Илья Муромец (по мотивам русского эпоса) (СИ) - Вебер Алексей. Страница 4

— Ну что, видишь меня! — загрохотал откуда-то сверху страшный голос. — Слезай с коня, ползи на брюхе ноги мне целовать. Может, тогда и помилую!

— Видали твои милости! Путь тебе кто-нибудь другой ноги целует! — крикнул Илья. А голове промелькнуло:

«Больно уж испугать старается. Никак сам боится!»

Вынул он из углей осиновую палку, и поскакал с ней, как с копьем, на великана. Но тут раздался оглушительный свист, дохнуло в лицо смрадом, полетели навстречу вырванные с корнем пни и деревья. Остановился Сивка, попятился назад. Заколыхалась черная тень, затряслась от смеха:

— Ну что, богатырь плетью обуха не перешибешь! Проси пощады, пока не поздно!

И тут показалось Илье, что голос не сверху, а из дупла, что на стволе дуба, исходит, да и ветер оттуда же дует. Размахнувшись, швырнул свое осиновое копье. Вошло оно в дупло острием и воткнулось, будто во что-то мягкое. Прокатился над землей страшный вопль, а потом тихо стало, и тень куда-то исчезла.

Подъехал Илья, достал копье из дупла, и видит на нем, словно проколотая гусеница, шевелит короткими ручками и ножками, то самое трехглазое чудище.

— Так вот ты какой, грозный великан!

Помилуй, богатырь! — шипит чудище, а вокруг древка ядовитая зеленая кровь пузырится.

— Помилую, как ты других миловал! — усмехнулся Илья. Снял он с ближайшего сучка пустую клетку. Стряхнул туда Соловья Разбойник. Замкнул клеть на замок, обратно на сук повесил, а ключ в болото выкинул. Хотел уехать быстрее, чтобы воплей и криков о пощаде не слышать, но заметил меж коней дуба окованную железом дверь. Отворил ее и видит, что земляные ступени вниз идут, а там впереди огонь из темноты мерцает. Спустился он и попал в комнату со сводчатым потолком. Посреди украшенный самоцветами сундук. На нем свеча полыхает, а по стенам, оружие, богатырские доспехи и конская сбруя развешены. Взял Илья копье, меч, лук, колчан со стелами. Выбрал седло со стременами, кольчугу и шлем, что пришлись впору. Уходя, не удержался и заглянул в сундук. Красными бликами заиграли перед ним золотые ромейские монеты. Набрал Илья полную пригоршню, но тут же обратно высыпал.

«Кровью это золото нажито!»

Выйдя из подвала, завалил он дверь деревьями. Потом проявил последнюю милость. Пустив стрелу, не дал Соловью разбойнику умереть в клетке от голода и жажды. Уехал, не оборачиваясь. И вскоре вместо гнилых болот и мертвого леса стали попадаться на пути березовые рощи, луга с колокольчиками и ромашками. Снова ласково грело солнце, весело дул в лицо свежий ветер. Казалось, выздоравливает земля, пробуждается от тяжелого бреда. Улетает с последними клочьями тумана, прячется в сырые змеиные норы зло, нет которому места под солнцем.

Лесная ведьма

Березовые леса вскоре сменила еловая чаща. Плотно обступили дорогу мохнатые великаны. Сумрачно и прохладно было под их пологом, зато в вышине, словно под сводами храма, играли на вековых стволах солнечные лучи. Над лесом, раскачивая деревья, гулял ветер. Солнечные пятна зайчиками прыгали по разводам коры, то тут, то там пробивались сквозь скрещение еловых веток. И от этой веселой солнечной чехарды радостно было на сердце. Быстро пролетали минуты. Словно бусинки на нитке складывались в часы, а там уже и невидимое за вершинами елей солнце перевалило зенит и покатилось вниз по небосклону.

Прошло еще время и совсем сумрачно стало под лесным пологом. Понял Илья, что пора место выбирать для ночлега. Присмотрел он уже ложбинку в земле между раскидистыми корнями. И тут вдруг наметился впереди просвет, да еще и дымком от печной трубы потянуло.

— Вперед Сивка! — крикнул Илья. Почуяв впереди жилье, тот и сам должен был пойти быстрее. Но почему-то не спешил конь. Даже шаг замедлил и, повернув голову, заржал, словно хотел сказать что-то.

— Вперед! Вперед! — погонял Илья. И вскоре оказались они на лесной поляне. Посреди нее грелась на закатном солнце избушка, похожая на старый замшелый пень. Не было в той избе ни дверей, ни окон. Только сквозь дыру в обтянутой шкурами крыше выглядывала печная труба. Из нее серой змеей дым выползал и над травой растекался.

Словно увидав заезжего человека, изба встрепенулась, затрясла темными бревенчатыми боками, и вдруг подскочила, обнаружив под собой две огромные куриные ноги. Слышал уже Илья о таком в сказках, что матушка зимними вечерами рассказывала. Но увидев воочию обомлел и вместе с конем застыл, как вкопанный. И тут изба со скрипом поворотилась. Показалась на другой стороне открытая дверь, а на пороге, свесив босые ноги, сидит сгорбленная старуха.

Сразу понял Илья, что не первую сотню лет старая ведьма землю топчет. Тело, как мешок с костями, серой дерюгой прикрыто. Седые клочья на голове, будто осенний бурьян в разные стороны торчат. Нос крючком провис, лицо, будто гриб сушеный. Только вот глаза из-под мохнатых бровей смотрели не со старческой усталостью и равнодушием. И даже показалось Илье, что вспыхивают в них злые красные огоньки. Осмотрела старуха с ног до головы незваного гостя, и говорит скрипучим голосом:

— Никак человечьим духом запахло! Кого черти лесные на ночь принесли?

— Здравствуй добрая ведунья! Прости, ежели побеспокоил. Не сам сюда пришел, дорога вывела — поклонившись, сказал Илья.

— Добрая ведунья! Давненько меня так не величали! — захохотала старуха — Ну, слезай с коня. Поешь, отдохнешь с дороги. Развлечешь старую бабку рассказами.

Не по себе стало Илье от ведьминого гостеприимства. Но как-то неловко было отказываться. Да и потянуло тут вместе с дымком грибной похлебкой, а следом накинулся лютым зверем голод. Слез Илья с коня, воткнул копье в землю. Ослабил седло, снял уздечку. Хотел было стреножить, но, передумав, отпустил Сивку вольно пастись по поляне.

Тут же изба опустилась бревенчатым брюхом на землю. Осенив себя крестным знаменем, согнулся Илья в три погибели и шагнул в темную дверь. Оказавшись внутри, попробовал встать в полный рост, но уперся головой в сколоченный из деревянных жердей потолок. Хорошо, что еще шлем при входе снял, а то, неровен час, пробил бы дыру острым навершием.

— Ох, и велик ты богатырь! — усмехнулась старая ведьма — Садись вон на лавку. Да смотри не сломай! А то осерчаю, мигом в мышь полевую обращу.

Поверить Илья, не поверил, но мурашки по коже побежали. С великой осторожностью сел он на лавку. Огляделся по сторонам. Солнечные лучи в избу почти не проникали. Разгоняли сумрак развешанные под потолком связки диковинных грибов. Словно болотные гнилушки, светились они мертвящим призрачным светом. Так что видно было затянутые паутиной углы, развешанные по стенам печные прихваты, черные от копоти горшки на полках, огромный кованый железом сундук и кабаний череп, скаливший над дверным проемом желтые кривые клыки. Почти половину избы занимала сложенная из камней печь. Внутри пылал огонь, булькало в котле варево, от которого и шел аппетитный грибной дух.

Достав из сундука завернутый в чистую тряпицу румяный каравай, ведьма протянула его Илье:

— На вот поешь, сама испекла. Муку из соседних деревень приносят. Не за так конечно. Кому хворь вылечу. Кому в старости силу мужскую верну. Но больше всего бабы идут. Той приворот сделать. Той соперницу извести.

Взяв хлеб, Илья жадно вонзил зубы в запеченную корочку. И уже уплетая его за обе щеки, поинтересовался:

— Это как же это извести? Неужто, до смерти?

— Да по всякому бывает! — усмехнулась ведьма — Можно и не до смерти. Наслать хворь, чтобы ноги распухли, пальцы скрючило, зубы выпадали, лицо красоту потеряло. Кому такая соперница помешает. Пусть живет!

Совсем у Ильи стало на душе нехорошо. Как-то не приходилось слышать раньше о людском коварстве. Отец с матерью светлые люди были, открытые. Жили душа в душу. А других он и знать не знал. Про зло только в материных сказках слышал. Но там добро всегда побеждало.

Отложив каравай на лавку, подумал Илья:

«Может, хвастает своей колдовской силой старуха? Важность на себя нагоняет?»