Чужая Земля - Дивов Олег. Страница 10

Но куда деваться от простого факта, что на исследованной нами части «Зэ-два» в силу объективных причин – например, легкой избыточности кормовой базы, и это лишь то, что на поверхности, – сложился уникальный социум с четкими и мудрыми правилами игры. Здесь все до того хорошие, даже которые плохие, что первая мысль – нам встретилась искусственно выведенная и управляемая цивилизация, в нормальных условиях так просто не бывает. Где-то под землей сидят зеленые человечки и рулят черными.

Кстати, зеленых человечков мы активно ищем, хотя бы следы. Ну явный же «посев» тут был. Гоминиды не успели бы так развиться естественным образом. На планете по всему примерно миоцен, и вдруг – высокоразвитая разумная жизнь.

Нет, на «Зэ-два» не рай и не утопия. Да еще и слишком жарко летом. Но чертовски здорово. Нам очень нравится.

И народ здешний красив телом и душой. А отдельные экземпляры хороши, чего уж там, прямо до дрожи в коленках.

Кто не работал с Тунгусом и его ближним кругом, просто не может представить, как приятно – и в то же время трудно – иметь дело с такими людьми. С ними тепло. Но иногда чувствуешь себя невообразимо глупым. Нет, ты не всегда был дураком, это вбитые в голову стереотипы земной цивилизации сделали из ребенка тупое жвачное. Или тупого хищника. На Земле выгодно быть ограниченным, так жить легче.

И все неожиданности, что нас ждали на «Зэ-два», преподнесла нам отнюдь не планета и не ее жители. Проблемы сидели у землян в головах, а здесь уже вылезли наружу во всей своей неприглядности.

– Пойдем, – сказал Калугин. – Успеешь еще налюбоваться. Я и не думал идти сегодня на реку, а теперь хочу. Посидеть на берегу… Проститься.

Да чтоб тебя. Ну зачем такая трагическая интонация?

Я надвинул шляпу на глаза, повернулся кругом через левое плечо и шагнул за дверь, в жару.

Территория базы обнесена высокой сетчатой оградой и залита красно-коричневым полиуретаном, словно огромная спортивная площадка. Круглые сутки по ней снуют плоские шайбы пылесосов, шарахаясь от людей и машин. С песком они, прямо скажем, не справляются. Ограда еле слышно потрескивает – это патентованная лазерная система отстреливает насекомых на подлете. Тоже получается не очень.

Время от времени в МВО начинается дискуссия, не запретить ли технике заезжать на базу – чтобы не таскала внутрь песок на колесах. Пускай стоит просто за забором или паркуется у «взлетки». Но тогда всплывает еще десяток вопросов, начиная с того, кто будет машины сторожить, и заканчивая элементарной безопасностью: как быстро занять круговую оборону, если внезапно нападут. Брилёв и Газин могли бы по любому пункту дать развернутую справку, но вообще-то насчет песка у них есть один всеобъемлющий ответ. Военачальники благоразумно держат его при себе, чтобы их же самих не спросили, куда они смотрели, когда утверждали место для базы и расположение аэродрома относительно нее.

А смотрели они на розу ветров. Когда у тебя под боком условно античный город в двадцать тысяч народу, где население вовсю занимается обработкой металла и приготовлением еды, но дерево у него в дефиците и топит оно понятно чем, ты, если не совсем дурак, постараешься встать с наветренной стороны. Разумеется, выше по реке. Узнав, что город продвинутый и там есть центральная канализация, как в Древнем Риме, – все равно выше по реке, но уже не так далеко.

Порадовавшись тому, какие они умные, наши герои просто забыли про аэродром, и тот оказался, где ему положено согласно типовой схеме – удобно пользоваться, легко охранять. Тоже случайно «с наветра». Каждый взлет Чернецкого поднимает смерч, который при самом легком дуновении сносит прямо в ворота, и это дает такой шикарный результат, какого всем нашим бэтээрам и джипам не добиться за неделю совместных усилий. Про взлет подъемного крана и вспомнить-то страшно.

Что касается обороны, и тем более круговой, интересно было бы послушать, как начнут фантазировать командиры, если попробовать вытянуть из них правдивый анализ обстановки. Формально мы находимся в постоянной готовности ко всему плохому, и я со своей невысокой солдатской колокольни не вижу признаков особого расслабления. Ну, положа руку на сердце, наш спецназ уже не тот, что в первую командировку. Тогда у него ушки на макушке прямо дрожали от усердия. Он сначала увидал стаю степных псов, вольготно разлегшуюся всего-то в километре от города, потом узнал, что местных такое соседство никак не смущает, а кочевники вовсе не уважают этих исчадий ада и гоняют почем зря, – и сделал выводы. Ой, мама дорогая, здесь неспроста жарища – мы угодили в натуральную преисподнюю, где черти безрогие, зато конкретные… Тут ведь как: если долго сидеть на берегу реки, пока дети купают коней, можно свыкнуться с мыслью, что кони не страшные и отнюдь не горят желанием тебя заколбасить, если, конечно, нарочно их не сердить. Но к степным псам трудно проникнуться доверием. Это гиенодоны полутора метров в холке, по-своему очень даже милые, когда пасть закрыта. Биологи говорят, их поголовье не растет, потому что аборигены здорово собачек затюкали. У вас еще остались вопросы, кого здесь надо бояться?

Правда же в том, что бояться нам некого. Бесстрашные кочевники уже лет сто не грабят караваны, а охраняют их и жалеют, что не додумались до этого раньше. Все равно они ворье и хулиганье, но суются только туда, где чуют слабину, отчего для нас абсолютно безвредны. А могучая династия Ун, конная армия которой в состоянии завалить наши пушки мясом и растоптать, пускай и с фатальными для себя потерями, просто не догадается, что это хороший аргумент для блефа. Здесь такими вещами не шутят, слишком дело серьезное. В диалекте Ун много слов для разных типов боевых действий, начиная с демонстрации силы и заканчивая полноценной войной на уничтожение. Последнее слово почти вышло из употребления, и даже те, кто обязан помнить этот термин по долгу службы, произносят его шепотом. Он, насколько я смог понять, неприличный.

Короче говоря, я бы здесь боялся нас. Там, где напрочь отсутствуют идиоты, а жизнь ценится высоко, потому что она в удовольствие, и нормальным считается не гнуть народ в дугу, а мотивировать на дело и иметь свою долю, по-настоящему опасен человек с менталитетом землянина. Мы здесь самые плохие.

И самые злые. Ну вот чего опять Костю несет?

– Во! Явился, слегка запылился… Это не простая, а звездная пыль! Ты смотри, какой… Генерал!

Мы брели по «главной улице» базы, я оглянулся – в ворота заходила техника. Челнок успел сделать еще рейс, приехала вторая партия нашей вахты. Из командирского люка головного бэтээра торчал бронзовым памятником себе любимому начальник геологоразведки Билалов. Тоже по-своему хороший человек, очень даже милый, когда пасть закрыта.

– Кому на «Зэ-два» жить хорошо, – процедил Калугин.

– Да хватит тебе…

– Как будто ты сам никогда не прикидывал, зачем сюда едут люди.

– Мне было некогда, – отрезал я, невольно прибавляя шаг, чтобы лишнего не слышать, если Билалов прямо сейчас начнет вещать на всю базу. На броневик-то он влез уже, трибуна подходящая.

Кто знает, как этот бог геологии общается со своими ребятами в поле – по сплетням, вполне нормально, – но при минимальном стечении посторонних слушателей Билалов принимается читать народу мораль. Он, может, и не хочет, но это так звучит. И меня охватывает жгучее чувство стыда: ну почему выдающийся звездопроходец и ученый, без пяти минут академик, и вдруг форменный долдон. От него даже полковник Газин, по собственному утверждению, весь такой охреневает.

– Некогда? Ловлю на слове! – обрадовался Калугин. – Тебе было некогда! Ты делом занимался! А мне еще как было!..

– Ну просвети меня, страдалец.

– А ты сам подумай, – сказал Калугин, шагая рядом. – Итак, зачем сюда едут? Военные довольны, им платят «внеземельные», у них нет ни малейшего шанса повоевать и будет, о чем рассказать внукам – я служил на другой планете, я космический десантник, ядрена матрена! Биолог ползает по степи, наблюдая повседневную жизнь своих ненаглядных гиенодонов, а за ним ползут два спецназовца с автоматами, чтобы этого маньяка не съели, – и тоже счастливы, им не скучно! Летчики… ну ладно, у них заказ на аэрофотосъемку, они работают. А вот доктор наш просто красавец – сидит в санчасти и пишет диссертацию… Насмотревшись на него, рядом уселся отец Николай – и тоже чего-то строчит!