Заре навстречу (Роман) - Попова Нина Аркадьевна. Страница 79
Стук копыт стал явственнее. В мезонине тихо раскрылась форточка.
Кони остановились. Как ветер в кустах, прошелестели неразличимые шепотные слова. Ческидов выступил из кустов, потребовал: «Пропуск!» «Кинжал!» — шепнул Акишев. «Кострома!» — отозвался Ческидов и предложил спешиться: уведу, мол, коней подальше в лес, так, мол, приказано… Ни звука не дали проронить бандитам! Молодцы!
Сколько ни прислушивался Роман, не слыхал, закрылась ли форточка… зато его ухо уловило скрип ступенек: кто-то поспешно спускался с мезонина. Этот бандит, очевидно, почуял опасность и сейчас предупредит заговорщиков.
Команда «вперед!», как шорох, пролетела. Бойцы полезли. Цепь сомкнулась. Новая команда — и бойцы поднялись, кинулись на приступ.
Роман кричал в азарте:
— Сдавайся, Охлопков! Сдавайтесь, гады!
Скрип, треск, звон стекла — и балконная дверь подалась. С двух сторон — из кухни и с веранды — хлынули в дом бойцы. Электрические фонарики наперекрест осветили просторную пустую комнату, стол с остатками еды, отброшенные в поспешном бегстве стулья. Из кромешной тьмы внутреннего коридора грохнул выстрел. Посланная туда пуля нашла цель: кто-то болезненно закричал. Кто-то крикнул: «Сдаемся!» Где-то на втором этаже открылось окно:
— Господа! Мы окружены!
Беспорядочные выстрелы. Железо загремело на крыше.
— Уйдут! Держи! Держи!
Из кухни вышел высокий, тучный человек в шинели, с винтовкой, побежал тяжелыми шагами к кустам, крича:
— Сдавайтесь, бандиты!
«Это не боец! Это — Охлопков!» — точно стукнуло Романа. Он кинулся следом.
— Стой! Стреляю!
Но патроны кончились, стрелять было нечем. Роман даже зубами заскрипел.
Он выхватил винтовку у молодого бойца, выстрелил. В кустах зашумело.
— Попал!
Светя фонариком, они обыскали кусты. Нигде не было ни тела, ни следов крови…
Из дома между тем выводили на полянку арестованных заговорщиков.
Электрический фонарик осветил попеременно: мертвенно-желтое лицо Котельникова, дрожащую бороду звероподобного протодьякона, надменно опущенные глаза Гафизова-младшего… Много было незнакомых — решительных и жестких — офицерских лиц.
Подошел Ческидов. К арестованным присоединились изменник Акишев и его адъютант.
— Эх, упустил ты Охлопкова! — говорил с сожалением Чекарев Роману через два дня после облавы. — Они, беглецы ваши, знаешь, что наделали? Паровоз захватили — и драла по горнозаводской линии! А теперь мятежи по заводам подымают! Почитай-ка сводку!
Роман прочел:
«В Лысогорске вспыхнуло контрреволюционное восстание, поднятое правыми эсерами, монархистами, меньшевиками. В помещение Совета брошена бомба. Члены Совета арестованы. Председатель убит. Поставлен новый Совет из представителей эсеров, кадетов, меньшевиков.
В Кисловском заводе эсеры, меньшевики и кулаки ближних сел подняли на мятеж отряд автомобилистов. Совет разогнан. Коммунистов расстреливают.
В Лешковский завод явился отряд белогвардейцев из Кисловского завода, арестовал членов Совета и всех советских служащих. Население спешно организовало оборону, изгнало белогвардейцев…»
— Почему думаешь, что это все — Охлопков? — спросил Роман. — Не мог он поспеть: в одно время все вспыхнуло!
— Это дело рук той самой организации. А Охлопков твой теперь в Кисловском заводе коммунистов расстреливает.
— Послушай, Лукиян! Будь другом! Пошлите наш отряд резерва по горнозаводской линии! Ручаюсь — подавим сволочей! Разобьем!
— Нельзя. Нельзя дробить силы, — твердо сказал Чекарев. — Помни одно: чехи близятся! Чехов надо задержать! А на заводы апаевские отряды посланы.
Зазвонил телефон. Чекарев взял трубку.
— Здесь, — ответил он и подал трубку Роману. — Тебя… из оперативного штаба.
Выслушав приказ и ответив кратким «есть!», Роман поднялся с места:
— Прощай, Сергей, пойду! Отряду нашему дали работку… Бандиты разгоняют сезонников на торфянике… Если их не ликвидируем, перебои будут с торфом…
Кулацкие восстания в тылу, предательская деятельность шпионов и провокаторов помогли объединенному наступлению чехов из Сибири и контрреволюционных частей с юга и с севера. Бандитские шайки появлялись уже в окрестностях Перевала…
Все слышнее становились орудийные выстрелы, похожие на раскаты грома.
Илья понимал, что в эти грозные дни каждый большевик должен научиться владеть оружием.
Ежедневно уходил он в сад Общественного собрания. Здесь коммунистов обучали рассыпному строю, заставляли маршировать, учили стрельбе в цель.
Затем Илья читал лекции в партийной школе, инструктировал агитаторов, писал конспекты, передовицы для газеты… Потом начинались заседания, митинги, встречи…
С тех пор как выступили чехи, постель Ильи все чаще оставалась нетронутой. Он еще сильнее похудел. Глаза горели мрачным огнем.
После заседания, на котором решили вопрос об эвакуации, Чекарев позвал Илью к себе в кабинет. Время отправки на фронт Коммунистического отряда приближалось, и Чекарев попытался убедить его, что при слабом здоровье он должен работать в штабе, что он не вынесет суровой жизни бойца.
— Нет! — резко ответил Илья. — В штабах должны сидеть люди, искушенные в военном деле… А здоровье… Думаю, что от других не отстану и выполню все, что придется выполнять.
После молчания Чекарев сказал:
— Значит… расстаемся, Илья…
Голос дрогнул. Чекарев отвернулся, стал вынимать из сейфа партийные документы, укладывать их в стальной сундучок, выложенный внутри асбестом. Он тоже готовился к эвакуации.
— Мария с тобой едет? — спросил Илья.
— Маруся остается здесь, на подпольной работе… на время уедет в Лысогорск, может быть…
Чекарев силился говорить размеренно, спокойно, но голос его обрывался, замирал.
На каланче пробило десять…
— Попрощаемся… — тихо сказал Илья.
Взявшись за руки, они с минуту глядели в глаза друг другу: Сергей — влажным, Илья — горящим взглядом…
Возвратившись домой, Илья сказал жене:
— Завтра придется выступать в Лузино… Как твое отношение?
И, не дождавшись ответа, добавил:
— С утра пойдем в казарму… совсем…
Он взял стоявшую в углу винтовку, начал чистить и смазывать ее. Ирина свою уже приготовила к походу. На столе лежала ее сумка с перевязочным материалом, на полу два вещевых мешка.
Наконец Илья поставил на место винтовку и подошел к небольшому книжному шкафу. Распахнув дверцы, обвел глазами книги, аккуратные ряды книг.
Перед отступлением он решил тщательно спрятать свое единственное богатство. Еще несколько дней назад устроил тайничок — оторвал плинтус, выворотил две широкие половицы, проделал углубление в кирпичной кладке фундамента.
При помощи Ирины перенес книги, бережно уложил их в тайник.
Пробило двенадцать часов.
Ночь не принесла прохлады. Густой пыльный воздух был жарким почти как днем.
Муж и жена сели у раскрытого настежь окна.
— Надо быть наготове, — предупредил Илья, — сегодня возможны всякие случайности… если заговорщики догадаются, они именно сегодня могут повторить попытку.
Казалось, приближается гроза. Романовы готовились к побегу. Они знали, что их ждет открытый суд, понимали: уральские рабочие не пощадят бывшего царя и его приспешников.
Не один заговор был раскрыт за это время. Охрана находила записки в приношениях монашек «узникам». Писали на оберточной бумаге, на пакетах. Была обнаружена записка в пробке бутылки с молоком. Недавно удалось перехватить письмо Романовых в конверте с цветной подкладкой. В письме ничего подозрительного не оказалось, но между подкладкой и конвертом лежал тщательно вычерченный на папиросной бумаге план дома с указанием, кто в какой комнате Находится.
Этот дом, окруженный дощатым забором и густыми тополями, стоял на склоне холма. Только два с половиной квартала отделяли квартиру Ильи от этого дома…
В городе было тихо. По каменным плитам тротуаров изредка проходили патрули. Слабо слышались отдаленные паровозные гудки. Орудийная пальба смолкла.