Голуби — стражи ада (СИ) - Линтейг Алиса "Silent Song". Страница 26

Тем не менее я, кажется, уже не боялась — паника как-то резко отступила, навеяв на меня сомнительное спокойствие. Моё дыхание постепенно восстанавливалось, сердце билось не так часто, дрожь утихала. Только невидимая рука резвилась где-то внутри меня, играя со всеми соками.

Время обратилось резиной, длинной, тягучей, упругой. Время остановилось и замерло, тихонько издеваясь надо мной и моим положением. Кажется, оно хотело моей боли и ужаса, жаждало страха и паники и упорно не понимало, почему их не было. Ничего не было. Кроме ярости и отвращения, которого оно уже испробовало достаточно.

Но резина перестала тянуться и потеряла упругость. Кто-то резко рванул мою голову, стягивая с глаз ненавистную тряпку. Пыль тут же попала мне в нос, и я громко чихнула, похоже, вызвав отвращение у самого ухоженного из странной компании. Он посторонился, и я смогла разглядеть местечко, в котором оказалась.

Заброшенный дом, немного превосходивший строение, где мы расстались с Максом, по размерам и ухоженности. Деревянное одноэтажное строение с перекошенной металлической крышей и, как ни удивительно, довольно приличной с виду дверью, оснащённой ручкой. Со всех стороне его окружали травы, густые, высокие, колышущиеся. Грязные и высохшие.

Вся тропинка, ведшая ко входу, была истоптана многочисленными грубыми подошвами: похоже, там состоялись целые собрания. Деревья, возвышавшиеся над крышей, густо поросли мхом. Глаза. Завидев эти деревья, я почему-то сразу представила чьи-то глаза, внимательные, наблюдательные.

Я пристально вгляделась в переплетения коры, но тут же крепко поморщилась, потому что в нос ударил запах затхлости, смешанный с гнилью. Мерзкий и тошнотворный, он проникал в дыхательные пути и словно пытался вселиться в каждый их уголок.

Четыре рослых мужчины, стоявших неподалеку, вновь схватили меня и направились в сторону входа. Я уже не сопротивлялась, а просто покорно двинулась за своими новыми хозяевами, как бы мерзко это ни звучало.

Мужчины рывком отворили старую скрипучую дверь, пролезли внутрь помещения, втолкнули меня и двинулись по коридору, окутанному въевшимися в стены запахами затхлости и химии. Кажется, они там что-то варили. Лекарства? Яды? Наркотики? В темноте, скрадывавшей каждый уголок пространства, было трудно что-то понять; оставалось только предполагать. Глядеть на плавающие по стене пятна света и предполагать, упорно, старательно, терпеливо.

Единственное, что я сразу поняла, — в этом доме было много пыли. Ужасно много. Почему-то я сразу подумала, что первым делом я её вытру, что я вычищу дом. Глупо и наивно. Я была бы просто счастлива, если бы все мое «рабство» заключалось в мытье полов и подметании пыли, если бы им просто нужна была прислуга по хозяйству. Скорее всего, они хотели самого настоящего раба, угнетённого, несчастного. Прислуживающего голубям.

Я не желала прислуживать ни людям, ни, тем более, голубям. Не хотела выполнять абстрактные поручения, выходящие за рамки бредовости. Наше общество независимое, мы обладаем правами и свободами, мы способны осуществлять желаемое, а рабство и всё, что с ним связано, уже давно осталось в прошлом, обратившись воспоминаниями на страницах книг и сухими историческими фактами.

Но не было ни выхода, ни спасения. Меня снова потянули, и я ступила на пол, оказавшийся вязким, словно кусок мёда, — прямо как в моём сне, который я увидела, случайно задремав от скуки в тёплой и уютной машине. Но это был не тот зловещий коридор. Здесь не высились грядой каменные стены, не отражалось гулкое эхо, звучавшее из бесплотного пространства, не встряхивал стены рокот, давивший на нервы и напрягавший слух. Только комната, вылепленная из загнившего дерева. На мое счастье, без птичек и пламени, без кличей и клёкота. Я надеялась, что голуби сюда и вовсе не заходили, так им, обитающим на воле, как минимум не полагалось проникать в помещения.

Впрочем, у великих стражей Ада вряд ли были какие-то ограничения: они — могущественные создания, сметающие с лица земли человечество, блещущие мощью и «величием». Сильнейшие демоны. Безбашенные твари, не ведающие ни правил, ни законов.

И всё же я искренне надеялась, что до этого дома птицы не доберутся.

Между тем один из людей поджёг фитиль свечки, прикрепленной входной двери, и по тесной комнате расползлись чуть желтоватые лучи света. Комната стала яркой и чёткой, наполнилась границами и очертаниями.

Как ни странно, ничего примечательного я не увидела: два старых облезлых шкафа, испещрённых трещинами, небольшая кровать, обложенная кусками грязи, рваные прожженные портьеры, перевёрнутый стол и стулья, унылым кругом стоявшие посреди помещения. Оглядев эту печальную картину, я тихонько вздохнула. Тяжко и отвратительно. Мерзко и неприятно.

Тщетно пытаясь сопротивляться, я двинулась дальше за всё теми же мужчинами, направлявшимися в соседнюю комнату из однообразной мрачной анфилады.

Там на таких же стульях расселось целое собрание, состоявшее из весьма странных личностей, часть из которых, как я сразу заметила, зачем-то натянула на себя маски голубей. Ужасно глупые и нелепые маски! Если бы я беззаботно прогуливалась, наслаждаясь приятными мыслями и радующей глаз обстановкой, вряд ли сдержала бы усмешку, взглянув на столь неординарный маскарад. Но теперь мне было не до смеха. Стараясь сохранять равнодушно-угрюмое выражение лица и не смотреть на голубе-людей, я замерла на месте, ожидая указаний.

На этот раз меня привязали к шкафу, неподалёку от которого сидела странная компания. Мужчины туго затянули верёвки, обменялись ругательствами и, заняв пустовавшие места, начали о чём-то тихонько переговариваться, кажется, стараясь сделать так, чтобы я не уловила ни одного слова.

Но мне уже было всё равно. Чтобы скоротать время, я бессмысленно смотрела на паутину, протянувшуюся от шкафа до стула, за которым сидел какой-то худощавый «человеко-голубь». Нити тонкой сеточкой врезались в мебель, придавая ей ещё более неприятный вид. Неприятный и тоскливый. Тоска одолевала меня, тоска мучила и угнетала. Холодное чувство, сжимавшее изнутри, всё не унималось, особенно напоминая о себе тогда, когда мой взгляд невольно встречался с голубе-человеком.

— Мы привели новенькую, которая скоро пополнит их ряды, — донеслось до меня, тесно примкнувшей к шершавой стенке шкафа.

— А девчонка-то миленькая, — от этих слов меня, тут же представившую весьма непристойные вещи, откровенно покоробило. Миленькая девчонка? Новенькая?

Я не та, за кого меня принимают, кем хотят сделать. Я не пополню их круг. Я не стану покорно выполнять каждое их бредовое указание, выходящее за всякие рамки.

Вновь захотелось сделать отчаянный рывок, разорвать верёвки, высвободиться и, подбежав к этому уроду, ударить по его нахальному лицу. Насладиться хрустом костей. Увидеть боль и страдание, мольбы и панику. Но, к сожалению, если кому-то и удалось бы такое сделать, то точно не мне, крепко привязанной к шкафу, обездвиженной и лишенной всякого оружия. Как же я жалела о том, что не сберегла пистолет, который почему-то казался мне совершенно пустой и ненужной вещицей. Однако менять что-либо уже было поздно.

Самый толстый, с сальными пальцами и грязью под ногтями, принялся что-то выводить в воздухе своими пухлыми руками, знакомя своих коллег с каким-то планом. Человек с длинным крючковатым носом и копной спутанных чёрных волос залился противным смехом. По моей коже толпами пробежали мурашки.

Снова попыталась вырваться, как-то распутав злосчастные верёвки, но опять же тщетно, потому что путы не поддавались, только крепче смыкаясь на моей хрупкой руке и пережимая вены. Я ненавидела всё и всех, я хотела крушить и убивать. Меня бесила собственная немощность и бессилие. Но ещё хуже мне становилось от той мысли, что все эти испытания — лишь начало, а дальше меня, скорее всего, поджидало нечто ещё более омерзительное, нежели сидение с завязанными руками на пыльном полу в окружении компании ненормальных типов, поклонявшихся голубям.