Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик. Страница 36

И все же их встречи никогда не длились достаточно долго. В последний раз, пару лет назад, он уговорил ее поужинать с ним и Оливером и остаться на ночь, но она разбила ему сердце, исчезнув до того, как кто-либо из них проснулся. Она не спала под открытым небом, по крайней мере, редко. У нее часто не было денег или их было мало. Рядом с ней всегда был кто-то, с кем она путешествовала или волонтерила, или собиралась пожить. Казалось, она стала своего рода буддисткой. Или, возможно, дело было в том, что она оказалась лучшим квакером из них всех, стремясь создавать наименьшее количество ряби, двигаясь по жизни, постоянно служа другим и никогда себе? Ему страстно хотелось задать ей вопросы — как она живет, чего пытается достичь своей бесконечной непоседливостью — но инстинкт предостерегал его, и он принуждал себя, так же, как он поступал с Рейчел в ее худшие периоды, поддерживать разговор в умышленно спокойном настоящем времени. Как ей живется? Нужны ли деньги? Где живет? И конечно, он засыпал ее семейными новостями в попытке удержать пришитой к ним всем, какими бы слабенькими ни были стежки.

В первые несколько раз, когда она связывалась с ним, он выжимал из нее адрес или номер телефона, но, похоже, сам акт передачи такой информации порождал в ней внезапное нетерпеливое желание двигаться дальше, так что такие попытки были обречены на провал. Вместо этого он научился побуждать ее относиться к нему как к почтовому отделению до востребования, надежному, неподвижному месту в ее ошеломительно изменяющемся мире. Если рухнет все остальное, она может рассчитывать на него, звонить ему за его счет, где бы она ни была, просить денег, билет на самолет, общение с ним — да все, что нужно. Он будет платить или, вернее, Оливер заплатит.

Прекрасно сознавая наличие материальных благ в собственной жизни, он поражался тому, как ей удавалось не иметь ничего, кроме одежды что на ней, и того предмета ее пожитков, за счет которого она жила в это время. Единственными ценностями у Морвенны были небольшие картины Рейчел: две поразительно милые пастели, подаренные ей Рейчел, когда она уехала учиться в ЛШЭ, а также поздравительные открытки с днем рождения, которые Рейчел рисовала в течение многих лет. И Морвенна сохранила не только свои собственные, но и все те, что были нарисованы для Петрока, и даже несколько других, которые владельцы, по юношеской глупости, выменивали на крайне необходимые пустяки. (В случае с Петроком — на пасхальные яйца). Первые несколько лет она таскала все это награбленное добро за собой. Затем, после того, как он переехал в Лондон, она привела Рейчел в ярость, продав одну из открыток на аукционе. Выручка и близко не была к реальной стоимости, посему он умолял Морвенну доверить ему остальное на бережное хранение. А если она захочет продать что-нибудь еще, то он сможет сделать это для нее через Оливера и контакты Оливера, обеспечив ей лучшую цену и пощадив при этом чувства Рейчел.

Через руки Оливера уже прошли и бесследно растворились в мире коллекционеров предметы искусства на несколько тысяч фунтов. Что произошло с деньгами, так и осталось тайной. Вполне возможно, что большую часть она раздала. Некоторое время она жила с монахинями в Йоркшире как своего рода послушница — в основном, как неоплачиваемая прислуга, — а после этого год или два в безупречной марксистской коммуне в Кельне, где всем нужно было делиться. У нее сохранились остатки ее былого резкого юмора, она могла посмеяться над монахинями и коммунарами, и поэтому он не соглашался с Гарфилдом, что она сошла с ума. Скорее, это выглядело так, будто над ней довлело какое-то огромное обязательство, возможно даже проклятие, заставлявшее ее быть бдительной и настолько истощавшее, что ее хорошо знакомый интеллект притупился и ум потускнел.

Сначала, когда она отыскивала его, он так радовался при виде ее, что не мог удержаться и не рассказать остальным. Но как только стало ясно, что она никогда не вернется домой, и, судя по всему, отдалилась от Гарфилда так же, как и от родителей, Хедли начал утаивать, что видится с ней, ограничиваясь лишь заверениями, время от времени, что она еще жива. Ему не хотелось показать, что он тем самым говорит — дескать, она любит его больше, чем их. И вполне возможно, что это и не соответствовало истине. Может быть, она поддерживала с ним связь только потому, что он был хранителем ее коллекции произведений искусства, он был как бы ее банкиром или доверенным лицом; необходимость, а не близкий друг.

И, в известном смысле, это она свела его с Оливером. Когда они встретились, Хедли все еще был потрясен недавним, ужасно быстрым и резким телефонным звонком от нее на рабочий номер и обнаружил, что забыл о своих обязательствах перед другими гостями, рассказывая Оливеру все о ней. Умершая сестра Оливера была шизофреничкой, и он все знал об отношениях, которыми нужно жить в настоящем.

— Скажите спасибо, что пока еще приходит она, — утешил его Оливер, — а не полиция.

Морвенна бросила университет посередине выпускных экзаменов. Обеспокоенные друзья сообщили, что она, прежде чем растворилась в толпе на мосту Ватерлоо и уже никогда не вернулась в свое общежитие, вела себя странно. Вскоре после этого Рейчел и Энтони получили от нее простую белую открытку, на которой она написала: «Я не умерла и ничего такого. Не смогла справиться. Извините…» Она не приписала «люблю». Она и имя свое не написала, но почерк был разборчивый.

Все случилось, когда Хедли начал учиться в Фалмуте той осенью и снова жил у себя дома, хотя навряд ли он начал скучать по ней еще там. Жизнь наполнялась новым опытом и новыми друзьями, поэтому ему было не до нее. Если бы она все еще была в университете, ее в любом случае не было бы дома, но ужасно было знать, что она освободилась от них и может оказаться где угодно. С детства склонная к навязчивым состояниям, она научила его могуществу договоров с судьбой, еще когда он был совсем маленьким. «Если я не буду есть шоколад до воскресенья, кросс в понедельник отменят», или «Если я задержу дыхание до конца дороги, то на контрольной по математике я получу вопросы, которые хочу».

Такой ход мысли стал частью его обычных размышлений. В первом семестре он заметил, что постоянно думает, Если Рейчел умрет, то я снова смогу получить Морвенну. Но в то время Рейчел была особенно ему ненавистна, так что возможно, она не была достаточно крутой жертвой, чтобы удовлетворить богинь судьбы.

* * *

Несколько дней спустя. Дом стал чище, в платяных шкафах было почти пусто, а горы писем все еще по большей части оставались без ответа. Хедли пока не уехал домой.

— Как там у него дела? — поинтересовался Энтони, как только Хедли положил трубку после ежедневного телефонного звонка Оливера.

— Хм? Ну да, — ответил Хедли. — Все в порядке. Так ты выбрал себе пароль и записал его где-нибудь?

Энтони, наконец, решился впустить в дом компьютер, и Хедли уже потратил кучу времени на настройку. Рейчел всегда ненавидела телевизоры, и для нее компьютеры были с ними одним миром мазаны, поэтому она так ни разу и не позволила его купить, хотя и Хедли, и Гарфилд неоднократно пытались.

— Ненавижу этот абсолютно черный экран, когда они выключены, — твердила она и тема была исчерпана.

После ухода с преподавательской должности в Хамфри Дэви^[28], Энтони занялся вопросами грамотности среди взрослого населения. Его методика оставалась прежней, а перемены в политике и финансировании изменили организацию вокруг него. И наконец, когда Джек Трескотик впервые после смерти Рейчел уговорил его заглянуть в центр обучения взрослых, его терпение лопнуло. Дама, занимавшая пост, эквивалентный должности директрисы, должным образом выразила соболезнования, а также радость по поводу его возвращения. А затем объявила, что теперь они хотели бы, чтобы он пошел на математические и компьютерные курсы «с целью достижения более полного понимания затруднительного положения взрослого ученика с реальными проблемами в общеобразовательной подготовке». Он сказал им, что слишком стар для переподготовки и ушел.