Шампанское по воскресеньям - Симатов Александр Вениаминович. Страница 4

– Нет, не вижу. Вы полагаете, что убийца мог предусмотреть повреждение книги?

– Возможно, хотя маловероятно. Ошибка с тапочками даёт повод усомниться в его предусмотрительности.

– А мне кажется, – возразил я, – что одно из другого не следует. Ошибка с обувью – всего лишь результат поспешных действий.

– Готов согласиться. А зачем ему понадобилась книга? – спросил шеф.

Он меня экзаменовал. Я угадывал это по тону, каким он задавал вопросы. Он спрашивал, как спрашивают, когда заранее знают ответ. Я давно уже – так мне, по крайней мере, казалось – перестал обращать на это внимание.

– Чем-то же госпожа Ревун должна была заниматься в каминном зале поздним вечером или ночью.

– Верно. А не проще было включить телевизор?

– Тоже верно, – подыграл я шефу. – Но убийца знал, что госпожа Ревун любит допоздна читать книги и не смотрит по ночам телевизор. Её поведение не должно было показаться странным. Её родственникам, например.

Шеф удовлетворённо хмыкнул.

– Это надо будет выяснить. Сделай себе пометку, пожалуйста.

Я достал из стола миниатюрный – походный, как я его называл, – блокнот и к пожеланию шефа добавил свой вопрос:

– Кроме этого, надо выяснить, имела ли хозяйка привычку ходить по дому без нижнего белья.

– Это тоже отметь. На каком-то снимке я видел кресло. Посмотри, это случайно не кресло-качалка?

– Да, было, сейчас найду. – Я защёлкал мышкой… – Действительно кресло-качалка.

Я знал, что шеф специально навёл меня на кресло, чтобы посмотреть, как я буду рассуждать по этому поводу. Иногда мне казалось, что он играет со мной как кошка с мышкой. Я понимал, что это только для моей же пользы, но самолюбие всё равно страдало.

– Кресло-качалка у камина, что может быть лучшим местом для чтения книги поздним вечером, не правда ли? – промурлыкал шеф.

– Затрудняюсь ответить, шеф, никогда не имел ни камина, ни кресла-качалки в отличие… – начал я и осёкся.

– Ты хотел добавить «в отличие от некоторых», но вовремя спохватился, потому что вспомнил, что не видел у меня дома ни того – ни другого.

– Юрий Львович, у вас ещё и телепатические способности.

Шеф не обратил внимания на мою иронию.

– Так почему труп госпожи Ревун не оказался в кресле?

Я начал размышлять.

– Кресло – это прекрасное место и для чтения более чем естественное. Поэтому желание посадить труп в кресло возможно и было.

– Или даже попытка, – уточнил шеф, – если только преступник был не один.

– Да, ему требовался помощник, – согласился я. – Посадить труп в кресло-качалку в одиночку совсем не просто. От любого неловкого движения кресло едет на своих полозьях по ковру как по маслу. А госпожа Ревун, судя по фотографиям, была высокой и крупной женщиной. И если вы посадили труп неудачно, не слишком ровно, например, или у трупа задрался халат или сбился на сторону, поправить всё это, снова не подняв труп с кресла, практически невозможно. Вот если бы преступников было двое, второй мог хотя бы придержать кресло.

– Достаточно, кубики сложил, – остановил меня шеф.

– Поэтому пришлось положить труп на пол, – закончил я. – На мой взгляд, слишком аккуратно.

– Откуда принесли труп? – спросил Юрий Львович.

– Вероятнее всего, из спальни. Её отравили… Наверное, отравили, – добавил я c сомнением, научившись у шефа избегать категоричных выводов в начале расследования. – Или снотворное. Отравленный человек чувствует недомогание и идёт в спальню.

– Строго говоря, мы с тобой не знаем, куда направляется отравленный человек, – улыбнулся шеф.

– Ищет место, где можно прилечь… Или задушили. Задушить проще на кровати – неожиданно для жертвы, чтобы меньше сопротивлялась, – например, подушкой. Потом труп перенесли в зал.

Шеф не стал меня поправлять, хотя я видел, что ему что-то не нравится в моих рассуждениях.

– Что у нас с одеждой?

– На госпожу Ревун, возможно, надели халат. На всё остальное не было времени, надевать на труп бельё весьма затруднительно. Затем убийца отнёс труп… без тапочек. Или они соскочили по дороге. Тапочки он перепутал, потому что их на самом деле трудно отличить, ну и потому что торопился…

– Не много ли действий? – остановил меня шеф.

– Что вы имеете в виду, Юрий Львович? – заволновался я.

Мне нравилась моя концепция, но я чувствовал, что шеф собирается провести её ревизию.

– Ну и лежала бы она себе там, где её застала смерть. Зачем её потревожили?

Я не очень понимал, куда клонит шеф, и выжидал, когда он приоткроет карты. Да он и сам видел, что мне нужны пояснения.

– Почему бы не оставить труп в покое? Никакой возни с халатом, с тапочками. Не надо труп переносить. Не надо на ходу придумывать для убитой ночное занятие в пустом зале… Зачем перенесли?

– Так чтобы не заподозрили! – воскликнул я, ставя шефа в неловкое положение человека, не понимающего элементарных вещей.

– Ваня, – излишне спокойно начал шеф, – начинают подозревать убийство не потому, где нашли труп – на полу в каминном зале или в кровати спальни. Оба эти места вне всяких подозрений. Если бы труп госпожи Ревун нашли в спальне, это бы выглядело так же естественно, как и в нашем случае с гостиной.

Юрий Львович внимательно смотрел на меня, контролируя процесс усвоения мною его мыслей.

– Начинают подозревать тогда, когда есть повод для подозрений. Как тапочки, например. Именно поводов для подозрений и старается избежать преступник.

– Что вы хотите этим сказать? – растерялся я.

– Я хочу сказать, что перенос трупа в гостиную из другого места – явное излишество. В условиях дефицита времени к такому трудоёмкому действию преступника могли принудить только весьма серьёзные обстоятельства… – Шеф сделал ради меня паузу. – Что вынудило убийцу? – вот вопрос. Зачем он потратил на это время, притом что спешил?

Шеф разрушил мою концепцию, и я оказался без собственной точки зрения. Осознавать это было неприятно, и я ринулся напропалую, не разбирая дороги.

– Значит, ниоткуда её не приносили. Ей дали выпить яду в зале у камина.

– Ваня, Ваня, Ваня… – Юрий Львович с досады замотал головой. – А тапочки? Ну не босая же она пила яд.

– Да сама она их так надела!

– Нет, Иван. Во-первых, тапочки номинально всё-таки разные – левый и правый, – пояснил шеф и усмехнулся, ещё больше заводя меня. – А во-вторых, люди с деформацией суставов больших пальцев ног никогда не ошибаются. Они привыкают к форме обуви и сразу чувствуют разницу. Это как тебе надеть правый ботинок на левую ногу.

Но я не собирался сдаваться и понёс чепуху дальше.

– Она пьяная была, поэтому так их и надела. И никто её не убивал, сердце у неё остановилось.

– Наконец в твоих рассуждениях появилась логика. Поставь, пожалуйста, у себя в блокноте галочку насчёт спиртного.

– Они у неё снялись, когда она падала в гостиной.

Я продолжал упорствовать, а шеф продолжал смеяться.

– Да, когда она падала, то напоследок перед смертью выдала антраша, да так, что тапочки разлетелись в разные стороны, и преступник долго гадал, какой, на какую ногу надевать, но всё равно ошибся.

Отсмеявшись, шеф вытер платком глаза. Я понимал, что он прав. Само по себе место смерти пожилого человека в собственном доме не могло вызвать подозрений, ведь не на шкафу же нашли труп. И если труп перенесли, значит, для этого была веская причина.

– Убийца уводил будущих сыщиков от места преступления, – догадался я.

– Я взял тебя на работу не только потому, что ты не куришь, – с удовлетворением заметил шеф. – Пока это единственное разумное объяснение. От чего он нас увёл?

Захотелось прервать экзамен, воскликнув: «Как будто сами не знаете!»

– Конечно же, от следов. Если это была, например, спальня и её задушили подушкой, на постели должно было что-то остаться.

– В этом случае и на теле тоже, – напомнил Юрий Львович, ожидая возражения с моей стороны.

Я не замедлил ответить:

– На теле необязательно. При удушении подушкой практически все признаки непостоянны. Синюшный цвет лица, например, мог исчезнуть в первые часы после наступления смерти, тем более что труп лежал лицом кверху. А разного рода выделения отмечаются далеко не в каждом случае. К тому же их мог убрать убийца, обработав труп.