Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик. Страница 81

Как-то раз они с Морвенной обменялись мнениями по поводу того, чем занимаются на собрании и выяснили — она представляет, будто держит кого-то в луче теплого света, падающего на них сверху. А окружения, как такового, по ее словам, просто нет — мягкая темнота и посередине исцеляющий свет. И ее задача, как она ее понимала, заключалась в том, чтобы молясь за кого-то, использовать свой ум подобно захватному лучу в Стартреке^[55], чтобы держать человека в центре этого света, почти как если бы она поджаривала его на газовой горелке, только свет шел вниз, а не вверх и, вместо того, чтобы причинить человеку вред, делал прямо противоположное. Почему-то его версия была совершенно иной. В ней тоже был свет — все-таки у них в воскресной школе один и тот же учитель — но там вокруг человека было какое-то помещение, точно совершенно пустая коробка. Оно было не многим больше лифта, а свет лился из стен, из пола и потолка, и ему нужно было сделать его достаточно ярким, дабы осветить человека до такой степени, чтобы не было тени. Вот о чем он не рассказывал Венн, так это о том, что, когда он молился за людей, всегда оказывалось, что они голые, даже Рейчел и Энтони. Не голые в смысле секса, а обнаженные, как на старых картинах, где нагота была типа правдивым признаком уязвимости и невинности. Когда он представлял себе обнаженную пару, у него возникало желание защитить их, точно они были детьми, и ему казалось, что молитва за них без их ведома или разрешения, становится не такой бесцеремонной.

Так что для него было вполне естественным представить себя и Беттани, которая, впрочем, оставалась довольно размытой и в тени. Он почувствовал себя виноватым и вообще убрал себя из картинки, попытавшись более успешно представить ее саму по себе, посасывающую ром и кока-колу из банки и танцующую смелый, самодостаточный танец, глаза у нее закрыты, и выражение лица такое же открытое, как тогда, раньше, когда она раскачивалась и подпрыгивала на нем.

Затем он представил себе целующихся Хеда и Троя. Это оказалось трудным, и он представил себе одного Хеда, просто счастливого, очень счастливого и расслабленного, так не похожего на обычного Хедли, будто наконец с него спала броня и под ней открылся Хедли настоящий, сексуальный, дерзкий и не особо обеспокоенный тем, что о нем думают люди.

Потом настала очередь Морвенны, танцующей для Спенсера, а может, просто для себя, руки извиваются у нее над головой, она улыбается про себя, будто знает что-то хорошее, что все остальные откроют для себя только позже.

Молиться за Гарфилда было трудно. Тяжело было заставить его улыбнуться или расслабиться, казалось, что он все равно заботится о том, что думают о нем другие, даже больше чем Хедли. Он так хотел угодить, что это было почти болезненным. А посему Петрок сосредоточился на том, чтобы сделать свет таким ярким, чтобы он почти скрыл выражение лица Гарфилда, и этот свет у него состоял из одобрения Рейчел, ведь именно этого, как он понимал, Гарфилду хотелось больше всего.

И это, естественно, привело к мысли о Рейчел и Энтони. Они появились в отдельных коробках, именно так они должны были быть. И поэтому он сотворил их свет не только из любви и успеха, но и из своего рода свободы, свободы от того, чтобы все время быть и родителями, и мужьями и женами. Увидеть Энтони в кои-то веки самим по себе было откровением. Он настолько напрактиковался думать об Энтони как о няньке при Рейчел, даже ее охраннике, что иногда думал о нем, как о приспособлении, которое таблетками, миром и квакерской заботливостью удерживало ее от ее собственной необузданной сущности. Он был ошеломлен, поняв, что истина, возможно, была этому прямо противоположна, и что, наоборот, именно Рейчел сдерживала Энтони.

Петрок дошагал до главной дороги, почти не заметив, как он туда попал. Она, конечно же, была пуста, но он все равно перешел ее с осторожностью, потому что дорога славилась несчастными случаями в ночное время. Живые изгороди по ее сторонам регулярно бывали усеяны импровизированными придорожными крестами с увядшими цветами и промокшими под дождем игрушечными медведями. Мертвые всегда остаются молодыми после того, как мчались домой из клуба или с вечеринки, остаются только нереализованные возможности и плохие школьные фотографии. Им никогда не стать старыми и разумными.

Благополучно перейдя через дорогу, он нырнул вниз по дорожке, которая вела через Чинхол к окраине Пола. Первая миля была одним из его любимых участков. По какой-то причине (может, почва неглубокая, а может ветра соленые), деревья в этой части света росли негусто, но там, где тропинка спускалась во влажную долину и на какой-то колдовской промежуток огибала ее по краю, они процветали. Деревья образовывали как бы полог, сплетая ветви в последовательности воздушных арок, что щекотало нервы, приводило в возбуждение — если пролетать под ними на машине и смотреть вверх. Потому что душераздирающе разрываешься между желанием посмотреть наверх и видеть, как древесный полог летит над головой, и инстинктом смотреть вперед, даже если не ты сам за рулем, чтобы все-таки увидеть, если что-то появится в противоположном направлении.

Ночью все необычно, все выглядит в ином свете. Глаза скоро привыкают к темноте, стволы и ветви кажутся черными на фоне сине-черного неба. И если идти медленно-медленно, у деревьев будет время сомкнуться вокруг тебя, и получится не просто крыша над головой, а как бы замкнутое пространство. Он шел по самой середине дорожки, глядя вверх и по сторонам, и было похоже, будто он шел по естественной церкви, полной звуками и шорохами ночных животных, и даже отдаленно не такой пугающей, какой могла бы быть в темноте настоящая церковь.

Издалека послышался рев мотора, но это место ощущалось таким далеким, что главная дорога вполне себе могла проходить по другую сторону окна из утолщенного, матового стекла. Он осознал, что все мысли о семье оставил позади и, точно так же как это происходит после самых удачных собраний, ему показалось, что он вернулся в свое тело и нашел его обновленным и вдвойне живым. Ему казалось, что он мог бы взобраться на дерево с ловкостью белки или, порхая с тихой элегантностью мотылька, скрыться в темноту за изгородью. Двигатель зазвучал ближе, и он вспомнил, что он уже не девственник и никогда уже не будет таким совсем молодым и беспечно наивным, каким был в этот день.

Переводчик: Наталия Наказнюк

Редактор: Наталья Журавенкова

Патрик Гейл родился на острове Уайт в 1962 году. Детство он провел в тюрьме Уондсворта, где его отец служил начальником, затем рос в Винчестере. Сейчас он живет на ферме мыса Лендс-Энд. Его последние романы — «Сладостное забвение» и «Дружественный огонь».

Книги того же автора

Аэродинамика свинины The Aerodynamics of Pork

Легкость Ease

Канзас в августе Kansas in August

Лицом к лицу с танком Facing the Tank

Маленькие частички младенца Little Bits of Baby

Святилище кошек The Cat Sanctuary

Жена Цезаря Caesar’s Wife

Правда жизни The Facts of Life

Опасные наслаждения Dangerous Pleasures

Обрезка деревьев для начинающих Tree Surgery for Beginners

Грохот Rough Music

Сладостное забвение A Sweet Obscurity

Дружественный огонь Friendly Fire

Посвящается Айдану Хиксу

Чтобы узнать больше, посетите сайт www.galewarning.org

notes

Примечания

Вистл — музыкальный инструмент из Ирландии, диатонический духовой свистковый инструмент с шестью отверстиями.