, а ей и не пахло. Он давно ни с кем не встречался, общался в основном с Фейгиным и Поспеловым, заскорузлыми женатиками, и, видимо, в какой-то момент потребность в романтике назрела и вскрылась, как абсцесс. А тут Ника со своими формами под тонкой тканью больничной сорочки… Образ, прилипчивее золотистого стафилококка. И что он за врач после этого? Мужчина — это да, с этим, как выяснилось, без проблем. Но врач?..

В идеале сдать бы ее Поспелову со всеми потрохами. Во избежание этического конфликта. А еще лучше, если бы он додумался до этого до операции. Но захотелось же поиграть хирургическим мускулом, подтвердить и преумножить восторги тети Нади. И разок увидеть уважение в глазах Карташовой… А теперь поздно подкидывать ее другому. Иначе тетя Надя испугается, Ника со своим воображением обидится, да и осталось всего дней пять. А там неделька — и отпуск.

Зимой, когда распределяли летний отдых, он дулся, что ему выпало ни то, ни се. Половина мая, половина июня. Если судить по прошлому году, вполне может быть холод собачий, даже с мужиками на рыбалку не в кайф поехать. Хорошо бы с Фейгиным в поход или на Селигер куда-нибудь, но тому дали июль, они с женой и детьми штурмуют юга. К Поспелову на дачу? Он и звал вроде, и наливка у него домашняя, что надо. Только ведь опять запьют на неделю, Светка выгонит их жить в баню, там спать жестко и пахнет плесенью. И холод опять же. Отпуска как не бывало, а с ним и половины печени.