Поцелуй победителя - Руткоски Мари. Страница 3

2

Кестрель знала, что во всем виновата сама. Сквозь зарешеченное оконце повозки она видела, как меняется окружающий пейзаж по мере продвижения на север. Гористая местность сменилась равниной, поросшей клочками бледно-красной травы. По болотам вышагивали длинноногие белые птицы. Один раз Кестрель увидела лисицу, которая несла в зубах пойманного птенца. Желудок тоскливо сжался. Кестрель с удовольствием съела бы и эту птичку, и лису. Иногда ей хотелось проглотить саму себя: и запачканное синее платье, и сковавшие запястья кандалы, и заплаканное лицо. Чтобы ничего не осталось ни от нее, ни от ее глупых ошибок.

Кестрель неловко подняла закованные руки и потерла сухие глаза. Видимо, от жажды закончились даже слезы. Горло болело. Она уже не помнила, когда стражники в последний раз поили ее.

Повозка теперь ехала через тундру. Стояла поздняя весна… Или нет, должно быть, уже наступило лето. И тундра, которая большую часть года оставалась под покровом снега, наконец ожила. В воздухе носились тучи комаров, Кестрель была с ног до головы покрыта волдырями от укусов. Но лучше не думать о насекомых и просто рассматривать очертания пологих холмов на горизонте — конусов древних, давно потухших вулканов. Повозка направлялась именно к ним.

Яркая зелено-голубая гладь озер радовала глаз, но мысли навевала тяжелые: Кестрель знала, что цвет воде придают соединения серы, а значит, уже совсем близко шахты. Еще труднее было осознать, что сюда ее отправил родной отец. Страшно вспоминать, что он отказался от дочери, обвинив ее в государственной измене. Но Кестрель действительно виновна. Она действительно совершила все то, в чем ее подозревали, и теперь у нее больше не было отца. Горло сжалось. Кестрель с трудом сглотнула горький ком. Сейчас у нее много дел. Например… Смотреть на небо. Воображать себя птицей. Дышать. Не вспоминать.

Но надолго забыться не получалось. Снова и снова в памяти всплывала последняя ночь во дворце. Письмо Арину, в котором Кестрель во всем призналась. «Ваш шпион, Мотылек, — это я, — написала она. — Я так давно хотела рассказать тебе об этом». Кестрель выдала все, что знала о тайных планах императора. Не важно, что тем самым она предала родину. Кестрель забыла о предстоящей свадьбе с наследником империи, о том, что ее отец — близкий друг императора. Она забыла о том, что родилась валорианкой, и просто написала то, что чувствует. «Я люблю тебя. Я скучаю. Ради тебя я готова на все». Но Арин не прочитал этих слов. Зато их прочитал отец Кестрель. И ее мир рухнул.

…Жила-была девушка, самоуверенная и гордая. Не всякий назвал бы ее красавицей, но все признавали в ней особую грацию, не столько чарующую, сколько устрашающую. Никто не решился бы перейти ей дорогу. «Она заперла свое сердце в фарфоровой шкатулке», — шептались люди. И были правы.

Девушка редко открывала тот ларчик — ее пугал вид собственного сердца. Как странно стучался о фарфоровые стенки этот плотный темно-красный комок! Но порой она прижимала ладонь к крышке шкатулки, и его ровное биение казалось сладкой музыкой.

Однажды ночью эту музыку услышал бездомный оборванец. Парнишка оказался к тому же вором. Он легко вскарабкался по стене дворца, где жила девушка, зацепился сильными пальцами за приоткрытую створку окна, распахнул его и забрался внутрь.

Леди спала, но вора и не интересовала леди. Парнишка заметил шкатулку и взял, даже не зная, что в ней лежит. Просто решил: он хочет эту вещь. Воришка вечно чего-то мучительно желал, но он давно уже усвоил: то, в чем разобрался, приносит больше боли — и старался лишний раз не задумываться о своих желаниях. Все, кто знал девушку, сказали бы, что украсть ее вещь — не лучшая идея. Она никого не прощала, и ее враги всегда получали по заслугам. Но воришка не стал бы их слушать. Он схватил свою добычу и сбежал — такова была его природа.

Однако хозяйка шкатулки обладала особым, почти волшебным умением. Отец («Бог!» — шептались люди, но его дочь знала: он, как и все, смертен) очень хорошо обучил дочь. И когда в открытое окно ворвался ветер, она проснулась и почувствовала запах вора — на оконной раме, на туалетном столике, даже на балдахине кровати. Девушка пустилась в погоню.

Преступник поломал лисий плющ на стене, выбираясь из дворцового сада. Несколько раз незваный гость едва не сорвался — местами лоза сильно пострадала. Девушка вышла за ограду и без труда отыскала следы, которые привели ее к логову вора.

Можно вообразить, что почувствовал парнишка, когда дверь распахнулась и хозяйка шкатулки ступила на земляной пол хижины, освещая ее пламенем своего гнева. В это мгновение парнишка понял, какую драгоценную вещь сжимает в руке. Сердце за прохладными белыми стенками шкатулки, казалось, билось в руке. Вор подумал, как легко разбить этот полупрозрачный фарфор, такой нежный, аж злость берет! Миг — и шкатулка превратится в горсть окровавленных осколков. Однако он упрямо держал свою добычу в руках.

Девушка взглянула на нищего оборванца. Отметила его стального цвета глаза, густые ресницы, черные брови, темные волосы, сурово сжатые губы. По правде сказать, будь девушка честна с собой, она бы призналась, что этой ночью ненадолго, всего на три удара сердца (в тишине комнаты их легко было сосчитать), она проснулась и увидела, как вор коснулся шкатулки. Но вместо того чтобы остановить его, закрыла глаза и погрузилась в сладкий сон.

Однако для честности нужна немалая смелость. Поймав вора в его логове, девушка поняла, что сейчас уверена только в одном. Мысль об этом даже заставила ее на шаг отступить. Девушка гордо вздернула подбородок, и в тишине хижины было отчетливо слышно, как сбилось с ритма ее сердце: воришка может оставить украденное себе…

Кестрель распахнула глаза: щека на дощатом полу, поскрипывает повозка. Кестрель спрятала лицо в ладонях, радуясь, что проснулась вовремя. Не хотелось бы увидеть конец этой истории, где отец девушки, узнав, что она отдала свое сердце воришке-оборванцу, выгоняет ее из дома.

Повозка остановилась. В замок вставили ключ и с лязгом провернули. Скрипнули дверные петли, кто-то протянул руки внутрь. Двое стражников выволокли Кестрель наружу, крепко держа ее и поглядывая с опаской, будто она могла напасть. По правде сказать, их страх был вполне обоснованным. Как-то раз одного из своих тюремщиков Кестрель ударила кандалами по голове, и тот потерял сознание. Конечно, сбежать ей не дали. Но когда в последний раз открыли дверь повозки, она плеснула в лицо стражнику из ведра с нечистотами, вырвалась наружу и побежала. Солнечный свет ослепил ее, к тому же Кестрель слишком ослабла. Больное колено подогнулось, и она упала в грязь. С тех пор дверь повозки перестали открывать, поэтому ни еды, ни воды ей больше не давали.

Ее вывели наружу. Это могло означать только одно: путешествие закончено. На сей раз она не сопротивлялась, пребывая в оцепенении после сна. Пришло время увидеть, на что генерал Траян обрек родную дочь.

Трудовой лагерь был обнесен черным железным забором высотой в три человеческих роста. Над каменными бараками нависали силуэты мертвых вулканов. К западу и востоку тянулась бескрайняя тундра: рваное покрывало из желтого мха и красноватой травы. Воздух был разреженный и холодный, с запахом гнили. Подступали сумерки, окрашивая все в зеленоватый цвет.

Открылись небольшие ворота, и в лагерь поползла вереница узников. Кестрель видела их со спины, но вот какая-то женщина обернулась. В тусклом свете ее пустое лицо выглядело особенно жутко. Сперва Кестрель покорно шла за тюремщиками, но, наткнувшись на этот бессмысленный, остановившийся взгляд, начала упираться. Стражники лишь крепче стиснули ее руки.

— Пошевеливайся, — бросил один из них, но Кестрель словно не услышала. Она знала, куда ее везут, понимала, что станет узницей. Но только сейчас она осознала, что рано или поздно превратится в человека с пустым, стеклянным взглядом.

— Хватит упрямиться!