Ассистентка антиквара и город механических диковин (СИ) - Корсарова Варвара. Страница 39

Ее терзали досада и угрызения совести.

– Я не хочу идтис тобой в гостиницу. Я ничего этого не хочу. Ты неправильно меня понял, – произнесла она так твердо, как только могла.

Максимилиан издал короткий смешок.

– Мне кажется, ты не всегда понимаешь, чего действительно хочешь, Аннет, – прошептал он ей на ухо, – Позволь мне помочь тебе в этом разобраться. Давай вернемся в гостиницу и там поговорим.

Он опять потянулся к ее губам, глядя ей в глаза, и взгляд его был темным и жарким. И она опять затрепетала и чуть не сдалась. Что с ней происходит? Да, Максимилиан ей нравился, но не так, как когда-то нравился Бастиан. Не было ни восхищения, ни преклонения, и уж конечно, не было любви. Не было, и точка! Нужно почаще себе это повторять. Написать это себе на лбу, вышить на носовом платке. Вытатуировать на предплечье, как делают певички из кабаре!

Пусть она живет в выдуманном мире, но у нее есть принципы. И вот теперь словно чужой голос в ее голове приказывал ей броситься в его объятья. Не ждать, когда они доберутся до гостиницы, а потянуть его к той куче пыльных занавесей в углу и рухнуть на нее. Никогда раньше она не испытывала такого безумия; голос в голове настойчиво требовал этому безумию уступить.

Вот именно, голос… Внезапно ее осенило. Молинаро неспроста так уверен, что окажется победителем в своей игре! Вон как спокойно принял ее отказ. Уверяет, что лучше знает, чего она хочет. Смотрит насмешливо, словно не сомневается в ее решении. Так и ест глазами. Плетет сеть, одурманивает...

И тогда Аннет изо всех сил толкнула его в грудь. Максимилиан отшатнулся и выпрямился, сжав кулаки. На его лице застыло удивление.

– Что ты делаешь? – спросила Аннет свистящим от гнева шепотом. – Я поняла. Ты эмпат. Ты играешь с моим подсознанием, верно? Ты вытащил наружу мои инстинкты и заставляешь чувствовать то, что я не хочу. О, как это низко!

Он молчал, и это подтвердило ее подозрения.

– Ты не тигр, Максимилиан Молинаро. Ты людоед и свинья, – сказала она, топнула ногой и чуть не расплакалась. – За такие шутки лишают лицензии сенситива. Я пожалуюсь на тебя. Не смей ко мне прикасаться.

Он был раздосадован и сердит, хотя и пытался это скрыть. Однако гнев легко читался в плотно сжатых губах и складке между бровей.

Тяжелое молчание длилось бесконечно. И когда он наконец заговорил, воздух звенел от напряжения.

– Не говори ерунды, – сказал он очень ровным голосом. – Ничего подобного я не делал. Ты что, совсем маленькая девочка, и ничего не понимаешь? Выкидываешь такие номера, что я начинаю сомневаться в твоем или своем рассудке. Слушай, ты же взрослая женщина. Ты жила с этим, как его... твоим подающим надежды гончаром, или декоратором, или как там его... Ванесса рассказывала...

– Ты расспрашивал обо мне Ванессу? – Аннет накручивала себя все сильнее.

– Да, – ответил он твердо. Он уже вернул самообладание, и теперь в его тоне появилось холодное разочарование. – Расспрашивал. Ты меня заинтересовала, я хотел знать, нет ли у тебя постоянного покровителя, или возлюбленного, или жениха. И ведь поначалу ты показалась мне такой… другой. Бесшабашной, отчаянной, любознательной. Совсем не похожей на Эдиту. Но теперь вижу, что ошибся. Моя вина.

– Кто это – Эдита? И почему я должна не быть на нее похожей? – бросила Аннет язвительно.

– Моя бывшая жена.

Признание больно хлестнуло по нервам.

– Та самая, которая сбежала от тебя, потому что ты напропалую изменял ей с такими, как я? И приживал детей на стороне?

Максимилиан ничего не ответил, только скрипнул зубами.

После затянувшейся паузы он, наконец, произнес:

– Думаю, потом тебе будет стыдно за то, что ты наговорила.

Стыдно должно быть тебе, а не мне! Как ты смеешь говорить мне такие вещи, оскорблять, упрекать меня в том, что я… что я…

Аннет набрала воздуха, чтобы отпустить очередную колкость, но он ее перебил:

– Хорошо. Прости. Мне очень жаль. Ты не хочешь иметь со мной дела. Дала это понять яснее ясного. В прошлый раз ты меня ударила, теперь обвинила черт-знает-в-чем и обозвала свиньей. Даже такое животное, как я, поймет, что шансов у него нет. На этом все. Больше я границы не нарушу. Клянусь, и пальцем тебя не трону. Буду относиться так, как ты всегда этого хотела – как к мужчине, деловому партнеру, служащему. Скоро мы вернемся в столицу, и ты меня больше не увидишь. Потерпи пару дней.

Аннет отвернулась и скорым шагом пошла к выходу. Слушать его она не хотела. Он нагнал ее и холодно приказал:

– Не спеши.

В полном молчании они прошли мимо пыльных задников и блестящих от смазки механизмов, миновали тускло освещенный коридор и подошли к двери в вестибюль. У Аннет на душе было так плохо, что хотелось умереть. Она чувствовала себя униженной, обиженной, но в то же время обидчицей. Она поступила правильно, но совесть то и дело укоряла ее за те слова, что она бросила Максимилиану в лицо, и за ее собственную глупость.

Она непроизвольно захлюпала носом, остановилась и принялась шарить в нагрудном карманчике платья в поисках платка. Платка не оказалось, вместо этого пальцы нащупали твердый кругляшок.

– Возьмите, – Аннет протянула его Максимилиану. – Это брелок Жакемара. Простите, забыла вернуть вам раньше.

Он взял его и положил в карман. На лице не дрогнул ни один мускул.

– Думаю, тебе стоит привести себя в порядок прежде чем мы выйдем, – он кивнул на ее рукав.

Закусив губу, Аннет сердито сражалась с пуговицами, а он молча ждал. Она не могла справиться целую вечность, а когда закончила, Максимилиан тихо сказал:

– И на вороте платья. Ты не заметила, что я…, – он осекся.

Покраснев до слез, она быстро застегнула последние пуговицы, и они вышли в вестибюль.

Глава 13 Пильщик

В вестибюле оказалось пусто. Свет притушили, почти все горожане и туристы разбрелись по домам. Вечеринка завершилась.

Луиза помогала местной девушке убирать со столов и гремела стаканами, как будто решила расколотить их все до единого. Гильоше и Пендельфедер спрятались за колонной и о чем-то горячо спорили. Петра видно не было, его скрипка сиротливо лежала на табурете. Вероятно, шарманщик сбежал в город обменять выклянченную мзду на шнапс. Ангренаж устало расположился на кушетке в углу, и кисло поглядывал на Форса, который чуть ли не в обнимку стоял с опустевшим котлом с пуншем. Золотопромышленник выполнил свое намерение хорошенько угоститься чудесным напитком. Его выпуклые глаза остекленели, рыжие усы обвисли, и он вел увлекательный разговор с невидимым собеседником, отчаянно при этом жестикулируя. Время от времени он замолкал, широко открывал рот и осторожно ощупывал свой золотой фонд. Можно было лишь строить догадки, что или кто явился ему в видениях, которые вызывал мед горных пчел.

Стоило Аннет и мрачному Максимилиану выйти в центр зала, как к ним наперерез бросилась Белинда.

— Господин Молинаро, я вас повсюду ищу! Требуется ваш опыт антиквара. У нас дома есть десяток картин кисти какого-то известного живописца – вечно забываю его имя – мама хочет узнать, можно ли продать часть, и что за них дадут. Не откажитесь побеседовать с ней – вон она сидит в углу, ну же, прошу-прошу, пожалуйста, идемте, не будьте букой!

Линда интимным жестом подхватила его под локоток и заглянула в лицо томным взором, который обещал куда большее, чем разговор о живописи.

Максимилиан, сраженный такой непосредственностью, улыбнулся и дал увлечь себя к кушетке, на которой с неприступным видом восседала бургомистерша: белобрысая, тощая и надменная.

Аннет осталась на месте и проводила взглядом удаляющуюся спину босса. Вздохнула: отношения между ними испортились окончательно и бесповоротно. В животе стало холодно, словно она проглотила лягушку.

Пора было собираться домой; бой часов возвестил, что до полуночи остался час. Аннет принялась бродить по вестибюлю, разыскивая свою сумочку. Ее нигде не было. Вот досада: она же оставила ее в той комнате с автоматонами! Положила на столик, когда Петр принес напитки. Выходит, нужно возвращаться в мрачное закулисье. Но не идти же туда одной!