Поцелуй победителя - Руткоски Мари. Страница 2

— Нет, — сказал Арин. — Ведите его ко мне.

Командующий флотом гневно сверкнул глазами. Но дакраны послушались Арина, и Заш не стал их останавливать.

— Напиши послание своему императору, — велел Арин валорианцу. — Скажи, что вы проиграли битву и что он дорого заплатит, если снова попытается напасть на Гэрран. Запечатай личной печатью, отправь письмо, и я сохраню тебе жизнь.

— Какое благородство! — презрительно бросил Заш.

Валорианец промолчал. Его губы побелели от страха. Арин в который раз удивился тому, как часто валорианцы оказывались совсем не такими храбрыми и доблестными воинами, за каких себя выдавали. Капитан сел писать письмо.

«Разве Заш прав? Разве ты — всего лишь мальчишка? — шепнул Арину бог смерти. — Ведь ты принадлежишь мне уже двадцать лет. Я тебя воспитал».

Валорианец поставил подпись.

«Я заботился о тебе».

Послание свернули, запечатали и поместили в маленький кожаный футляр.

«Был рядом даже тогда, когда ты думал, что остался один».

Капитан привязал футляр к лапке сокола. Эта птица была намного крупнее охотничьего ястреба и совсем другого окраса. Сокол наклонил голову, уставившись на Арина глазками-бусинками.

«Нет, ты не мальчишка. Ты мужчина, человек, созданный по моему образу и подобию… Ты знаешь, что не имеешь права проявлять слабость».

Сокол взмыл в небо.

«Ты принадлежишь мне, Арин. Ты знаешь, что делать».

Арин перерезал валорианцу горло.

Только потом, когда Арин, покрытый засохшей кровью, возвращался домой, ему в голову вдруг прокралась сказка. Она горьким леденцом таяла на языке.

…Жил-был мальчик, ужасный трусишка. Однажды ночью, когда его видели одни только боги, он сидел в своей комнате, дрожа от страха и с трудом сдерживая тошноту. В доме творилось ужасное. Крики. Грохот. Отрывистые приказы. Слов было не разобрать. Но мальчик и так все прекрасно понимал. Он забился в угол и зажал себе рот.

Где-то за запертой дверью покоев находились его мать, отец, сестра. Нужно пойти к ним. Срывающимся голосом мальчик повторял эти слова, обхватив руками угловатые колени и уставившись перед собой. «Иди к ним. Ты им нужен», — шептал он, но не мог даже пошевелиться, поэтому так и остался сидеть в углу.

Вдруг дверь затряслась от ударов, раздался оглушительный треск. Дверь слетела с петель, и в комнату ворвался солдат. Кожа и волосы у него были светлые, а глаза темные, как ночь. Он схватил мальчика за тонкое запястье.

Мальчик закричал и забился в железной хватке, но солдат лишь рассмеялся и встряхнул его — несильно, будто пытался разбудить ребенка.

— Не сопротивляйся, — сказал захватчик на языке, который мальчик изучал все детство, не думая, что однажды это ему пригодится. — Не сопротивляйся — и никто не сделает тебе больно.

Эти слова возымели действие. Мальчик тут же перестал вырываться и послушно пошел за солдатом. Его привели в атриум. Там собрались все, включая прислугу. Родители не заметили, как ввели мальчика — он не издал ни звука. Могло ли все случиться иначе, если бы первой его увидела не сестра, стоявшая у дальней стены? Возможно, ничего не удалось бы исправить. Но одно мальчик знал точно: тогда, в решающую минуту, он даже не попытался что-нибудь сделать.

В валорианской армии служат и женщины, но все солдаты, которые пришли в дом в ту ночь, были мужчинами. Они окружили сестру мальчика, а она стояла между ними, гордо выпрямившись, высокая, величавая. Распущенные черные волосы укрывали ее плечи, точно плащ. Но вот взгляд Анирэ упал на брата, и ее серые глаза сверкнули. Только в это мгновение мальчик впервые осознал, что сестра любит его. Она тихо сказала что-то валорианцам. Слов было не разобрать, но ее певучий голос звучал насмешливо.

— Что ты сказала?! — рявкнул один солдат.

Анирэ повторила, и тогда валорианец грубо схватил ее. Леденея от ужаса, мальчик понял, что это его вина. Он сам не знал, почему так решил. Сестру поволокли из атриума в гардеробную, где зимой гости оставляли верхнюю одежду. Мальчик иногда прятался в этой маленькой, темной и душной комнатке.

То, что случилось потом, было самой жуткой сценой этой страшной сказки. Ужасы прошлого эхом отзывались в груди взрослого Арина. Ему хотелось зажать мальчику уши, приглушить звуки. Он бы сказал малышу: «Закрой глаза». Арин изо всех сил старался придумать, как помешать ребенку увидеть то, что произойдет дальше. Но зачем он так мучил себя? Попытки изменить воспоминания о той ночи причиняли лишь боль и напоминали нервный тик. Пожалуй, сейчас, когда Арин снова и снова рисовал в воображении страшные картины, ему было даже больнее, чем тогда, десять лет назад. Но он не мог остановиться. Арин отчаянно пытался представить, что должен был сделать в ту секунду — и не сделал.

Что, если бы он закричал? Стал умолять солдат отпустить сестру? Может, стоило кинуться к родителям, которые не знали о его присутствии? Помешать отцу выхватить кинжал у стоявшего рядом валорианца? По крайней мере, так ему казалось, мать он вполне мог спасти. По характеру она была совсем не боец и не стала бы сражаться, если бы знала, что здесь ее маленький сын. Но нет, Арин молча смотрел, как мать набросилась на солдата, схватившего сестру. Валорианцы убили отца. Затолкали в гардеробную Анирэ и захлопнули дверь. Кинжал полоснул по горлу матери, отчего у нее на шее распустился алый цветок. Кровь шумела у Арина в ушах, но глаза оставались сухими, как камешки на солнце.

Мальчику не дали побыть у тела матери — солдаты оттащили его и вместе со слугами отвели в город. На холме пылал королевский дворец. Трупы монаршей семьи выставили на всеобщее обозрение на рыночной площади. Среди убитых был и принц, за которого должна была выйти замуж Анирэ. Тогда Арин еще надеялся, что сестра выживет. Но два дня спустя он увидел на улице и ее тело.

Трудно было представить что-то ужаснее его нынешнего положения, но маленький Арин сдерживал всхлипы и молчал. Он во всем слушался валорианцев, потому что помнил слова солдата: «Не сопротивляйся».

Однажды он увидел в рядах захватчиков мужчину в тяжелых доспехах. Потом Арин узнал, что генерал Траян был довольно молод, когда завоевал Гэрран. Но в ту ночь он показался мальчику мощным древним чудовищем из плоти и металла. Взрослый Арин представил, как опускается на колени перед ребенком, которым был тогда. Он бы обнял малыша, прижал к себе и прошептал: «Тише. Тебе предстоит долгое и мучительное одиночество, но в конце концов ты вырастешь большим и сильным. Тогда придет пора отомстить».

Очевидно, что разочарование в Кестрель — далеко не самое страшное событие в жизни Арина. Глупо даже сравнивать. Он думал об этом, стоя на палубе корабля, который как раз бросал якорь в освещенном луной заливе Гэррана. Флот вернулся с победой. Арин провел пальцем по выпуклой линии шрама, который рассекал левую бровь и тянулся вниз по щеке. Эта привычка появилась у него недавно.

Нет, думать о Кестрель было уже не больно. Да, он повел себя как дурак, но за ним есть грехи и пострашнее. А Кестрель… Теперь Арин хотя бы понял, в чем его главная слабость. Он слишком слепо доверял, слишком безрассудно отдал свое сердце.

Сейчас, наверное, она уже стала женой валорианского принца. Все так же плетет интриги при дворе, раз за разом выходя победительницей. Может, время от времени ей пишет отец, спрашивая совета. Ведь она уже подсказала одно прекрасное решение, обрекла сотни жителей восточной равнины на голодную смерть.

Совсем недавно Арин схватился бы за голову, с удивлением и отвращением вспоминая о том, как увлекся дочерью валорианского генерала. Совсем недавно мысль о ней причиняла жгучую боль. Но теперь, когда он думал о Кестрель, то чувствовал лишь облегчение, словно к синяку приложили лед. Кестрель больше ничего для него не значила, и Арин был благодарен богам за этот щедрый дар — возможность вспоминать о ней и ничего не чувствовать. Словно прикоснулся к старому шраму: удивляешься полоске омертвевшей кожи, но не более того. Арин знал: некоторые воспоминания будут больно ранить всегда, сколько бы лет ни прошло. Но воспоминание о Кестрель в их число не входило. Эта рана прекрасно зажила.