Уверенность в обмане (ЛП) - МакДональд Жан. Страница 13

— Это потому, что ты не можешь понять этого своей головой.

— Ты показал совершенно ясно, что ты чувствуешь, но это ведь не значит, что ты не передумаешь.

Я взмахиваю руками в воздухе.

— Я сдаюсь. Разговаривать с тобой все равно что с кирпичной стеной. А теперь, если это все, чего ты хотела, будь добра покинуть мой дом. Мне нужно упаковать вещи. Я уезжаю завтра. Да, и когда будешь уходить, убедись, что дверь за тобой закрылась.

Оливия ахает, ее глаза расширяются. Ее руки вмиг оказываются на выпирающем животе, и нежно его поглаживают.

— Как ты смеешь так разговаривать с матерью твоего будущего ребенка?

— Это еще неизвестно, — я хватаюсь за железные перила лестнице и бросаюсь вверх. Я должен упаковать чемодан, а она отнимает слишком много времени.

— Господи, ты не один раз напомнил мне про тест на отцовство. Мы говорили об этом уже. Это может быть опасно для ребенка, — вопит она.

Еще один ее довод. Она клянется, что ребенок мой. И я склонен ей поверить. Насколько я знаю, она была верна мне, как и ее намерения были довольно целеустремленными, но я дал обещание своему отцу провести тест на отцовство. А с моим опытом в области семейного права я склонен согласиться с тем, что это уместный ход.

Я вхожу в спальню и охаю при виде разбросанных вещей. Моя кровать превратилась в полигон разбросанных вещей. Обычно я не обращаю внимания, во что я одет, но теперь особый повод, и я должен продумать свой гардероб до мелочей.

— Ты слушаешь меня, Дрю? — кричит Оливия с лестницы.

Оливия врывается в мою спальню совершенно измотанная. Ее лицо покраснело, а губы сжаты в тонкую линию. Я закатываю глаза и начинаю подбирать себе одежду.

— Что ты хочешь, Оливия? Я думаю, что высказался предельно ясно. Ничего не изменится для тебя. Если тебе нечего больше добавить, я прошу тебя уйти.

— Куда ты поедешь? — спрашивает она.

Какая-то часть меня испытывает настоящее облегчение от того, что ей неизвестно, куда я направляюсь. Моя будущая невестка Морган могла слить ей информацию о моем пункте назначения. Моя будущая невестка единственная, кто может это сделать.

— Не твое дело.

— А что, если ты понадобишься мне?

Она берет футболку с кровати и протягивает ее мне. Я хотел взять эту рубашку с собой, но теперь раздумывал. Неодобрительно глянув на нее, я вырываю рубашку из ее рук и аккуратно складываю в чемодан.

— Позвонишь на мой телефон в офисе. Итан будет более чем счастлив, передать мне твое послание.

— Это полный бред! Я имею право знать, где ты находишься.

— С чего бы это? Кто дал тебе это право? — спрашиваю я, бросая мои «чактэйлоры» в сумку.

Оливия кидается к сумке, выхватывает ботинок и кидает его, целясь мне в голову.

— Я — мать твоего ребенка. Вот что дает мне это право.

Слава Богу, она оказывается плохим стрелком. Ботинок всего лишь просвистел мимо моего уха. Я шагаю к ней, мой пульс ускоряется, самообладание вновь покидает меня. Было ошибкой пропустить ее в мой дом. Я знал это в тот момент, когда открывал ворота. Но какая альтернатива у меня есть? Она не была нормальным, обычным человеком, она всего лишь копила свои обиды. Нет, она заявилась без предупреждения и начала свою войну. И это далеко не первый раз, когда она поступает подобным образом.

Несколько месяцев назад она вот также заявилась без предупреждения. В прошлый раз Маккензи звонила мне. Она была очень расстроена. Прежде, чем я успел выяснить причины расстройства Маккензи, она услышала голос Оливии и сделала совершенно ложные выводы. Ей понадобилось выпустить пар, и она не придумала ничего лучше, чем ночью поплавать в заливе. Это плаванье стоило ей здоровья, поскольку жуткая простуда свалила ее с ног. Я до сих пор виню себя. Я бы лучше послал Оливию подальше в тот вечер и позаботился бы о девушке, которая так необходима мне.

Я поднимаю ботинок с пола и кладу его в сумку снова.

— Никогда больше не смей что-нибудь кидать в меня, — ору я.

Карие глаза Оливии полыхают от злости. Она надувает нижнюю губу, подходит к кровати и хватает мой чемодан.

— Не смей, — предупреждаю я ее.

— А что ты сделаешь? Ударишь меня? Иди же, ударь меня.

Я в ужасе отступил.

— Что, блять, с тобой?

— Ты! — орет она, сбрасывая мой чемодан с кровати. — Черт возьми, Дрю! Я беременна, и ты затрахал меня уже со своим ребенком!

— Да что ты говоришь! — требую я. — Я не ходил на каждый прием к врачу? Я не обеспечивал все твои капризы материально, даже если ты до сих пор не удосужилась пройти тест на отцовство? — самообладание испаряется. Я могу чувствовать, как пульс колотится в висках. Я видел моего отца в моменты гнева много раз, чтобы не понимать, что за этим последует. Мои брови сходятся в глубокую линию, а жилка бешено пульсирует на шее. — Ах, я не бросил все в своей жизни, чтобы быть только с тобой и с ребенком? Я сделал все это, и буду продолжать делать. Но, Оливия, это не дает тебе права врываться в мой дом и вести себя, как ненормальная стерва.

Тишина в ответ на мои слова становится оглушающей, и злой мудак внутри меня только сильнее сжимает кулаки.

— Финансовая помощь, — говорит она. — Да, это все, что ты даешь мне. Но пока ты еще не позволил жить в твоем доме вместе с тобой. Ты даже не приготовил комнату для ребенка.

Я в отчаянии всплескиваю руками.

— Ты хочешь устроить в моем доме детский сад? Отлично! Я займусь этим, когда приеду, если это позволит мне наконец-то отвязаться от тебя.

— Отвязаться от меня? Хрен тебе, Дрю! Мне не нужны твои подачки!

— Да я ни хрена тогда не понимаю! — ору я. — Какого хрена ты тогда хочешь?

— Где твое сострадание?

— Я показываю тебе сострадание каждый чертов день. Я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы ты, наконец, была счастлива.

— Ты обращаешься со мной, как будто я инвестиция. Я знаю, на что это похоже, когда действительно о ком-то заботятся, а ты относишься ко мне... Я не желаю начинать, чтобы выразить твое отношение. Ты когда-то любил меня. И после того, как ребенок родится, ты снова полюбишь меня.

Направив палец ей в лицо, я подчеркнул еще раз.

— Я никогда не любил тебя! Я не люблю тебя сейчас! И я никогда не полюблю тебя в будущем!

Оливия подходит, хватает меня за плечи и прижимается к моим губам. Я пытаюсь оттолкнуть ее, но ее губы врезались в мои. Меня накрывает тошнота, когда она языком пытается проникнуть в мой рот. Я рвусь прочь, оставляя между нами, как можно большее расстояния. Моя рука взлетает к губам, инстинктивно оттирая ее вкус с губ. Нет слов, чтобы передать степень отвращения к ней в этот момент.

— Ты не можешь заявить мне, что ничего не чувствовал тогда! — она рыдает, тушь черными потеками размазывается по лицу. — Ты чувствовал ЭТО! Я знаю, ты чувствовал!

— Я ничего не чувствовал! — сплевываю я. — Никогда не делай этого больше!

— Дрю, пожалуйста.

— Пожалуйста, что? Я повторюсь. Мне надоело ходить вокруг да около с тобой. Позволь мне сказать тебе еще раз как можно четче, чтобы до тебя, наконец, дошло. Мы. Не. Пара. Мы никогда ею не станем. Теперь до тебя дошло?

— Хорошо. Но ты можешь хотя бы относиться ко мне, как к матери твоего ребенка, а не как к финансовой ответственности.

— После того, как ты пройдешь тест на отцовство!

— Относись ко мне, как к человеку!

Разочарованный, я сцепил пальцы за головой.

— Я не могу выиграть без потерь здесь, — я направляюсь к французским дверям, распахиваю их и выхожу на балкон. Теплый ветерок с залива врывается в мою комнату, согревая приятным теплом и без того разгоряченную кожу. Дождь уже закончился днем раньше, оставив воздух жарким и душным. Я вздыхаю, глядя на берег. Мягкие волны накатывают на пляж. Безоблачное небо напоминает мне, что дождь закончился до прихода луны, чтобы скрасить ночь.

— Чего же ты хочешь от меня? — спрашиваю я.

— Я хочу, чтобы обращался со мной, как будто ты заботишься обо мне. Не прикасался ко мне. Ты будешь разговаривать со мной, если я заставлю тебя. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что ты ненавидишь меня и ребенка!