Русская армия между Троцким и Сталиным - Млечин Леонид Михайлович. Страница 20
Духонин горько сказал:
— Я имел и имею тысячи возможностей скрыться. Но я этого не сделаю. Я знаю, что Крыленко меня арестует, а может быть, даже расстреляет. Но это смерть солдатская.
Смещенного генерала держали под арестом в салон-вагоне главнокомандующего. 20 ноября эшелоны Крыленко прибыли на станцию Могилев.
«Судьба Духонина была решена. Дальнейшее известно. Духонин был растерзан… Ставка взята, и весь технический аппарат командования был в руках новой власти», — удовлетворенно писал в своих воспоминаниях Крыленко.
Произошло это так. Вечером 20 ноября собравшиеся на станции солдаты и матросы потребовали, чтобы Духонин вышел к ним. Он вышел, и озверевшая толпа бросила генерала на поднятые штыки.
Крыленко предпочел не противиться «народному гневу».
В тот день он, правда, подписал обращение ко всем солдатам и матросам:
«Товарищи! Сего числа я вступил в Могилев во главе революционных войск. Окруженная со всех сторон Ставка сдалась без боя. Последнее препятствие к делу мира пало.
Не могу умолчать о печальном акте самосуда над бывшим Главковерхом генералом Духониным — народная ненависть слишком накипела…
Товарищи! Я не могу допустить пятен на знамени революции, с самым строгим осуждением следует отнестись к подобным актам. Будьте достойны завоеванной свободы, не пятнайте власти народа».
Писатель Георгий Адамович вспоминал в эмиграции, как в 1918 году на литературном вечере в Москве поэт Владимир Пяст прочитал стихотворение об убийстве генерала Духонина. Причем сделал это в присутствии наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского.
«В стихотворении, — вспоминал Адамович, — говорилось о Крыленко, и кончалось оно строчками, которые Пяст прочел сквозь зубы, с ненавистью в упор глядя на Луначарского:
Я хорошо помню, как Луначарский встал и сказал:
— Нет, господа (сказал «господа» при этом!), это невозможно, ну что это за выражение! Ну разве можно, товарищ Крыленко — видный революционный деятель, а вы говорите «палач», разве это поэзия!
И хотел уйти… Но его все-таки вернули».
В годы Гражданской войны выражение «отправить в штаб к Духонину» стало крылатым и означало расстрел. Взятие Ставки многие годы ставили Николаю Крыленко в заслугу. Он сам ни разу не произнес слова сожаления о гибели генерала Духонина, ни в чем не повинного человека… Возможно, он совершенно иначе воспринял бы этот трагический эпизод, если бы знал, что со временем так же поступят и с ним.
В немецких окопах
Николай Васильевич Крыленко родился 2 мая 1885 года в деревне Бехтеево Сычевского уезда Смоленской губернии. Его отец, Василий Абрамович Крыленко, участвовал в революционных выступлениях петербургского студенчества и был выслан под надзор полиции в деревню. Потом семье разрешили уехать в Смоленск, а оттуда в Люблин, где Крыленко прожили довольно долго. Николай Васильевич окончил гимназию, в 1903 году поступил в Петербургский университет и почти сразу, продолжая семейные традиции, примкнул к социал-демократическому движению.
В партию большевиков вступил в декабре 1904 года. Партийная кличка — Абрам. В дни первой русской революции выступал перед рабочими. Старый большевик Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич вспоминал: «Крыленко, обладая более чем выдающимися ораторскими способностями, произносил свои громовые, принципиально выдержанные речи, которые, несмотря на его юный возраст, производили огромное впечатление на рабочих собраниях».
Крыленко включили в состав военной организации при Петербургском комитете РСДРП. В 1906 году он был арестован и выслан в Люблин. Впрочем, условия ссылки были более чем мягкими. Он преподавал литературу и историю в частных польских школах в Люблине и Сосновицах. В 1909-м власти разрешили ему приехать в Петербург и сдать экзамены на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Осенью 1912 года будущего верховного главнокомандующего призвали на военную службу. Как человека с высшим образованием, зачислили вольноопределяющимся 69-го Рязанского полка, что позволяло ему после учебного курса получить первое офицерское звание. Служба была настолько необременительной, что он одновременно поступил на юридический факультет Петербургского университета и даже сдал три магистерских экзамена на ученую степень. Через год Крыленко был произведен в прапорщики и уволен в запас.
С 1913 года Николай Васильевич работал в «Правде» и помогал думской фракции большевиков. В декабре 1913-го его вновь арестовали, но отнеслись столь же мягко — удовлетворились тем, что в марте 1914-го выслали в Харьков, где он успешно сдал экзамены по юридическому факультету. Это поможет ему со временем стать наркомом юстиции.
В июле 1914 года Крыленко уехал в Швейцарию, где собралось много большевиков. Через год вернулся в Россию, был арестован, но опять-таки, что называется, отделался легким испугом. Прямо из тюремной камеры в апреле 1916-го его отправили в действующую армию на Юго-Западный фронт. Прапорщика Крыленко определили в 13-й Финляндский полк 11-й армии Юго-Западного фронта.
Но Николай Васильевич воевать не собирался. Пребывание в вооруженных силах он использовал для агитации за большевиков. Сразу после Февральской революции политически активного прапорщика избрали председателем сначала полкового, потом дивизионного комитета. Крыленко, как и другие большевики, старался завоевать симпатии солдатской массы требованиями немедленно окончить войну и заключить мир. А настроения в армии были именно такими.
Братание, то есть встречи русских и немецких солдат на нейтральной полосе во время затишья, началось еще на Пасху 1915 года. На следующую Пасху все повторилось.
Поначалу командование смотрело на это сквозь пальцы. Антон Иванович Деникин писал: «Братание имело традиционный характер в дни Святой Пасхи; но вызывалось оно исключительно беспросветно-нудным стоянием в окопах, любопытством, просто чувством человечности даже в отношении к врагу…»
Но начались и дезертирство, добровольная сдача в плен, самострелы, отказы выполнять приказы начальства. После Февральской революции братание приобрело массовый характер («Военно-исторический журнал», 2002, № 6).
Ленин видел в братании верный путь к слому старой армии и окончанию войны. Он писал в «Правде» 28 апреля 1917 года, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину… подчинения солдат «своим» офицерам и генералам».
Крыленко вспоминал потом, как в апреле 1917 года на линии фронта вместо боевых действий шло братание с немцами:
«С утра на междуокопном пространстве началась типичная картина добродушного смеха, разговоров, бесед на политические темы о том, каким образом надлежит в дальнейшем прекратить войну. Отправившись вместе с солдатами к немцам, я встретил там такое же радушное отношение, пока подоспевший немецкий офицер не разогнал своих солдат, предложив мне удалиться под угрозой стрельбы».
Прапорщика Крыленко вызвали в штаб, намереваясь примерно наказать за преступные контакты с врагом, но за него вступились солдаты. Умелый оратор, он уже был весьма популярной личностью в армии.
15 апреля 1917 года именно Крыленко открыл съезд солдатских делегатов 11-й армии. Это было серьезное событие, из Петрограда на съезд приехали депутаты Государственной Думы. Присутствовало и командование армии, которое не знало, как себя вести с рядовыми солдатами, вышедшими из повиновения. На съезде Крыленко был избран председателем армейского комитета 11-й армии Юго-Западного фронта.
Временное правительство готовило наступление на Юго- Западном фронте. Большевики были категорически против. Выступая на съезде представителей дивизионных комитетов, Крыленко горячо говорил:
— Не может быть доверия правительству, которое обещает солдатам мир, а на деле затягивает захватническую войну!