Кольца анаконды - Гаррисон Гарри. Страница 62

– Мы тоже, – с твердой решимостью отозвался Дэвис. – В этом мы едины.

– Если так, позвольте мне со всей прямотой предложить вам принять джентльмена, дожидающегося внизу. Его зовут Луи Жозеф Папино.

– Имя кажется мне знакомым, – заметил Линкольн.

– Вы поймете почему, когда я расскажу о нем немного подробнее. Но сперва я должен спросить вас, господа, как вы собираетесь поступить с нашими британскими врагами?

– Разбить их, конечно, – ответил Линкольн. Дэвис кивнул в знак согласия.

– Тогда позвольте вкратце описать, что сулит нам будущее, – промолвил Фокс. – Мы одолеем их на море, где их деревянные корабли не могут сравниться с нашими стальными. Затем на суше. Наши массированные удары погонят их обратно в Канаду, откуда они вторглись в нашу страну. Затем, господа? Что произойдет дальше? Будем ли мы безмятежно сидеть лицом к лицу с вооруженным противником на нашей северной границе, пока он будет набираться сил? Эта армия может быть усилена и подкреплена всем могуществом Британской империи. Неужели мы будем спокойно смотреть, как они наращивают мощь своей армии, чтобы снова ринуться на нашу страну, если не будет мирного договора?

– Вы предрекаете беспокойное будущее, мистер Фокс, заставляя всерьез поразмыслить над ним, – произнес Линкольн, кончиками пальцев поглаживая бороду.

– Вы могли бы принять одно решение, встретившись с джентльменом, дожидающимся снаружи. Мистер Папино, французский канадец…

– Ну конечно! – Линкольн вдруг резко выпрямился. – Это он возглавлял восстание в Квебеке в 1837 году. Британцы подавили восстание, и он бежал.

– Тогда вы должны помнить, что он хотел установить Французскую республику на реке Святого Лаврентия. Канада вовсе не такая уж безмятежная провинция, радующаяся управлению британцев, как пытаются внушить нам англичане. В том же году Уильям Лайон Маккензи возглавил аналогичный мятеж в Верхней Канаде против нынешнего режима правления. Стремление к свободе и независимости все еще сильно, несмотря на акт объединения Верхней и Нижней Канады. Французские канадцы не без оснований считают, что акт был направлен на подавление и приручение их. Мистер Папино был в Канаде, беседовал со своими соотечественниками. Он уверяет меня, что французские канадцы горят желанием завоевать свободу. Если им помочь…

– Вы действительно искушенный человек, мистер Фокс, – проронил Дэвис. – Вы ничего не сказали напрямую, но заставили нас задуматься о будущем не только этой страны, но и всего континента. Это серьезный вопрос. Не думаю, что добрые американцы будут спокойно спать по ночам, когда в Канаде яблоку негде упасть от вооруженных англичан, готовых в любой момент снова вторгнуться в наши пределы.

– Чтобы не испытывать этих бессонных ночей, наши соотечественники могут очень благосклонно посмотреть на альтернативу, – подхватил Линкольн. – Каковой является демократическая Канада, связанная братскими узами с республикой на юге от нее. Об этом действительно стоит задуматься. Пусть войдет ваш мсье Папино, чтобы мы могли выслушать, что он скажет от себя.

Слова, способные перевернуть мир

В тот день солдаты в синих мундирах бились что есть сил. Теперь им стало недостаточно просто удерживать позиции, они охотно бросились в атаку, когда пение трубы послало их вперед. Лавиной устремились с разгромленных укреплений Саратоги, налетели на отступающих англичан, и без того потрепанных атакой конфедератской армии. Но победить в этом сражении было нелегко, потому что захватчики, профессиональные солдаты, не поддались панике, не обратились в бегство. Они держали позиции и не прекращали огонь. Отступали с боем лишь тогда, когда позиции оказывались под непосредственной угрозой. Атакующие тоже не могли позволить себе такую роскошь, как ошибки. Англичане не упускали возможности воспользоваться любым огрехом в их обороне, они могли внезапно ринуться на атакующих, как раненые звери.

Хотя исход боев был очевиден, соперничество затевалось жестокое и смертоносное. Схватки бушевали в полях и лесах штата Нью-Йорк – не только большие, но и малые, даже более беспощадные. Солнце уже клонилось к закату, когда солдаты Нью-Йоркского Шестьдесят девятого залегли в тени под стеной, наслаждаясь передышкой. Свежий полк стрелков из Мейна прошел мимо, на время освободив их. Однако это не значит, что можно идти вразброд, – линия фронта слишком уж подвижна. Вокруг еще хватает британских подразделений, хотя новые полки все прибывают.

Рядовой П. Дж. О’Мэхони попал в число дозорных, выставленных по периметру для охраны. Услышав цокот копыт на дороге по ту сторону стены, он взвел курок; звякнула упряжь – всадник осадил коня. Медленно приподнявшись, О’Мэхони выглянул через щель в стене, потом аккуратно, чтобы не выстрелить, спустил курок, встал и помахал фуражкой всаднику в сером мундире.

– Привет, Бунтарь!

Придержав лошадь, тот осклабил щербатые зубы.

– Привет и тебе, янки. – Спешившись, он устало потянулся. – Порвал вот флягу, как пробирался по кустам. Буду ужасно благодарен, если поделишься глоточком-другим водицы.

– Поделюсь, еще бы. Ты приехал куда надо. В порыве щедрости признаюсь, что у меня целых две фляги.

– Не может быть!

– Может. В одной вода, а в другой пойчин.

– Вообще-то ни разу не слыхал ни про какой пойчин.

– Это национальный напиток всех ирландцев за океаном, в далеком зеленом краю. Хоть я и считаю, что он получше ваших обычных напитков, суди сам. Слыхал, он смахивает на питье, которое тебе наверно знакомо, под названием муншайн…

– Будь я проклят, да ты вправду отличный парень! Выкинь из головы, что я тут плел про воду, и давай сразу вторую фляжку, как добрый солдат.

Сделав изрядный глоток, кавалерист вздохнул и радостно рыгнул.

– Ну, сладчайший самогон из тех, что я пробовал, верное дело. А ведь у моего папочки лучший перегонный куб во всем Теннесси.

– Это потому как ирландский, парнище, никак иначе, – гордо улыбнулся рядовой О’Мэхони. – Секрет его изготовления принесли в Новый Свет со старой земли. А уж мы-то знаем толк! Потому как этот гордый полк, что ты тут видишь, Шестьдесят девятый Нью-Йоркский, и каждая живая душа в нем – ирландская.

– Ирландцы, говоришь? Слыхал. Ни разу там не бывал. Дьявол, да я из Теннесси никуда носу не казал, покамест не началась эта война. Но, помнится, мой дедуля с материной стороны, говорят, приехал сюда с Ирландии. Пожалуй, мы с тобой чего-то вроде родни.

– Наверняка.

– Будешь шомпольный хлеб? – поинтересовался кавалерист, доставая из седельной сумки темный ломоть и протягивая новому знакомому. – Это просто доброе старое кукурузное тесто, наверченное на шомпол и поджаренное над костром.

О’Мэхони счастливо улыбнулся с набитым ртом.

– Иисусе, да ежели б ты полжизни не едал ничего, кроме вареной картошки да соленой воды, ты б такого не спрашивал. Старушка Ирландия – край бедный, а ублюдки англичане, что его заполонили, разорили его еще более. Так что теперь мы с громадным нашим удовольствием намылим им шею.

– Очень даже согласный. Может, еще глоточек, лады? Спасибо от всей души. Наверно, ты знаешь про британцев побольше моего, раз бывал там и все такое. Но Вилли Джо, он умеет читать будь здоров, так он нам читал с газеты. Насчет того, что эти самые британцы наделали в Миссисипи. Прям кровь в жилах закипает, как услышишь. Я очень даже радый, что мы их сегодня нагнали. Зашли во фланг и врезали им по-нашему.

– У вас отличный отряд, правда, и лошади что надо…

– По коням! – донесся приказ командира, остановившегося дальше по дороге.

– Питье было сильно хорошее, – воскликнул кавалерист, вскакивая в седло, – никогда его не забуду! А ты уж закинь словцо своему сержанту, что в долине мы напоролись на пару-тройку рот стрелков. Идут на юг, вроде как подкрепление. Свежие и коварные, как гремучие змеи. Так что побереги себя, слыхал?

Рядовой О’Мэхони добросовестно передал весть сержанту, а тот, в свою очередь, капитану Мигеру.