Черный ангел (Фантастика Серебряного века. Том IV) - Зарин Андрей Ефимович. Страница 32

Под темными кипарисами, в углу сада, сидел молодой князь Бахтеев. Он то и дело посматривал на часы. Его новый друг Шастунов покинул его после ужина для прекрасной турчанки.

Князь вынул из кармана так взволновавшую его записку и задумался.

Эта записка, повергшая в такое недоумение князя Шастунова, была написана масонским шифром, долго бывшим тайной, доступной только избранным [20].

— Полночь… Монсеньор… — прошептал он.

Он передернул плечами и нетерпеливо встал.

Он пошел искать князя Шастунова. Ему посчастливилось найти князя Арсения Кирилловича в то время, когда Варенька с дамами ушла на свою половину.

— Князь, — сказал Бахтеев, — вы обещали мне помощь. Обращаюсь к вашему великодушию. Готовы ли вы?

Хотя Шастунов ожидал свою очаровательную турчанку и рассчитывал провести вместе с ней сегодня время, он, не колеблясь, ответил:

— Я готов.

Бахтеев отвел его в сторону и торопливо начал:

— Сегодня в полночь будет важное собрание… Дело идет о будущем Русской империи…

— Я слышал, — кивнул головой Шастунов. — Я знаю, о чем вы говорите.

— Не все, — ответил Бахтеев, — вот что самое важное. На этом собрании будет присутствовать цесаревич…

— Цесаревич! — взволнованно воскликнул Шастунов.

— Тсс… — прервал его Бахтеев, — да, он будет.

— Что же я должен делать? — спросил Шастунов.

— Вы будете охранять особу его высочества, — ответил Бахтеев. У него много врагов. Вы проводите его до Гатчины после собрания.

Несколько мгновений Шастунов колебался.

— Скажите мне, князь, на честное слово, — твердо произнес он наконец, — это не против императрицы?

— Нет, — задумчиво ответил Бахтеев, — нет. Круг ее судьбы завершился. Никакая человеческая сила не спасет ее от реющей над ней смерти. Дело идет о будущности империи.

— Тогда я ваш, — ответил Шастунов.

Бахтеев взглянул на часы.

— Пора. Едем.

С легком вздохом последовал за ним Шастунов. Он думал о прекрасной турчанке.

Несмотря на то, что было только начало ноября, снег уже выпал и стоял легкий мороз.

Легкие санки князя Бахтеева, запряженные кровным рысаком, купленным за пятьсот золотых из московских конюшен князя Алексея Орлова, понеслись по Невской перспективе, свернули на Фонтанку, миновали дом Державина и соседний с ним дом Гарновского, фаворита Потемкина, и остановились у большого сада, в глубине которого стоял барский дом, в деревне Калинкиной, там, где теперь Калинкинский мост.

Кругом было тихо. Вокруг ни души.

Бахтеев выскочил из саней, за ним Шастунов. Шепнув что-то кучеру, Бахтеев торопливо направился к калитке у ворот.

У калитки висел небольшой металлический щит в форме треугольника, и при нем бронзовый молоток.

Бахтеев дважды сильно ударил молотком по щиту. Через несколько мгновений со двора послышался недовольный голос:

— Кто там? Хозяев нет дома.

— Свет с востока, брат, — коротко ответил князь.

Сейчас же послышался шум отодвигаемого засова, затем щелканье замка, и калитка отворилось.

Бахтеев и Шастунов переступили ее порог.

Бахтеев, видимо, хорошо знал это место.

Он прямо и уверенно направился по широкой аллее, повернул в глубокой тьме направо, потом налево и через несколько минут очутился у маленькой двери бокового флигеля. Он ударил в эту дверь несколько раз с неровными промежутками, и дверь распахнулась, открывая длинный, узкий, слабо освещенный коридор. Коридор кончался небольшой комнатой, из которой вели три двери.

Бахтеев остановился.

— Князь, — начал он, — в последний раз спрашиваю вас: остаетесь ли вы при своем намерении помочь мне? Я со своей стороны даю вам слово, что ваша помощь нужна только для безопасности цесаревича. Если вы колеблетесь, вы свободны уйти. Когда начнется заседание, будет поздно. Судьба остановила свой выбор на вас.

Взволнованный необычайным приключением, чувствуя непонятное доверие к Бахтееву, Шастунов ответил:

— Князь, я не беру назад своего слова.

— Вы не раскаетесь, — горячо ответил Бахтеев. — Пока вы должны оставаться в этой комнате. Но… тсс!.. Пора… Прощайте… Ждите…

В воздухе резко прозвучал гонг. Все стихло. Князь Шастунов остался один. Тяжелое раздумье овладело им. Он почувствовал себя в положении человека, вовлеченного в заговор, цели и путей которого он не знал. Он сам удивлялся себе, как мог он так легко дать увлечь себя. Он знал отношение императрицы к масонам, знал, что, если его участие в предприятии масонов дойдет до нее, то не только его карьера погибнет навсегда, но ему грозит еще жестокая кара.

Императрица не знала жалости, если подозревала кого- нибудь в посягательстве на ее высокие права. А масонов она именно считала врагами царей и престолов.

Но, с другой стороны, Шастунова успокаивала мысль, что сам цесаревич не видел в масонах преступников и согласился приехать к ним. И хотя, как и большинство гвардейской молодежи, он относился несколько неприязненно к великому князю, тем не менее он не мог не отдать должного врожденному благородству Павла, прямоте его характера, неспособного на низость, хотя необузданного и часто увлекающего цесаревича на жестокость или несправедливость.

Кроме всего, молодой Шастунов был честолюбив, и в глубине его души жила глубокая вера в слова рыцаря Кадоша, что дни императрицы сочтены. И потому — оказать теперь услугу завтрашнему императору не значило ли сделать блестящую карьеру? Эта последняя мысль смутно шевелилась в нем. В напряженном состоянии своей души он не замечал времени. Было жутко и тоскливо в уныло освещенной четырехугольной комнате. По стенам стояли скамьи, в углу высокое кресло, посредине что-то вроде аналоя. Трудно было в мертвой, удручающей тишине подслушать полет времени. Часы могли казаться минутами и минуты часами. Шастунов ходил взад и вперед. Наконец тревожное ожидание чего-то до такой степени напрягло его нервы, что он не мог более переносить одиночества. Он подошел к одной из дверей, — заперта. К другой, — тоже. К третьей, — она свободно открылась от толчка: это была та дверь, через которую поспешно скрылся от него Бахтеев.

Шастунов шагнул за порог и очутился в темном коридоре. Где-то далеко перед ним мерцал слабый свет. Не раздумывая, он двинулся вперед. Свет, оказывается, выходил из небольшого четырехугольного отверстия в стене коридора. Отверстие было значительно выше головы князя, но вдоль стены тянулся широкий плинтус, закругленный внизу и плоский сверху, довольно высокий, похожий на длинную ступень, хотя узкую.

Князь стал на него носками, уперся руками в раму отверстия и заглянул в него.

Он едва удержал готовый вырваться у него крик…

Большая четырехугольная комната была слабо освещена желтыми восковыми свечами. Вся она была задрапирована черным сукном, и на нем по стенам изображены были мертвые головы, скелеты и скрещенные кости. На восточной стороне комнаты, на возвышении под балдахином, стояло кресло, на нем сидел человек, одетый во все черное, в широком голубом поясе, на котором были изображены солнце, луна и семь звезд.

Перед ним, у подножия возвышения, на аналое лежала раскрытая книга, и свет на нее падал из глазных впадин черепа, поставленного тут же, и этот мертвый свет озарял еще гроб с лежащим в нем мертвецом. Пламя в черепе колебалось и неровными полосами освещало лицо мертвеца, и казалось, что череп смотрит своими мертвыми глазами во все стороны. На гробе лежала ветка акации, в головах наугольник, к востоку открытый циркуль.

Князь не сразу заметил по темным углам мрачные фигуры, одетые так же, как человек, сидящий на троне. Их было много. Но в неровном свете желтых свечей, в темных углах, князь не мог их сосчитать. Он не мог и рассмотреть их лиц, полуприкрытых капюшонами.

В собрании царило торжественное молчание. От незримого дуновения ветра колебалось желтое пламя свечей, и под его причудливой игрой лицо мертвеца словно оживало мгновениями. Князь Шастунов пристально вглядывался в это лицо и вдруг снова едва не вскрикнул и не упал, узнав в этом мертвом лице недавно полное жизни и силы лицо князя Бахтеева.