Элемента.T (СИ) - Лабрус Елена. Страница 15

— О, боги!

В своих неизменных красных доспехах, с загоревшим обветренным серьёзным лицом и распущенным по плечам тёмными от пыли волосами на её постели сидел Ратвис.

— Ватэс! — крикнула она в сердцах и даже собиралась запустить в него подушкой, но он перехватил её руку.

— Видишь эти тёмные пятна на его груди? — от ткнул в доспехи, говоря о себе в третьем лице. — Это кровь бабочки, которая отдала за него свою жизнь.

— Не смей! — зло зашипела на него Таэл. — Слышишь, не смей шутить над тем, ценность чего не понимаешь.

— Я не шучу, моя прекрасная Богиня! Я пришёл рассказать тебе правду об её смерти. И она именно такая.

— Она погибла, защищая Ратвиса? — всё ещё не верила ему Таэл.

— Она… спасла ему жизнь. И я принёс тебе ещё кое-что, — он протянул к ней открытую ладонь.

Мерцая, по его ладони словно текла хрустальная слеза — прозрачный розовый камень. Таэл неуверенно взяла его двумя пальцами и почувствовала, как немилосердно он воткнулся в подушечку острым концом.

—Ай! — она бросила камень и машинально засунула уколотый палец в рот. — Что это?

— Это послание, которое оставила тебе бабочка. И я нашёл способ, как донести его до тебя. Видишь, с той стороны, где ты укололась, камень покраснел? Это хищный камень. Он отдаёт свои секреты только за каплю крови. Когда будешь готова узнать, просто воткни его в палец и дождись, пока он наполнится кровью.

И он исчез так же внезапно, как и появился.

Она достала крошечное сердечко из коробочки. К его кокону-чехлу был привязан кожаный шнурок. Она надела его на шею, собралась с духом и накрыла пальцем острое жало кровожадного камня.

Она дышала неровно и прерывисто, то задерживая дыхание, то делая два быстрых вдоха подряд.

— Я так рада, что именно тебя я вижу в этой жизни последней, — сказала Иом между свистящими звуками из своей груди.

— Пожалуйста, Иом, не говори так, ты обязательно поправишься, — услышала Таэл свой голос, и взгляд её скользнул по зажатой в кулак собственной руке. Она не разжимала её, хотя чувствовала, как в ладонь всю глубже впивался какой-то предмет. Таэл догадалась какой.

— Тсс! — ответила ей бабочка. — Я хочу, чтобы ты знала то, что никогда не расскажут тебе твои скучные учителя. Любовь — это единственное ради чего стоит жить. Любовь — это единственное за что стоит умереть.

Её голос прозвучал спокойно и твёрдо, и пробитая грудь на время даже перестала свистеть.

— Я любила его всем сердцем. Ни на что не надеясь, ничего не прося. И я счастлива, что мне пришлось погибнуть не от удара какой-нибудь мухобойкой, а на его груди. Я надеюсь, что он жив. И я заклинаю тебя: не отдавай его никому! Никому, слышишь! Особенно этой толстозадой!

— Какой толстозадой? — эта бабочка даже сейчас заставила Таэл улыбнуться. — Уне или титанше?

— Ни одной толстозадой его не отдавай, — улыбнулась ей в ответ бабочка. — Он достоин только тебя. Слышишь? Он самый лучший! Конечно, если бы меня так не расплющило, я бы его тебе ни за что не уступила…

Она закашлялась, и Таэл увидела, как в уголке её рта запузырилась кровь. Но Иом небрежно вытерла её и продолжила: — Но раз уж так случилось, я завещаю тебе свою любовь, а ему своё сердце. Береги его, и знаешь, что? — Она снова закашлялась. — Не скучай! Я люблю тебя!

Таэл рыдала в голос не в силах остановиться.

— И я люблю тебя! — Она нежно прижала к себе сердечко. — Я понятия не имею что это, но я тоже люблю тебя, Иом! И никогда, слышишь, никогда не забуду!

Она выдернула из пальца ставший голубым камень и позвала служанку.

— С вами всё в порядке? — забеспокоилась девушка, глядя на её лицо.

— Теперь да! — жёстко осадила её Таэл. — Отдай это ювелиру. Пусть сделает из этого… кольцо! На мужскую руку. И пошевеливайся! Ещё мне ванну с благовониями и одеваться.

Движения служанки неожиданно стали резче, когда она стала затягивать на ней корсет.

— Ватэс, если ты не хочешь меня убить, то не нужно шнуровать так сильно, — сказала Таэл, чувствуя, что ещё чуть-чуть и она не сможет вдохнуть.

— Странно, а я думал, тебе нравится, когда талия выглядит тоньше.

Она краем глаза видела у своих ног платье служанки, с которым этот мужской голос никак не вязался. Но этот голос она слишком хорошо знала.

— Я вообще не ношу корсеты. Но сегодня решила попрактиковаться для Коронации. Скажи, где ты взял этот камень?

— Ты посмотрела послание?

— Ты не имел права прикидываться мной! И ты не ответил на мой вопрос.

— Я сделал то, чего она хотела. Ты была с ней рядом до самого конца. А эта холодная искра промелькнула между вами с Элэмом на ступенях твоего храма. Но никто из вас не наклонился за ним. А я поднял. Камень оказался необыкновенным.

— Или ты его сделал таким? Я приказала сделать из него кольцо для тебя.

— Боюсь, служанка поняла тебя неправильно. И я подтвердил ювелиру, что кольцо именно для тебя. Белое золото, я ведь прав?

— Ах ты! — Она резко повернулась, но увидела только испуганные карие глаза служанки.

— Простите, госпожа! — она неловко застыла на месте, не понимая, в чём провинилась.

— Поди прочь!

Она смотрела в зеркало на своё опухшее лицо, словно рой пчёл искусал. Плевать! Он всё равно не увидит ни её глаза, ни осиную талию. Его вообще не должно быть в городе. Армия возвращается только завтра! Она прижала к себе едва вздрагивающий под её ладонью кулон. Я знаю, что мне делать, Иом! Я сделаю это ради тебя.

Глава 10. Между небом и землей

Феликс помнил с детства этот парк. И это огромное Колесо Обозрения, возле которого они стояли, немного вдалеке от людей. Правда, в его детстве оно уже было металлоломом, который готовились демонтировать. Сейчас же, давно не сверкающее свежей краской, оно ещё работало.

Пока они ждали, скрываясь от палящего солнца под старым тополем, Дэн рассказал Феликсу, что Алиенора была здесь прошлый раз с Арсением.

— Какой это год? — спросил Феликс.

— 1991, конец июня, — ответила Алиенора, обмахиваясь газетой, которую она и предъявила в подтверждение своих слов.

— Всего через полтора месяца я должен появиться на свет, — сказал Дэн.

— А мне в ноябре исполнится три, — ответил Феликс. — А может тоже в августе? В Варшаве был август, а здесь ноябрь.

— У Евы скоро день рождения, — сказал Дэн. — А вот и её родители.

 Эту парочку, что шла прямиком к очереди в кассу, трудно было не заметить. Они были красивы, молоды и счастливы.

Ева похожа на мать, решил Феликс, но чем-то неуловимым, неявным. Может быть овалом лица, или этим наклоном головы, или цветом волос. И уж точно не похожа на отца. Никто и при большом желании не признал бы в кучерявом светловолосом парне бога, тем более древнегреческого. Он не вызывал вопросов. А вот Дэн с Феликсом вызывали. Особенно Феликс, которому пришлось прятать так и оставшиеся на нём ножны за спину под ремень брюк и париться в блейзере.

Эти двое влюблённых встали в очередь и Алиенора, а вслед за ней и Дэн с Феликсом заняли место за ними.

Люди оборачивались на них со смесью восторга и удивления. Их принимали за иностранцев. Деваться было некуда, пришлось усиленно изображать акцент.

Феликсу невыносимо хотелось спрятаться за тёмными очками, но их не было.

— Напомни мне в следующий раз взять с собой очки, — пробубнил он Дэну на английском, рассматривая выщербленный асфальт под ногами.

— С твоей стопроцентной арийской внешностью тебе больше пойдёт немецкий, — ответил ему Дэн.

— А в твоём баварском не хватает мягкости, — заметил ему Феликс.

— Зато баварской самоуверенности в нём, хоть отбавляй, — вставила Алиенора по-русски.

 Мать Евы их появление не сильно взволновало. Их тарабарщину она не понимала и Алиенору не помнила. А вот Пеон к их разговору прислушивался, причём явно разобрал все языки, которые они смешали. Феликс, подняв глаза, увидел его короткий взгляд на Дэна и лёгкую полуулыбку, которой он сопроводил замечание старушки.