Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик. Страница 79

Он брел дальше, по-прежнему вокруг дома. Заиграли Юритмикс, и он увидел, что все в комнате как бы ускорились, чтобы соответствовать музыке. Он спросил себя, где Хедли, и как скоро они могут уйти, не показавшись грубыми или неотесанными. Петрок не особо любил вечеринки, и не хотел идти, но только Морвенна и Хедли явно собирались, а он терпеть не мог оставаться один. Танцор из него был никудышный, спиртное ему не нравилось, а от громкой музыки у него болели уши. Но он никак не мог в этом признаться, точно так же, как в поисках лучшего слова, чем сиськи. Когда встал вопрос о вечеринке, было ясно, что есть проблема. Работая за своим столом над моделью лоцманского катера, он услышал, как Венн и Хед обсуждают это. Хед говорил, им мало не покажется, если Энтони и Рейчел узнают, что они оставили его одного, а она сказала, что в пятнадцать, почти шестнадцать он был достаточно взрослым, чтобы остаться без няньки, ну и что вообще может случиться.

Никто не знал о том, что он боится оставаться один дома, потому что этого страха как такового никогда не возникало. Кто-то там всегда был, а если никого не было, он просто уходил сам с друзьями. Ему не обязательно было быть в той же комнате, что и люди, но ему нужно было знать, что в доме кто-то есть, так всегда и было.

В одном из его самых длинных повторяющихся кошмаров начинался в их с Хедли комнате, и он слышал, как кто-то хлопает входной дверью, и уходя, закрывает дверь за собой. Он тоже пойдет, настаивал он. Пытаясь быть взрослой, Морвенна сказала, что он еще слишком молод, чтобы пить, и никого там не знает. Но он уверенно ухитрился их обмануть, имея несколько дружков уже в шестом классе, и сказал, что у него друзья идут, и что даже если бы их с Хедом не пригласили, он бы туда все равно прорвался. Он весело сказал, что если они его не возьмут, то, сначала накачавшись сидром, он просто проголосует на дороге, и какой-нибудь парень подвезет его. Так и получилось, они привезли его, и через несколько минут после приезда все занялись своими делами. Еды, конечно же, не было, даже чипсов, потому что еда было не круто, и братья Янгс жили совершенно как пещерные люди, вплоть до того, что их собственный отец-инвалид переехал и жил в трейлере, чтобы была хоть какая-то цивилизация. Петрок как раз дошел до мистера Янгса. Он сидел в нейлоновом шезлонге в открытых дверях каравана, наблюдая за тем, как окружающий мир протекает мимо, слушая «There Must be an Angel» и попивая пиво из стакана.

— Привет, — поприветствовал его Петрок. Он выглядел достаточно дружелюбно, и Петрок чуть было не поддался искушению попросить у него немного хлеба с маслом и сыра, потому что здорово проголодался. Но г-н Янгс толком не мог говорить и вроде промямлил что-то в ответ, что несколько усложнило продолжение разговора. «Славный вечерок», вместо этого сказал Петрок и просто постоял с ним по-дружески какое-то время, и на этом отправился дальше.

К нему вернулось беспокойство, которое никак не желало совсем покинуть его с того самого момента, когда Рейчел объявила, без малейшего следа волнения, что они с Энтони собираются поехать в Нью-Йорк на неделю. Он не был суеверным, даже близко ничего подобного, но известие оставило его с нарастающим страхом, что с ней там случится нечто плохое. Ее ограбят или у нее начнется приступ, и она прыгнет под поезд в метро, или их самолет сломается и загорится. Остальные были уже независимыми — взять хоть Венн, которая была на последнем курсе в своей Лондонской школе экономики, или Хеда, который целых два месяца провел в Италии сам по себе — да им и в голову не пришло бы беспокоиться, что родители уехали. Во всяком случае, они не беспокоились бы о Рейчел.

Иногда ему казалось, что мать, с которой вырос он, была не совсем такой, с которой росли они. Он знал, что у нее биполярное расстройство, как он мог этого не знать при ее регулярных поездках для сдачи анализов крови и таблетках, всю его жизнь захламлявших отсек для масла на дверце холодильника. Да и сами лекарства не были надежными, не в последнюю очередь потому, что их успех опирался на регулярный прием, а она отнюдь не была образцом регулярности. Так что, когда у нее наступала черная полоса или когда она немножечко сходила с ума и начинала врать или тратить деньги, которых у нее не было, или же впадала в раскаленную добела ярость, он страдал вместе со всеми. Они, вероятно, делали еще хуже, ходя вокруг нее на цыпочках и говоря тихими голосами, вместо того, чтобы попытаться решить проблему и заорать О Господи! что это за опасная зверюга там, где раньше была наша мать! Но на фоне всех этих стареющих хиппи и курильщиков марихуаны, скульпторов и дизайнеров ювелирки, так расплодившихся сейчас вокруг Пензанса, она, как ему казалось, выглядела довольно неплохо, ну, как особа необычайно и успешно эксцентричная.

Ну и конечно, она казалась ему другой, потому что за его жизнь у нее ни разу не было настоящего нервного срыва, она ни разу не попадала в больницу в таком состоянии. Тогда как детство Гарфилда, Морвенны и Хедли было омрачено регулярными кризисами, так что они выросли, думая о ней сначала как о сумасшедшей, и только потом как о своей матери. И в то время как они знали самое худшее, поскольку были тому свидетелями, Петрок все это мог только представлять себе, вырастая в ожидании того, что это случится. Поэтому он был склонен оберегать ее, тогда как остальные попросту относились к ней с опаской.

В последнее время он начал замечать ее как женщину, вместо просто как Рейчел, и начал задаваться вопросом о ее браке с Энтони. Для него этот брак был загадкой; он такой бесконечно спокойный и терпеливый, она такая требовательная и неугомонная. Если бы Энтони вдруг бы сдался и отпустил ее на свободу, и сказал: «Ну ладно. Езжай себе в Нью-Йорк. Живи в студии. Принимай наркотики! Бери любовников!», вот если бы он отказался и дальше нести за нее ответственность, она бросилась бы очертя голову в возможность прожигать жизнь или сломалась бы без мужа, который нянчился с ней? Какая часть ее характера была сформирована тем, что все вокруг всегда обращались с ней так, будто она может разбиться?

Петрок обошел дом сбоку, там, где музыка ревела из открытых окон, а самопальные дискотечные огни у мальчиков, мерцающие через грязное стекло, выглядели так, будто дом горел. В двух разбитых автомобилях, где днем всегда обитали уличные кошки, сплетались пары. Парнишка, которого он совсем не знал, блевал в тракторную лопату, уцепившись руками за вильчатый погрузчик, из заднего кармана у него свисала футболка. В дальнем углу двора Спенсер хвастался своей последней тачкой перед несколькими друзьями, столпившимися вокруг него. Он завел двигатель непонятно для чего и демонстрировал сумасшедшую энергию акустической системы, врубив The Cure, и звук, даже на таком расстоянии, легко зазвучал так же громко, как регги, что слышался сейчас из дома.

Наконец Петрок засек Морвенну. Она опиралась на косяк открытой входной двери, потягивая из пластиковой бутылки из-под воды. Она блестела от пота. Она театрально протянула к нему руки.

— Мой маленький братик, — окликнула она. Глаза у нее сверкали, выглядела она гораздо безумнее, чем когда-либо выглядела Рейчел. Морвенна взъерошила ему волосы.

— Ну, прям как щетка, — сказала она. — Где ты был?

Он пожал плечами, радуясь, что она не видела, как до того он улизнул с Беттани.

— Здесь немного шумно, — сказал он. — Звучит лучше, если слушать из леса, лежа на спине.

— Что? А ну, погоди. — Она пошарила рукой в волосах и вытащила беруши.

— Твою ж мать, как громко! — рассмеялась она. — Скоро здесь будет полиция, пусть даже соседей рядом нету.

— Да уж, — сказал он и зевнул. — Небольшой перебор.

— Ну, Пет, ты же не хочешь уже домой? Еще только двенадцать.

— Да я бы не против. Тут мудаков полно.

— Я тебя предупреждала, что ты никого не знаешь.

— Да знаю я их, мудаки они все.

— О Господи, тебе всего пятнадцать, а говоришь так, как будто тебе сорок пять.