Чужая Земля - Дивов Олег. Страница 11

– Ну а что ему делать, не обращать же местных, и они не поймут, и вообще запрещено.

– Да черт его знает. Мог бы тоже ползать. Или копать!

– Так кто ему даст, Дикий Билл близко не подпустит, там только свои.

– Во-от! Группа Билалова – это отдельная история. Она роет землю носом в поисках якобы геологических аномалий, а на самом деле – следов пришельцев, что посеяли тут жизнь… и копает она круглый год в две смены, а начальник группы, обрати внимание, один! В нашей вахте – заместитель! Это только Дикий Билл мог провернуть такой номер, потому что не хочет ни с кем делиться славой, он готовится пожинать лавры и почивать на них…

– Злой ты, Константин, честное слово. Дался тебе наш генерал от геологии.

– Еще как дался. Потому что его ребята, пускай он имеет их в хвост и в гриву, все равно заняты чем-то полезным и перспективным! Интересным!

– А мы, значит, не интересным?.. Да побойся бога. Мы единственные из экспедиции, кто может общаться каждый день с уникальными людьми, каких на Земле не сыщешь. И они сами идут на контакт. Они нам рады!

– Рады! А толку?

– В каком смысле?

– В профессиональном! Вон этот твой долбодятел Сорочкин! Он же просто на золотое дно упал – впился в Генку как клещ и слезет с него минимум член-корреспондентом, если не академиком! А чего добился я?

Кто угодно в ответ съязвил бы, что Костя просто не умеет правильно впиваться или не на того полез. Но я не кто угодно. Пока я придумаю хорошую реплику, все успеют забыть, о чем вообще был разговор.

– По-моему, ты и правда устал, – сказал я. – Очень устал. Из-за этого ты такой раздраженный и злишься на всех.

Калугин поднял на меня глаза, и злыми они не были, а вот замученными – точно. Ладно, это поправимо, в отпуск сходит, отдышится. Он должен сменить меня через полгода, должен! Хотя бы еще раз, пока я подыщу ему замену. Чертовски трудно мне придется. Ведь нас и правда только двое, кто по-настоящему в курсе дела, принят во дворце благосклонно и знает все подводные камни. Сюда нельзя прислать обычного карьерного дипломата, пускай и опытного, не опасаясь за последствия.

Разве что последствия никого уже не будут интересовать…

Об этом я старался не думать.

– Я не злюсь, – сказал Калугин. – Ты просто не понял.

На воротах, обращенных к городу, стоял дежурный джип, а в караульной будке вместо привычно скучающих двоих бойцов весело балаболили аж четверо. Безобразное нарушение Устава гарнизонной и караульной службы вообще и его версии для сводных отрядов МВО в частности.

Тем не менее нас заметили. Пускай не глазами, а по меткам на мониторе, но все-таки хотя бы один, значит, следил, не крадутся ли к посту сзади. Дневальный высунулся из будки, подчеркнуто вежливо поздоровался, а меня даже поздравил с успешным придваземлением и попросил сообщить цель убытия, поскольку в журнале наш выход не запланирован.

Говорю же, не расслабляется спецназ. Если нас на реке убьют, съесть точно не успеют.

Это я расслабился. Задумался, бывает, но все равно нехорошо.

Я легонько прижал указательным пальцем точку за левым ухом.

– Русаков – системе. Отметить выход. Направление – город. К обеду вернусь.

Система пискнула в ответ. Теперь порядок. Здесь и так никто не шляется бесконтрольно, это просто невозможно, но лучше предупредить, что ты намерен покинуть территорию базы, отвечаешь за свой поступок и у тебя все нормально.

Интересно, наши по-прежнему бегают в самоволки? И как на это смотрит Брилёв? Надо будет спросить.

Почти уже полтора года минуло с тех пор, как нам запретили неорганизованно шляться по городу. И пускать туземцев на базу, если это не официальные лица, тоже нельзя. Вольницу «первой высадки» я вспоминаю с тоской: казалось бы, мы с аборигенами только-только нащупывали точки соприкосновения и обе стороны вели себя предельно осторожно, чтобы никого случайно не обидеть, – а ведь какое прекрасное было время!

Обнаглели мы тогда стремительно, и те, и другие, как только поняли, что никто не держит камня за пазухой. Страх потеряли в буквальном смысле, раз и навсегда. До совместных пьянок не дошло только потому, что у россиян во Внеземелье – сухой закон. Но бренчать на гитаре и орать «Катюшу» под аккомпанемент дворцовых барабанов, катать детишек на джипах, подбросить конникам идею стремян и провести с шаманами семинар по обмену опытом полевой хирургии – это все уже было.

О том, что у детей великого вождя есть планшеты с мультиязычными трансляторами, битком набитые обучающими курсами и тщательно отобранными популярными статьями, я вам не говорил, а вы не слышали. Это частный случай контрабанды, за который несет ответственность конкретное безответственное лицо, стыд ему и позор, гнать таких взашей с государственной службы… Но мы должны были хоть немного подготовить аборигенов к моменту, когда Земля навалится на «Зэ-два» всерьез. Чтобы понимали, с кем имеют дело.

Гайки закрутили где-то через месяц после того, как «первая высадка» уехала домой. Еще и поэтому Калугин так грустит – он успел хлебнуть немножко воли и застать момент перелома, когда ООН продавила наших, и те заставили МВО ввести жесткие ограничения на контакт. Ну и «старики» не стеснялись при Косте в выражениях, объяснив ему по-простому, чем обычно кончается такой застой для карьерного дипломата. Надо отдать им должное, они не сидели на чемоданах, а исполняли свои обязанности – при любом удобном случае выбирались во дворец и много общались с детьми вождя, гулявшими по базе как ни в чем не бывало. Именно дипломаты первыми догадались, что подростки выполняют на базе какую-то сложную миссию – не столько учатся у нас, сколько изучают нас самих.

Из-за культурного эмбарго и всех этих запретов мы оказались в довольно щекотливой ситуации. Между туземцами и рядовыми членами экспедиции успели сложиться такие отношения, испортить которые, во-первых, глупо, а во-вторых, просто не по-людски. Нельзя плевать в искреннюю честную симпатию. Думаю, нам проще было бы улететь отсюда, чем отказаться от неформального общения. В конце концов, русские не виноваты, что нравятся местным, а те нравятся нам, хотя и развивают у некоторых – вот как у меня, например, – комплекс неполноценности.

Нас в городе любят и ждут. У нас там друзья-приятели. Если мы перестанем ходить к ним в гости, они загрустят и придут сами. Это как запретить Унгелену кататься верхом на бэтээре – вот попробовал нынче один такой… Даже против своей воли мы ежедневно нарушаем резолюции ООН о невлиянии, нераспространении, недопущении и тому подобном. Нам позволено только наблюдать, и мы стараемся держаться в рамках, но ты сам поди понаблюдай, когда тебе задают вопросы и ждут честного ответа. Чтобы избежать эксцессов, надо перестать вовсе соваться в город. Мы живем здесь в чертовски нервной обстановке, когда любой неосторожный шаг может быть истолкован как нарушение – и дорогие зарубежные партнеры рано или поздно откопают доказательства оного. А дальше – как повезет. Сегодня Россия на международной арене демонстрирует несгибаемую волю, а завтра ей надо с кем-то вступить в альянс временно, и она слегка прогнется. Следом начнут прогибаться министерства и ведомства, а в итоге компания хороших парней, кукующая на планете, до которой лететь два месяца, огребет со всех сторон. У всего личного состава экспедиции общий начальник – МВО, – но у каждого есть еще свой, так сказать, родной, который, извините за выражение, не преминет. Не упустит случая, если по-простому. И даже наш с Калугиным продвинутый, мудрый и коварный департамент Министерства иностранных дел еще как не преминет.

И жизнь экспедиции осложнится до предела, хоть и правда улетай.

Знакомый косогор совсем не изменился. Я сел на краю, привычно свесив ноги, и подумал, не снять ли ботинки, но вспомнил, что кремом от загара – или для загара? – у меня намазано далеко не все.

– Крем! – будто прочитав мои мысли, встрепенулся Калугин.

Я сунул ему руку под нос.