Шампанское по воскресеньям - Симатов Александр Вениаминович. Страница 3

Утром в понедельник тринадцатого января госпожа Свешникова Екатерина Леонидовна обнаружила мёртвой свою сестру госпожу Ревун Светлану Леонидовну семидесяти одного года в её загородном доме. Дом был закрыт, Свешникова открыла его своим ключом. О встрече с сестрой Свешникова договорилась накануне вечером. Инициатором встречи была Ревун: она предложила провести день вместе и после отметить старый Новый год. Свешникова вызвала полицию и утверждала, что это убийство. Прибывшие на место следователи обнаружили тело Ревун на ковре в каминном зале первого этажа, между креслом и журнальным столом. На трупе был домашний халат и тапочки, нижнее бельё отсутствовало. Рядом с трупом лежала книга. В зале горел верхний свет и лампа на журнальном столе. Предположительно смерть наступила ночью за несколько часов до приезда сестры покойной. Внешний осмотр трупа не выявил следов насильственной смерти. Бригада скорой помощи связалась с лечащим врачом покойной и врач сообщила, что у госпожи Ревун было «не совсем здоровое сердце и риск скоропостижной смерти в результате сердечного приступа был довольно высок». Ни Свешникова, ни приехавшая позже дочь госпожи Ревун Ветрова Елена Викторовна не подтвердили исчезновения из дома каких-либо ценностей. Внучка госпожи Ревун Юлия, чаще других бывавшая в доме бабушки, также не смогла обнаружить какой-либо пропажи. Кошелёк (около одной тысячи рублей), ювелирные украшения, паспорт и прочие документы оказались на месте. Соседи по посёлку ничего подозрительного ни вечером, ни ночью не заметили. Гостевые машины накануне вечером на территорию посёлка не заезжали.

Первое, о чём я подумал, прочитав текст, – что одна старушка констатировала смерть другой старушки, только и всего. И что никаким убийством в этом деле не пахнет и надо свернуть его как можно быстрее, тем более что платить нам, по всей видимости, никто не собирался. Я нехотя обратился к фотографиям: отсутствие материального стимула не способствовало энтузиазму в работе.

Госпожа Ревун лежала на спине и была одета в жёлтый махровый халат, сильно съехавший на правую сторону. На ногах у неё были бежевые тапочки с закрытыми носами и без задников. В разлёте пол халата виднелось обнажённое тело – бельё на трупе отсутствовало. Украшений не было. Повёрнутая вправо голова покоилась на отброшенной в сторону правой руке. Левая рука прикрывала живот. Рядом с телом на ковре лежала закрытая книга.

Интуитивно почувствовав, что книга в данной обстановке выглядит лишним предметом, я задержал на ней внимание. В результате её разглядывания укрепился во мнении, что книга рядом с трупом действительно смотрится как инородное тело. После этой мысли мне в голову пришла ещё одна, более важная: труп на ковре тоже лишний предмет, не вписывающийся в интерьер каминного зала.

Оставив на будущее ничем кроме ощущений не подкреплённые мысли об искусственности представшей картины, я обратил свой взор на лицо покойной и оно меня заинтересовало. Без имеющейся в тексте подсказки я бы затруднился определить действительный возраст госпожи Ревун. Она выглядела гораздо моложе своих лет, намного моложе. Кожа на лице была гладкой и лишь полукружья морщин на шее, усугублённых склонённым положением головы, выдавали её настоящий возраст. Глаза были закрыты, светлые, довольно длинные волосы в беспорядке сбились вниз на правую руку и на затылок, оставив открытой левую половину лица. Голова была немного наклонена к груди, отчего подбородок, сместившийся книзу и казавшийся из-за этого массивным, натянул кожу щеки.

Затруднительно было рассуждать о красоте госпожи Ревун. Но я мог со всей определённостью сказать, что в её лице чувствовалась порода. Было что-то неуёмное, вызывающее в этом лице, может быть – для женского лица – чуточку грубое. Возможно, именно по причине такого смешанного восприятия оно невольно притягивало взгляд. Кроме того, лежащая на ковре женщина вовсе не выглядела мёртвой. Казалось, стоит приглядеться, и увидишь, как воротник халата на её груди легко поднимается и опускается в такт равномерного дыхания. Я даже подумал, что рассматриваю какое-то диковинное хищное животное, отдыхающее после охоты. И в следующий момент понял, почему мне представился хищник: из-за губ покойной, рельефно очерченных по самому краю едва заметной грядой плоти, и из-за крыльев носа, которым этой самой плоти немного и не хватило, и они ограничивались маленькими вогнутыми дугами.

Увеличив один из снимков, сделанных сверху, я медленно двинулся от головы к ногам в надежде что-нибудь обнаружить. Осмотр ничего не дал. Я лишь обратил внимание на поперечные выпуклости в основании больших пальцев ног. «У покойной деформированы косточки, – догадался я, – такое часто встречается».

На фотографии с боковым снимком на внешней стороне тапочки едва просматривалось округлое пятно непонятной природы. При максимальном увеличении изображения стали видны мелкие трещины и небольшое вздутие кожи. Я выбрал фотографию со снимком другой стороны трупа и обнаружил на второй тапочке аналогичное пятно. Эти пятна пришлись бы точно на места расположения косточек больших пальцев ног, если бы обувь была надета правильно. Но тот, кто надевал обувь на ноги покойной, тапочки перепутал.

Имея в виду эту ошибку, напрашивался очевидный вывод, а простота в начале расследования нам с Юрием Львовичем никогда не нравилась. И ещё меня посетила неприятная мысль, что слишком часто в моей практике первое впечатление о новом деле оказывается неверным.

Шеф только что закончил говорить по телефону и ждал, когда я оторвусь от монитора. Я поднял голову.

– Ну что, тебе помогла лупа?

В его голосе слышались менторские нотки с той самой заезженной пластинки, и я проигнорировал его вопрос.

– Могу сказать, что опасения вашей старушки не беспочвенны.

– Замечательно! – воскликнул он.

Прежде меня коробили подобные возгласы шефа в подобных обстоятельствах. Но однажды, вспомнив, что на свете существуют патологоанатомы, я подумал, что они тоже, наверное, позволяют себе подобную профессиональную радость, будучи наедине с предметом исследований и находя подтверждение предварительным заключениям. После этого я стал относиться к шефу терпимее.

– Что ты обнаружил? – спросил Юрий Львович, подойдя к моему столу.

Я показал ему увеличенные фрагменты снимков и объяснил, что означают пятна с деформированной кожей тапочек.

На ходу оглаживая бороду, он вернулся к себе за бюро и задумался. Я решил воспользоваться паузой и предложить ему прерваться на обед или хотя бы на кофе с бутербродами, но шеф опередил меня.

– Ты не мог бы детально рассмотреть книгу, лежащую на ковре?

– Она видна только на одном снимке. Причём сбоку, со стороны корешка. А что вас больше интересует, автор или состояние?

Шеф посмотрел на меня осуждающим взглядом.

– Понял, состояние, – сказал я, но на всякий случай ответил на оба вопроса: – Корешок Голсуорси выглядит как у новой книги.

– У Голсуорси не может быть корешка, и Голсуорси не может быть корешком, – проворчал он. – Что ты имеешь в виду? Кореш Голсуорси – куда ни шло. Но ты опоздал родиться. И даже если бы не опоздал, он не допустил бы в отношении себя подобное панибратство.

Юрий Львович валял дурака. Я давно уже был в курсе, что некто свыше выдал ему однажды лицензию на охрану русского языка и с тех пор шеф борется за его чистоту не покладая рук. Поэтому у семи часов вечера, например, по его версии, не может быть никакого района, равно как и области. И цена, например, по Юрию Львовичу, не может быть ни дешёвой – ни дорогой.

Я решил с ним не спорить за неимением шансов на победу.

– Вы считаете, что книга должна иметь какое-нибудь повреждение в виде надломанного угла или что-нибудь в этом роде?

– Не обязательно, но возможно. Человек, труп которого лежит на полу, вероятно, выронил книгу из рук, находясь в положении стоя. В общем, углов книги ты не видишь.