Вурди - Колосов Владимир Валерьевич. Страница 62

4

Откуда? Из какой сказки, из какой лесной были и небыли пришла к ней эта девочка?.. Чужая, несмышленая, не умеющая говорить, с серыми настороженными глазами, один взгляд которых заменял тысячи слов, тысячи тысяч слов, ибо то был голос леса, голос души, голос маленького дикого сердца и тысяч других сердец, что бьются в каждом живом существе и разбиваются с невероятной легкостью — достаточно одного неосторожного движения: раз — и чашка уже летит со стола, падает на пол, раскалывается на тысячи бессмысленных глиняных черепков, которые уже не собрать воедино, если, конечно, чашка — это чашка, а не очередной бездельник повелитель, ну их, повелителей, а впрочем…

Не важно.

— Да, — тихо сказала Ай-я, и это слово показалось Ай-е невероятно тяжелым: оно скатилось с языка и камнем упало под ноги. И старуха, казалось, не услышала — увидела его; ее глаза смотрели куда-то вниз, не на Ай-ю, на камень; Гергамора шагнула вперед, и в какое-то мгновение Ай-е показалось, что старуха непременно поднимет этот камень. Жадно вцепится в него крючковатыми пальцами. Непременно поднесет к носу, чтобы как следует разглядеть, из каких же таких сомнений сложилось это мучительное «да». Но Гергамора лишь как-то странно причмокнула морщинистыми губами и пробурчала:

— Вот и хорошо, деточка, что не утаила. Вишь какое оно… Тяжелое. Теперича легче и про остальное. И про мужа твоего. Ведомое ли дело — целую жизнь с этаким-то ходить… («О чем это она?» — испуганно подумала Ай-я). Держи, — старуха черпнула из чана своего варева, протянула ковш гостье. — Не бойся, не отравлю. Самое время водицы моей испить. Не сладкая, знаю, мертвая водица-то. Ну да на меня погляди — пила я ее, уж сколько раз и не упомню, а, вишь, тыщу лет прожила, хоть бы одна хворь прилипла. Так что носа не вороти. Она тебе правду скажет. Я ведь не всякому предлагаю. Всякому оно и ни к чему. Потому и мертвая, что всякому-то с нее жизни не будет. Это как нутро примет. Ну да не о тебе речь. — Старуха шмыгнула носом. — Бери. Нелегко мне. На весу-то держать.

Ай-я с сомнением взглянула на протянутый ей ковш. Раз уж взяла. Мышку ловить. А что толку? Разве что сболтнула лишнее. Про найденыша. Так ведь не колдовство это. Измучилась вся. За два дня-то. Детям невесть что наговорила. Райнуса для науки ремнем отцовским огладила. К старухе уходила — не спал. Нос из-под одеяла высунул, думал, не заметит мамка. Глазенки настороженные, злые. Ремня все не может простить. А то и не ремня. Два дня из дома не выпускают. Отец опять же невесть куда пропал. Окна тряпками позанавешены. А ради чего? Шила-то в мешке не утаишь.

«Не утаишь, — со злостью подумала Ай-я, — на два дня и хватило. Вот ведь как. Пришла за мужем — а нашла…

Ничего-то я не нашла, — решила женщина, брезгливо поглядывая на дрожащие старушечьи руки, — вон как на пол плещет. Совсем стара. Раньше не так заметно было, а в последнюю зиму сдала старуха. Ох как сдала».

— Ишь злыдней какой смотришь, — прошамкала тем временем Гергамора, — что ж плохого — дите вернулось, радоваться надо. Соседей с радости такой приглашать. — В голосе старухи слышалось странное ехидство. «Дразнит она меня, что ли?» — подумала Ай-я. А вслух сказала:

— Сама решу.

— Вестимо дело — сама, — легко согласилась Гергамора, — а водички-то испей…

— Мертвой, стало быть, — пробормотала Ай-я, чувствуя, что вовсе не хочет никакой воды, ни живой, ни мертвой, а хочет лишь одного: уйти поскорей от старухи, бежать из Поселка, бежать куда глаза глядят, пока эта старая ведьма не выпытала у нее самого страшного… Опоив этой вонючей водой… Один запах которой заставил ее…

— Нет, — сказала Ай-я, отступая к двери.

— Ой ли, деточка, неужто поверила? В старушечье-то колдовство? А ведь поначалу-то как смотрела! Мол, где ж этакой мужа сыскать. Отчаялась, вот и пришла. А теперь, значит, бежать? Не больно-то ты своего пропащего сыскать хочешь!

— Мышка не позвала, — глухо пробормотала Ай-я.

— Мышка, выходит, виновата, — усмехнулась старуха, — не угодила, стало быть. — Ох! — Она вдруг покачнулась, ухватилась свободной рукой за поясницу. Другая, с ковшом, резко дернулась, плеснула варево прямо под ноги Ай-е. — У! Злыдня, — громко запричитала Гергамора, — совсем замучила старую. Старайся тут для тебя. Спала бы сейчас, десятый сон видела. Одеяльцем бы потеплей укрылась — и печку всю ночь топить не надо. А тут вон сколько дров извела. Кто ж мне, старой, принесет? Охотников мало. Ильяса разве что попросить? — задумчиво пробормотала Гергамора, оперевшись о краешек стола. — Нянькайся тут с тобой. Дурой, — проворчала она, — сама ведь не знаешь, чего хочешь. Чую ведь — муж тебе нынче что репей. Пришел бы — и не обрадовалась вовсе. Одни слова, что ищешь. А ведь и не ищешь вовсе. И ко мне не затем шла. Ведь не верила в мое колдовство, а шла. Так ведь?..

— Так, — тихо прошептала Ай-я.

— И на том спасибо, — хмыкнула старуха. — Ильяс вон, тот верит. Сайка зеленюшная. Да и муженек твой, Гвирнус. А ты нет. Ох, чую, не зря тебя когда-то в избе жгли… — Старуха не договорила, заметив, что Ай-я испуганно вздрогнула. — Вот, чуть не полковша пролила, — пробормотала Гергамора совсем другим голосом. — Для тебя же стараюсь. Пей, деточка, нечего время терять. Мало ли кто по свету ко мне заглянет. Тот же Ильяс, поди. Обещался вчерась. А меня, старую, не слушай. Я много чего наболтать могу. Да-с, — прошамкала старуха, оторвавшись наконец от стола и ковыляя к Ай-е. Идти ей было тяжело. Гергамора припадала на левую ногу, рука с ковшом заметно дрожала, вонючее варево то и дело выплескивалось на пол. — Сама бы подошла, что ли, — ворчала на ходу старуха, — возись тут с вами… Пугливыми. Не донесу ведь, поди…

Ай-я торопливо оглянулась — дверь была совсем рядом — и… вместо того чтобы бежать, вдруг шагнула навстречу Гергаморе, протянула руку, осторожно взяла ковш. Чувствуя, как подгибаются ноги, торопливо присела на табурет. Понюхала пойло — тут не только мышке, а и человеку бежать впору. «Вурди», — поправилась Ай-я. Беспомощно взглянула на старуху:

— Как пить-то?

— Ведомо как. Нос двумя пальцами зажми, одним духом и пей. Коли не примет с первого раза душа, я тебе плошку дам. Аккурат в нее сплюнешь. Нечего избу поганить. Ну да примет, куда денется. Коли ты и впрямь с чистым сердцем ко мне шла…

«Ой ли!» — подумала женщина и, зажав нос, как и советовала старуха, поднесла отвратительно пахнущее пойло к губам.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Волк уходил.

Опрокинутая плошка валялась в снегу — он даже не подошел к ней. Не лизал сладко пахнущий, забрызганный кровью снег. Не глядел на ту, которая с такой радостью вышла к нему с угощением, а потом…

Какая разница, что было потом?

Он просто уходил.

Уходил, а женщина смотрела, как разъезжаются на обледенелом насте похожие на палки худющие лапы, как болтается жалкой тряпкой волчий хвост, как неуверенны движения отощавшего тела… Вот он, будто не замечая ничего перед собой, ткнулся мордой в кусты смородины, дернулся всем телом, подался назад и бочком-бочком обошел неожиданное препятствие. Где-то коротко гавкнула собака, и волк равнодушно повернул морду в сторону, откуда донесся лай, и тут же отвернулся — он уже ничего не боялся, ему было все равно.

Волк уходил.

«Умрет ведь. Ишь тощий какой. Еле ноги волочит. Еще до рассвета и умрет», — внезапно подумала женщина. Торопливо взглянула на небо (не светлеет ли), сначала с надеждой (ей показалось, что небо над лесом и впрямь чуть порозовело), потом с грустью — нет. «Скорее бы», — подумала женщина, словно спасение и впрямь было лишь в этом невесть где задержавшемся утре.

Но утро не торопилось.

Волк уже ушел достаточно далеко. Время от времени его тощее тело скрывалось за темными стволами елей, и казалось, оно уже не возникнет вновь. Когда же темная тень все-таки всплывала в лунных проплешинах редколесья, волк выглядел совсем крошечным, не больше мышонка. Он слепо тыкался в разные стороны. Он не шел, а ковылял на подгибающихся ногах. Вот он споткнулся. Раз, другой, третий… Женщина закрыла глаза, почти сразу открыла их и не увидела его — волк снова исчез, на этот раз за темным пятном зарослей гуртника. «Все», — подумала она. Вспомнила, как опрокинула плошку, как испуганно шарахнулся от нее пришедший из лесу зверь, как жалко скатился он по обледенелой лестнице вниз…