Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя. Страница 39

Боялся, если хотя бы посмотрю в ее сторону — озверею. Умру, но вырву из нее «я — твоя».

Никогда в жизни я не был так зациклен на потребности обладать.

Я с трудом сбрасываю ноги с постели, почти не соображая натягиваю штаны, а потом стаскиваю футболку, морщась от боли. Действие обезболивающего закончилось еще днем, и с тех пор я постоянно чувствую, как кровь барабанит в каждый порез. У меня есть таблетки, которые, как сказал доктор, вырубят даже слона, но я не хочу. Пусть болит. Так проще хоть иногда отвлекаться от мыслей о Кире.

— Эл, господи, что … случилось?

Кира приближается, смотрит такими огромными испуганными глазищами, что я перестаю вытирать живот скомканной футболкой и слежу за ее взглядом. Она заходи за спину, пальцы бегут между отметинами стекла. Да, вчера я реально дважды двинулся: первый раз загоняя стекла себе под кожу, второй — в больнице, когда их два часа вытаскивали обратно.

— Я снова стал Элом? — Усмехаюсь. — А все-то стоило при тебе подрочить.

— Заткнись, — беззлобно предлагает она.

Давай, Кира, обними меня, как тогда.

Просто подними свои чертовы руки, просто сожми пальцы у меня на животе.

Мне нужно.

— У тебя кровь, Крюгер.

Снова Крюгер.

А Крюгера она никогда не обнимет.

— Да срать.

Смахиваю ее прикосновения. Раздражает, на хрен выносит мозг, потому что хочется большего. Хочется все, что хорошие девочки с радостью просто так дают хорошим мальчикам, а таким долбоебам с темной стороны, как я, приходиться покупать их любовь.

Я сваливаю в пустой коридор, а оттуда — в холодный темный номер. Падаю мордой в подушку. Сжимаю зубы на ткани, потому что порез на роже вздувается от боли.

Херня все эти сказки про Красавицу и Чудовище. Потому что Чудовище все равно становится Прекрасным принцем, и потому что это какое-то неправильное Чудовище, страшное только потому, что у него рога и хвост. А по факту — прилизанный сладкий паренек, поющий песни для долбаного цветка.

В действительности Чудовище выглядит, как Принц, но без цветка, без поющий посуды и говорящего подсвечника.

От того, что внутри, не сбежать и не спрятаться в объятиях Красавицы.

А Красавице не нужен Принц с душой Чудовища.

Разница в том, что я достаточно эгоистичная тварь, чтобы держать Красавицу в клетке всю оставшуюся жизнь.

И да поможет нам бог.

Стук в дверь заставляет меня поднять голову, всплыть из боли, в которую я погружаюсь, как подбитый корабль. Время такое, что это может бить либо кто-то из обслуживания, либо… Я мотаю головой: обслуживание я не звал, а Кира не придет даже если гостиница начнет рушиться и единственный пусть к спасению будет вести через мою комнату.

— Пошли вон, — хриплю себе под нос, но это вряд ли слышит тот, кто за дверью.

Поэтому стук повторяется.

Мне нужно время, чтобы встать. Сам себе противен, но жизнь лупит меня, словно провинившегося ребенка: целый день держался, делал вид, что мне плевать на сотню порезов и царапин, а сейчас меня словно щедро посыпали солью и каждый шаг дается с трудом.

На пороге стоит Кира, и ей не нужно приглашение, чтобы войти. Она просто заходит и вываливает на тумбочку около кровати все, что принесла с собой: бинты, мази, таблетки. Кучу всякой медицинской херни, словно прилежная студентка мединститута на госэкзамене. Включает ночник — и комната наполняется приглушенным желтоватым светом. Щурюсь, пока глаза не привыкают к освещению, а она тем временем разворачивает свои «дары» и выразительно смотрит на меня снизу-вверх.

— Не помню, чтобы звал тебя, — грублю я.

Блядство, да что у нее в голове? Неужели не понимает, что сидя вот так, у меня на кровати в пустом номере, она, мягко говоря, крепко нарывается?

— Не помню, чтобы спрашивала разрешения прийти, — спокойно отвечает она. — Ляг, пожалуйста, твои порезы нельзя так оставлять.

Я не знаю, почему так невообразимо жестко туплю. Почему как тот осел из притчи, не могу ни сделать, что она хочет, ни выставить за дверь. А потом просто сажусь рядом, стараясь не задеть Киру ни сантиметром кожи. Просто потому, что взорвусь и сделаю то, что зарекался не делать.

— Не нужно так брезговать, — слышу ее надтреснутый голос.

Она серьезно думает, что я брезгую? Мне хватает сил подавить нервный смешок.

А потом начинается настоящая пытка. Мне плевать на то, что растворы и мази, которыми Кира обрабатывает раны, жгут так, словно меня прижигают живьем. Дело совсем не в этом. Просто она близко, что я чувствую теплое дыхание на коже, и редкие всхлипы, как будто она чувствует мою боль. Но это же Кира: я сделал все, чтобы она меня ненавидела, так что скорее поверю в приглушенное ликование, чем в сострадание. Да и на хер мне не нужна ее жалость.

— Что случилось? Может, расскажешь. — Она заканчивает и сгребает обрывки бинтов в пакет. Идет к шкафу, но прежде, чем открыть, вопросительно дет мой ответ.

— Неудачно побрился, — говорю я. Мы оба знаем, что это вранье.

Кира пожимает плечами и достает свежую футболку. Я задираю руки, как послушная марионетка, и терплю, пока она натягивает на меня шершавую ткань.

— А теперь ложись, Крюгер.

Плюхаюсь на кровать, растягиваюсь во всю длину на животе и подгребаю под себя подушку. Кира не уходит, а усаживается поудобнее и включает планшет. Я и не заметил, что его она тоже принесла. Кира прочищает горло кашлем и начинает:

— «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену. Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте, эта истина настолько прочно овладевает умами неподалеку живущих семейств, что на него тут же начинают смотреть как на законную добычу той или другой соседской дочки. — Дорогой мистер Беннет, — сказала как-то раз миссис Беннет своему мужу, — слышали вы, что Незерфилд-парк наконец больше не будет пустовать?»

Я стону, демонстративно потянулся за подушкой, чтобы набросить ее на голову.

— Если ты хочешь поиздеваться надо мной, читая «Гордость и Предубеждение», то лучше сразу убей.

Она серьезно думает, что это — смешная шутка? Я сошел с ума или в ее голосе действительно проскользнула теплота? И намек на улыбку?

— Обычное любопытство: я прочитал все книги из литературного ТОП-сто.

— А я как раз собралась ее читать. Поэтому, Крюгер, либо я читаю эту книгу у тебя и вслух, либо я читаю эту книгу у себя в номере.

Я не хочу, чтобы она уходила, потому что тогда из углов снова полезут голодные твари, и будут до утра глодать мои кости.

Глава тридцать третья Кира

Я ухожу из номера Эла, как только он засыпает. Времени всего-то на пару страниц, но он отключается и последнее, то я вижу перед тем, как выскользнуть из кровати — его сонное лицо с чуть приоткрытыми губами. И тут же хочу отыскать волшебный ластик, чтобы стереть его такого из воспоминаний. Потому что словно чудесное превращение: мерзость стала красотой.

К счастью, не все мои предохранители сгорели и у меня хватает сил сбежать в уютную безопасную пустоту своего номера.

Телефон начинает трезвонить еще в шесть утра. Я заснула около четырех и сейчас даже не могу разлепить глаза. Нахожу трубку наощупь, прикладываю к уху и сначала не понимаю ни слова из того, что говорят на том конце связи. Прошу притормозить, смазываю сон, растирая глаза до красных потеков под веками.

И только потом до меня доходит, что звонят из больницы: маме внезапно стало плохо, ее забрали по «скорой» с гипертоническим кризом.

Я начинаю сбрасывать вещи в чемодан еще до того, как доктор заканчивает пугать меня одним сплошным завуалированным «все очень плохо». Бегу к Габриэлю, на хо натягивая кофту. Он открывает не сразу, а потом появляется на пороге мокрый и с плохо смытой пеной на коже.

— Я уезжаю, извини, — быстрой скороговоркой, стучащими зубами, говорю я. Пусть увольняет, если хочет, но мама — мой единственный родной человек. Я буду рядом с ней в любом случае.